Что он сделал? Убил… свою мать? Никифий? Тот самый Никифий? Конюх? Этот крайне невезучий парень? Глупый, но в этом совсем не повинный? По сути, единственный её здесь друг? Или тот, кто хотя бы с ней общался?..

Д-да не может быть! Он не мог так поступить!.. Зачем ему нужно было это делать? Это же была его родная мать! Хорошая, добрая женщина, несмотря ни на что любившая его всею душою! Каким бы горем его появление на свет и не было омрачено! Шаос в это не верила!

И всё же, он… убил свою мать?.. Насовсем убил, полностью?.. И она, в отличие от неё, дамианки, после этого уже не воскреснет, а самого его ждёт незавидная участь? И его казнят? Нет, Инокополисские власти любят позаигрывать с гуманизмом — если тебя не убили за преступление на месте, а взяли под стражу, то скорее всего посадят в клетку. Надолго. Возможно — на всю жизнь, но убивать не станут… Он должен будет жить, в какой бы тёмный подвал его не заперли!..

Но сама она его больше никогда не увидит…

— Нет…

Ну зачем? Зачем в одночасье он взял и разрушил всю свою жизнь? Какая была причина? Почему… что именно заставило его так поступить?.. Что… Или кто?..

— Тише, тише, Лиз. — Обнимал напряжённое тело дочери Малкой, пытаясь успокоить её. Но сколько он ни гладил её за плечи, ни растирал их — тело её начало бить в откровенной, до стука зубов неприкрытой дрожь.

Один особенно нехороший червячок заполз в её сердце. И теперь там во всю извивался — а не было ли в том, что он сотворил… её вины? Ведь она же… буквально намедни, в конюшне… немного пережестила. И использовала его семя. Чтобы оно попало внутрь неё. Впервые…

Горло сжало неприятной резью, а слюна как будто бы отслоилась от слизистой, стала холодной и особенно жидкой. И начало мутить — так, что девушка, сделав глубокий вдох и зажавши рот обеими руками, выскользнула из объятий отца и уселась на корточки. Зрачки её, по этой её физиологической особенности — вместе с радужками, превратились в две маленькие, нервно подёргивающиеся точечки.

Она была в ужасе. Нет… Нет! Это не могло быть правдой! Ведь… ведь не могло же оказаться, что в этом была… её вина? Её вина в том, что он это сделал? Это же… не она убила её?.. Его руками…

— Н-нет-нет… Нет… — Забубнила она под нос, медленно крутя головой.

Но она этого не хотела! Хотела всего лишь… да, немного по-дурацки, но пошутить! В действительности, она никогда не желала ему зла, не желала даже обидеть! Он же должен был понять! Понять, что она — дура и к её поступкам нельзя относиться серьёзно!.. И что когда она называла его дегенератом — всего лишь шутила, ведь… ведь она же — Шаос! Шумная и ни разу не серьёзная…

Должен же был…

— Вставай, Лиз. Не сиди на полу.

Полурослик поднял совсем вялую дочь на ноги, чтобы направить её к двери — и под руку вывел дрожащую девушку из гостиной. В коридор, где по странному стечению обстоятельств стоял Алисандер, Бофла и Маттиль, а также ещё какая-то служанка, имя которой Шаос было неизвестно — кажется, та, которая перестелала за ней кровать. И когда ручка на двери пошевелилась, они все почему-то поотворачивались к стенам и начали с огромным любопытством их разглядывать.

— Что вы тут околачиваетесь? Работы нет? Я вам быстро её найду.

— Затем он… сделал это?

— Я не знаю, зачем. Он всегда был странным — с такими, как он, вообще сложно, ты сама должна понимать. — Про то, что имел ввиду он именно что "по своему примеру" он промолчал — но откровенно на это намекнул. — Возможно, он не понимал, что творит. Или случился какой-то приступ. Кто его знает. Может быть, осознал, что никогда не сможет жить полноценной жизнью и — щёлк! Пришёл от этого в бешенство. Он же орк, в конце концов! Убийства — в их крови… Проклятый молокосос… Я ведь его, почти как… Сволочь!

Полурослик "передал" свою безвольную дочурку Алисандеру — и тот чуть было не отскочил от неё. Но, собрав свою волю (и сжав булки), всё же принял её тёплую, мягкую руку… Милая же девушка — и чего же она при этом такая грязная, похотливая тварь?

— Сто с ним будет? Его мозно как-то… выкупить? Деньги ведь…

— Решают многое — но он опасен. И за содеянное, к сожалению, должен отплатить.

— Пап!! — Возмутилась Шаос, но выставленной перед ней рукой мужчина остановил её попытку броситься к нему. А потом её взяли и за второе плечо, уже окончательно лишая возможности шевелиться. — Надо сделать сто-то…

Он промолчал. Так же, как и промолчал о том, что искренне сочувствует Никифию. Его, полуорка, грязного полукровку, убившего собственную мать, свою единственную родню, не ждало ничего хорошего. С ним не будут церемониться и, хорошо ли это или плохо, но вряд ли ему светит гнить в камере до конца своих дней. О нём ведь никто никогда и не вспомнит, если он просто исчезнет…

— Отведи её в комнату и проследи, чтобы она легла. Ей нужно успокоиться. Бофла, накапай ей каких-нибудь настоек, а ты, Маттиль, сейчас будешь мне нужна.

— Пап, не уеззай… Д-давай!.. — Дамианка попыталась сопротивляться, но куда ей, коротышке, было бороться с нормального роста мужчиной? Пусть и не самым сильным. — Давай сходим в Глатей! Плосто посидим!.. И у меня сколо день!..

— Лиза, я обещаю — до десятого числа я обязательно вернусь. И мы сходим туда, пригласим твоих этих "Волков", если хочешь. