Грейс заглушает свой инстинкт самосохранения и ныряет в маленькое прямоугольное отверстие головой вперед.

Как она и подозревала, ей не удается протиснуться сразу полностью. Бедра застревают в жесткой деревянной раме, и Грейс приходится проталкиваться, извиваясь и выкручиваясь. Голову ей нестерпимо печет. Она видит свет: разъяренный огонь словно подсматривает за ней через щели в потолке — так солнечные лучи пробиваются сквозь закрытые жалюзи.

Грейс вцепляется в несущую балку, подтягивается изо всех сил и наконец падает в подвал; осколки стекла, валяющиеся на полу, впиваются ей в кожу.

Здесь, внизу, воздух практически чист, потому что дым всегда поднимается вверх. Но жар стоит неимоверный! Грейс чувствует, как покрывается волдырями кожа на голове. Пригибаясь как можно ниже, она заворачивает за выступ стены и… Там, в углу, на том же месте, где ее оставил Коннор, стоит коробка с разбитым орган-принтером, терпеливо ждущая возможности сгореть. «Как бы не так!» — думает Грейс и хватает коробку, затем заглядывает в стазис-контейнер — тот слишком велик, чтобы забрать его с собой — и, выудив из густой зеленой биомассы склизкое ухо, засовывает его в карман блузки. Со всем этим богатством она пускается в обратный путь к окошку.

За ее спиной несущее перекрытие поддается огню, и останки магазина проваливаются в подпол. Пламя в насыщенном кислородом воздухе многократно усиливается и разливается по всему подвалу, словно вода в наводнение. Грейс подбегает к окну, выталкивает принтер наружу и приступает к монументальной задаче: выйти отсюда тем же путем, каким пришла.

Ей не на что опереться и не за что ухватиться снаружи. Она опять застревает — одна половина туловища здесь, вторая там — и чувствует, как огонь лижет ей ступни; обувь начинает плавиться.

— Нет! — с неистовым упорством вопит она. — Я не умру! Не умру, не умру, не умру!

И вдруг к ней приходит спасение в лице какого-то незнакомца. Он хватает ее за плечи и дергает.

— Держу! — говорит он.

Он дергает еще раз, второй, третий. Четвертый рывок — и Грейс выскальзывает наружу.

В ту же секунду она сбрасывает горящую обувь; незнакомец помогает сбить пламя, охватившее край ее джинсов. Грейс понятия не имеет, кто этот человек — просто сосед, должно быть, — но она не может удержаться и кидается ему на шею:

— Спасибо!

Сирены доносятся уже со всех сторон.

— Сейчас «скорая» приедет, — говорит спаситель. — Давай помогу!

Но Грейс уже на ногах и мчится прочь, прижав коробку с принтером к груди, словно ребенка.

«Есть места, где ты мог бы спрятаться, — говорила ему когда-то Ариана. — У такого сообразительного парня, как ты, хорошие шансы дожить до восемнадцати».

Он опять на виадуке, на уступе за дорожным указателем. Когда-то это было его любимое прибежище/укромный уголок для обнимашек/источник опасности и адреналина. На этот раз ничего такого здесь не ощущается. И на этот раз он здесь один.

Он побывал во многих из тех «мест», о которых говорила Ариана. Ни одно из них нельзя было бы назвать полностью безопасным. Правда, ему удалось дожить до восемнадцати. Казалось бы, чего еще желать. Но нет… Сумерки перетекают в ночь, а он так и торчит здесь, над дорогой, собираясь с духом.

Ариана, девушка, которую он предположительно любил до того, как узнал, что такое настоящая любовь, обещала убежать вместе с ним, но когда он в ту ночь появился у ее двери, даже не захотела шагнуть за порог. Она явно раскаивалась в своем поступке, но значительно сильнее в ней было другое чувство — облегчение от того, что она находится по другую сторону двери, по-прежнему желанная в своем собственном доме. От этого ощущение одиночества становилось еще мучительней.[21]

Коннор разобиделся на нее в ту ночь и еще долго держал камень за пазухой. Однако сейчас он сердит на себя самого. Желание подвергнуть Ариану тяготам жизни беглеца было чистой воды эгоизмом. Если девушка действительно была ему небезразлична, он обязан был оградить ее от опасности, а не тащить за собой.

