Стоп, только не спешить, одернул он себя. Ведь было уже. Была попытка правильной жизни. Была? Ну… Ну да, признался он сам себе. Забыл про оружие, про запасные укрытия и пути отхода, про всё. Был работящий мужик по прозвищу Грязный Топор, Кыррабалта. Грязный, а вовсе не Черный, как врут в легендах. Потому что работа у него такая была. Корчевка леса, например. Были дети и красавица жена, которую Яха напоминает до пронзительной боли в груди… И был полицейский отряд. И не его ведь грабили, а односельчан – вот что обидно! А Кыррабалта – он мужик совестливый, сострадательный, соль земли, опора нации… как взял свой топор, как размахался, придурок… И случилось то, что случилось. Полстраны в пожарах, да десяток слезливых баллад-легенд на выходе. Парочка баллад, кажется, до сих пор в обращении.

Я долго живу, в этом дело, напомнил он себе. Этап мирной жизни – это просто этап. Он был и прошел. Давно, надо полагать, еще до йогина-основателя, чтоб ему подавиться дыханием «бхастрика»! Люди-то едва успевают первый этап осознать. А он – идет вперед. Вот, сейчас этап бессмертия памяти, потом еще что-то будет на голову…

Красиво подумано – но ведь неправильно! При чем здесь этапы?! Просто он… не боится смерти? Не так уж дорожит мирной жизнью? Да. Не смерти он боится, а сопливого младенчества, да и то… переживет еще раз, если придется. И мирной жизнью не дорожит, это верно. Что-то важное понял йогин-основатель, ежели все последующие реинкарнации стягивало на… На убийства? Нет. Да. На убийства – но по уважительным причинам, вот как правильно! И это стало сутью личности. На стремление власти удавить – отвечать тем же.

Ах ты, поганец, тихо обозлился он на йогина. Ты у нас справедливый, значит? Заступник обиженных, да? Вот о чем тебе мечталось, получается, в йогических трансах на камнях Тибета – как бы грохнуть всех, обидевших тебя и близких? Для того и бессмертие памяти намолил – чтоб опыта убивца накоплялось?! Ну ты и поганец! Как всем реинкарнациям нагадил! То есть не ты – я. Э, какая разница, если нагадил?!

Он внезапно усмехнулся. Он действительно долго жил. И вот такая критическая самогрызня – это не в первый раз уже. И далеко не во второй. Да такие мысли всегда объявлялись, стоило заняться действительно опасным делом – вот как сейчас! Так что – спокойнее. Главное – не ныть и не впадать в депрессию…

А степь менялась. Вроде и отъехал всего ничего, а трава заметно пониже, и желтого больше, чем радостно-зеленого. А как же сто двадцать дней в году осадки? Что, дожди только в предгорьях? Как это возможно? Э, Берен-йот-гали в этом разберется!

Непонятного вообще много набралось. За последние пару суток. Ага, а предыдущие пятнадцать лет, получается, спал? Ну… Ну да. Вот сейчас и не получается увязать всё, что увидено. Мало информации. К родовой памяти обратиться? О, там такое увидишь, Надия-ир-Малх ни в какое сравнение не идет… Но то, что удалось осмыслить, однозначно указывает на посттехнический мир. Только странный он. Раковины связи – это понятно. Непонятно другое: где они раньше были, при Кыррабалте например. Носились тогда гонцы, как и положено в Средневековье… А латы у полицейских? Не сырое же это железо, клянусь памятью Тэмиркула-кузнеца! А железо в деревне – то как раз сырое. Получается – что? В мир явилась новая Сила, отличная от империи? Сила – владетельница технологий? Эльфы и гномы, которых не может быть по законам мироздания? М-да…

Картина получалась неприятная, особенно в сочетании с сухой степью, что могло указывать на попытки управления климатом. Ага, управляли одни такие, обломки крыш по всей стране собирали потом…

Думать о таком не хотелось. Пока что не хотелось. Тем более что степь, даже спаленная зноем, была прекрасна. Качались золотые травы в танце легких ветерков. Изумрудно зеленела трава по оврагам. Ежевика заплетала глинистые откосы сплошным ковром. Шумел камыш на мелководье Ирчи. И родилась мелодия…

Он пел, позабыв обо всем на свете. Пел так, что дрожал воздух над холмами. Пел так, как пел когда-то вольный дух степей Имангали, по прозвищу Черный Аркан. Естественно, черный, а как без этого? У поэзии героических прозвищ – свои законы. А он был героем, Черный Аркан. Героем – и певцом…

Так что она объявилась перед ним совершенно внезапно. Открылась за очередным холмом во всей красе – грязная, растрепанная, босая. Синяя, некогда праздничная юбка – в состоянии тряпки. Белая рубаха – уже не белая. И даже не серая.

– Ну ты и силен орать! – выговорила Яха восхищенно. – Я на твой голос часа два иду! А тебя всё не видно! А голос между холмов так и мечется!

– О-па! – только и сказал он. – А ты-то здесь как? Тебя украли – или нет?

– Да… я и не знаю! Сначала украли. А потом – я пошла, а за мной никто не погнался! Обидно-то как! Я что, даже степной пьяни не нужна?!

Яха украдкой смахнула злую слезинку, а потом не выдержала и разразилась бурными, по-детски искренними рыданиями, даже конь испугался и заплясал, как бы невзначай отодвигаясь подальше.

– Горе ты мое! – вздохнул он. – Не переживай так, они еще погонятся. Просто они сейчас упились все, если я правильно понимаю, по поводу спасения от латников… Но вот очухаются – и погонятся обязательно! И догонят. Э-э… Так ты хочешь, чтоб тебя догнали вдесятером? И еще раз догнали? Так не проблема, я могу за холмиком подождать, чтоб не мешать вам всем…

Все же они удивительно быстро приспосабливались друг к другу. Вот, Яха поняла намек с полуслова – и разоралась на всю степь. И чуть не пришибла со злости коня, а ведь на нем еще ехать и ехать. Зато забыла про слезы.

Эпсар шумно выдохнул, настраиваясь на боевой лад. За спиной у него выстроился клином второй десяток – ребята достаточно опытные, чтоб загасить любую неожиданность, но еще не утратившие способность подчиняться приказам. Ну, где у нас там сопливый берхь? Он вытянул руку, властно толкнул калитку – и уперся взглядом в неестественно синие глаза. И сразу понял, что свой второй десяток он несколько переоценил.

– Ну заходи, – разрешил эльф. – Или ты калитку открываешь не для того, чтоб зайти?

– А… э… э? – сказал эпсар. – А я перед калиткой… а вы в калитку… как?

– Какой придурок там шараборится? – раздраженно донеслось со двора.

– Это наш эпсар, – дружелюбно просветил первый эльф. – Спрашивает, как мы сюда попали. Кажется.

– Через калитку! Он что, не знает, что от реки есть калитка?!

– А как он тогда по девкам ходит?

– Наверно, через парадный вход?

– О, какой брутальный у нас эпсар! А по виду…

– Отставить операцию, – со вздохом скомандовал эпсар. – Десятник, принять под охрану усадьбу тхемало. Под неусыпную охрану! И – выстави наблюдателя, как положено по уставу!

– Со стороны степи? – почтительно уточнил второй десятник.

– Со стороны дороги в город! Учишь вас, ишаков, и все равно не понимаете, откуда главная опасность…

Эпсар прошел в калитку и аккуратно прикрыл ее за собой. Зачем нужны лишние свидетели его унижения?

Во дворе у гончара бесцеремонно расхаживали эльфы, совались в мастерскую, в сыроварню, в сад, из сада… и ощущались они как целая толпа, хотя и были впятером, как и прежде. На крыльце дома в философском спокойствии посиживал Кола Гончар и с непонятной иронией следил за эльфами – и за своей красавицей женой, нервно теребящей платок в дверях летней кухни.

– Нашел защитника для девы Бессмертных? – строго спросил эльф.

– А разве он кого-то искал?

– А что, наш эпсар способен кого-то найти?

– Он даже калитку к девкам не нашел!

– А вот…

– Я его нашел, – с мстительным удовлетворением сообщил эпсар. – Это пятнадцатилетний подросток. Сын вот этой прекрасной дзуды. И, я вам скажу, очень странный сын! Вам до него еще расти и расти!

– Он над нами издевается! – моментально определил эльф.

– Или врет!

– У прекрасной дзуды замечательные дети! Все в отца!

– Мы же только что их смотрели! И их жен – тоже!