Клэр и Керк Ласситер

3048 Розенсток-роуд

Колумбус, Огайо 43017

Нельсон смотрит на усыпавшие пол конверты. Судя по почеркам, все они надписаны детьми.

— Ты заставляла расплетов писать письма родителям?

Она кивает.

— Что за бессмысленное занятие.

Она кивает.

— И наш друг Ласситер пошел вручить его самолично?

Тут Соня наконец поднимает взгляд, и на лице ее написана такая ненависть, что любо-дорого посмотреть: просто огнедышащий вулкан.

— Ты получил, что хотел. А теперь убирайся к черту!

В жизни Джаспера Нельсона не счесть моментов, когда его лишали права выбора. Как, например, в тот знаменательный день два года назад, когда его транкировал Коннор Ласситер. Или когда его с позором выгнали из Инспекции. Он утратил свою спокойную, обеспеченную жизнь — это тоже был не его выбор. Однако здесь и сейчас у него есть возможность выбирать. Нельсона охватывает что-то вроде священного трепета, потому что он знает: сегодняшнее решение определит его дальнейшую жизнь.

Можно, конечно, сразу уйти на поиски Ласситера. А можно сначала немного помучить здешнюю компанию.

В конце концов чувство гражданской ответственности одерживает верх. Разве не долг всякого хорошего гражданина способствовать очищению общества от вредителей?

Он запоминает адрес, поджигает конверт и роняет его в кучу писем на полу.

— Нет! Что ты наделал! Что ты наделал! — кричит старуха. Письма занимаются, и пламя разгорается все ярче.

— То, что диктуют необходимость и моя совесть, — отчеканивает Нельсон. Затем подхватывает с пола безвольно обмякшее тело Рисы Уорд и выносит его в заднюю дверь, не испытывая ни малейшего раскаяния.

Как она могла так поступить?! Какой же дурой надо быть, чтобы поверить, будто стоит этому человеку получить желаемое, и он оставит их в покое? Она сдала Коннора ни за что. Это не спасло детей в подвале. Это вообще никого не спасло!

Пламя ползет по занавескам, кипа газет в углу вспыхивает, словно облитая бензином. Соня бьется, пытаясь освободиться, но все ее усилия приводят лишь к тому, что стул опрокидывается. Бедро отзывается горькой жалобой, когда стул падает на пол в нескольких дюймах от разгорающегося огня.

Соня Рейншильд знает — смерть близка. По правде сказать, ее саму удивляет, как ей удалось протянуть так долго, если принять во внимание, какое множество активистов ДПР убито в «случайных» терактах хлопателей. Но потерять детей, спасающихся в ее подвале — слишком тяжкое испытание. Бедняга Джек, лежащий неподалеку, легко отделался по сравнении с тем, что ожидает остальных.

Жар постепенно усиливается, а воздух уже не воздух, а иссиня-черный дым. И в этот момент до ушей Сони доходит самый чудесный звук из всех, которые ей когда-либо доводилось слышать. И все мгновенно меняется.

Страхи и раскаяние покидают старую женщину. Она улыбается и делает глубокий вздох, потом еще один и еще, подавляя кашель, принуждая свое тело поддаться усыпляющему действию дыма, так чтобы ей не пришлось мучиться, сгорая живьем.

Она уходит к своему мужу. Они с Дженсоном встретятся в том неведомом месте, куда уходят все. И уйдет она туда с миром в душе…

…потому что волшебный звук, донесшийся до нее из подвала, был треском выламываемого окна.

Замерзшая, недоумевающая, вся исцарапанная, Грейс выползает из-под колючей живой изгороди. Голова кружится; девушку охватывает страх — в первые несколько мгновений она не понимает, как оказалась здесь. Может, ее сбило машиной и отбросило в кусты? А может, кто-то оглушил ее ударом по голове?

Постепенно начинает возвращаться память. Но Грейс сопротивляется всплывающему на поверхность воспоминанию, поскольку заранее догадывается — оно окажется плохим. И она права.

Грейс видела Арджента, но то не был Арджент, и тем не менее то был он. Она завопила и грохнулась в обморок — то ли от потрясения, то ли от чего-то еще. Небо сейчас чуть темнее, чем когда она потеряла сознание, но все-таки еще не ночь, лишь поздние сумерки. Сколько же она провалялась? Десять минут? Двадцать?

Ее внимание привлекают то затухающие, то разгорающиеся оранжевые сполохи. Где-то за углом пожар.

Борясь со слабостью в коленях, Грейс несколько секунд держится за уличный фонарь, потом бредет за угол и обнаруживает, что горит Сонин магазин. Жар такой, что девушка ощущает его с противоположной стороны улицы. Она в панике бежит к горящему зданию, но не успевает достичь даже тротуара, когда стеклянная витрина взрывается. Грейс опрокидывается назад и падает на канализационный люк, обдирая локти о железную крышку.

Улица заполняется людьми; возможно, они и рады помочь, но поздно. Все, что они могут — это стоять, прижав к ушам телефоны. Звонят 911. Целая дюжина одновременных вызовов.

— Соня! — вскрикивает Грейс, поднимаясь на ноги. Затем обращается к зрителям: — Кто-нибудь видел Соню?

Те беспомощно смотрят на нее — вот и весь ответ.

— Да с вас никакого толку! Что за народ!

Она всматривается в пламя, но видит лишь горящую мебель. А затем уголком глаза Грейс замечает ребят, выскальзывающих из проулка позади магазина. Она торопится туда и… слава Богу, это ребята из Сониного подвала, как она и надеялась!

— Что случилось? Что случилось? — допытывается она.

— Мы не знаем! Не знаем!

В глубине проулка Бо протискивается наружу из выломанного подвального окошка; он последний. Грейс не видит Коннора среди спасающихся, а это значит, что он еще не вернулся со своего тайного поручения. Рисы тоже нет.

— Грейс, ты жива! — обрадованно говорит Бо. — Бежим, надо убираться отсюда, пока пожарные не приехали.

— Где Риса? Где Соня?

Бо качает головой.

— Мертвы. Какой-то маньяк. Мы пытались его остановить, но не получилось. А потом он поджег дом.

— Мужик с перекореженной мордой?

— Ты его знаешь?

— Нет, знаю морду. Вернее, ее часть.

Сквозь кроны деревьев до них доносится вой сирен — отдаленный, но с каждой секундой становящийся все ближе. Час от часу не легче. И тут Грейс кое о чем вспоминает, отчего положение представляется еще хуже, чем до сих пор.

— Где принтер?!

Бо смотрит на нее с тем же тупым выражением, что и зеваки на улице:

— Что? Какого черта! Нашла, о чем волноваться — о каком-то дурацком принтере!

Он же ничего не знает! Они никому не рассказали, какая это бесценная вещь. Коннора и Рисы нет, так что некому спасти принтер. Коннор говорил, что хотя механизм и корпус разбиты, но самая важная часть — картридж — в порядке. Вроде бы. Но если принтер сгорит, то не останется даже «вроде бы».

Бо хватает ее за руку.

— Пошли с нами, Грейс. Я найду, где спрятаться. Клянусь, все будет хорошо!

Она осторожно высвобождает руку.

— Позаботься о них, Бо. Бегите на север или на восток, потому что большинство людей удирают на юг или запад. Думай головой и сохрани этих ребят целыми, слышишь?

Бо кивает, а Грейс поворачивается и опрометью кидается к пылающему дому.

Жар так силен, что Грейс не может даже подойти к задней двери. В нескольких футах дальше, в стене над самой землей виднеется единственное окно, ведущее в подвал. Но дым из него не валит, скорее, наоборот — через него внутрь всасывается воздух, подпитывая кислородом бушующее наверху пламя.

Грейс опускается на колени и заглядывает в окошко, но ничего не видит. Значит, внизу огня нет!

Во всяком случае, пока. Наверно, уже слишком поздно, чтобы спасти Соню и Рису, и, по всей вероятности, Коннор тоже мертв. Возможно, Грейс — единственный человек в мире, кому известно о существовании орган-принтера.

Наверху падает что-то тяжелое. Слышен треск — это пламя пожирает дом с отвратительной, злобной жадностью.

Окошко узкое, а Грейс девушка ширококостная, ей ни за что в него не протиснуться! Но она обязана попытаться. Как это будет ужасно, если всем их надеждам придет конец только потому, что окно маленькое, а она большая! Шансы, что она попадет в подвал — пятьдесят на пятьдесят, и что доберется до принтера раньше огня — тоже пятьдесят на пятьдесят. Это дает двадцать пять процентов. Паршиво, но с каждой секундой промедления шансы снижаются.