Да, он сильно изменился с тех пор. Коннор где-то слышал, что все клетки человеческого тела полностью обновляются за семь лет. То есть, каждые семь лет ты становишься в буквальном смысле новым человеком. Коннор же прошел эту трансформацию за два года. Как если бы его расплели и сплели заново.

А папа с мамой — поймут ли они, какая с ним произошла перемена? И будет ли им вообще до нее дело? Возможно, они увидят на своем пороге совершенно чужого человека. Или, может, они сами окажутся чужими для него. И вдобавок брат, Лукас… Коннор не может вообразить его себе иначе, чем тринадцатилетним. А ведь тот вырос. Интересно, каково это — быть младшим братом печально знаменитого Беглеца из Акрона? Наверно, Лукас его презирает.

Поездка сюда началась удачно. Соня, конечно же, не предложила Коннору свою машину — в случае поимки ни одна ниточка не должна привести к ее антикварной лавке. Вместо этого он угнал автомобиль, под колесами которого намело кучки мусора и пыли — свидетельство того, что им давно не пользовались и, значит, вряд ли скоро хватятся. Коннор постарается вернуть машину на место, и хозяин даже не догадается, что его собственность погуляла где-то на стороне.

На дорогу из Акрона в Колумбус ушло меньше двух часов. Это была самая легкая часть задачи. А вот приблизиться к когда-то родному порогу — совсем другое дело.

Сначала Коннор проехался по жилому району днем, желая разведать обстановку, и эта поездка показала, насколько трудно ему придется. Воспоминания о жизни до побега выныривали из-за всех углов, такие осязаемые и реальные, что пару раз он резко вилял в сторону, словно пытаясь объехать настоящее препятствие — точно так же, как случилось во время путешествия за стволовыми клетками с Рисой и Бо. Все их тогдашние усилия пойдут прахом, если им не удастся починить принтер. Коннор может сколько угодно внушать себе, будто идет домой, чтобы договориться с отцом о ремонте, но Риса права — это лишь оправдание. И все же, если родители, как ему мечталось, изменили свое отношение нему, то они, конечно, не откажут в помощи.

Его родные места на вид практически не изменились. Внутреннему взору Коннора почему-то представлялась смутно-апокалиптическая картина: заросшие, неухоженные дворы с печатью заброшеннности, как будто весь район некоторым образом страдал из-за его отсутствия. Но ничего подобного — газоны и изгороди были ухоженными и подстриженными. Коннор хотел было сначала проехать по улице, где жила Ариана, но передумал. Не все прошлое стоит ворошить; некоторым вещам лучше оставаться нетронутыми.

Когда он наконец повернул на свою улицу, ему пришлось крепко вцепиться в баранку обеими руками — так они дрожали.

Дом, милый дом…

Приветливый и уютный с виду, он так и звал заглянуть на огонек, хотя приглашение не стоило принимать за чистую монету. На мгновение Коннор испугался: а вдруг его родные переехали? Но тут он увидел номерной знак LASITR1 на новеньком «ниссане-купе», стоящем на подъездной аллее. Машина его брата? Нет, Лукасу только пятнадцать, у него еще нет прав. Наверно, кто-то из родителей поменял седан на более компактный автомобиль, поскольку теперь у них на одного сына меньше.

Окно на втором этаже было открыто, и оттуда доносились звуки электрогитары. Лишь тогда Коннор вспомнил, как брат клянчил у родителей электрогитару примерно в то время, когда они подписали ордер на расплетение. По части игры Лукасу до Кэма Компри как до луны пешком. Этот набор трескучих диссонансов — именно то, что нужно, чтобы выводить из себя отца. Удачи, Лукас!

Опасаясь, не прячутся ли где-нибудь полицейские в гражданской машине, Коннор дважды проехал улицу из конца в конец и никого не обнаружил. Да и кто станет поджидать его здесь, ведь юновласти уверены, что он за полстраны отсюда, скрывается у хопи, давших ему убежище.

Уже тогда можно было бы постучаться в дверь — к чему откладывать? — однако Коннор предпочел не торопиться.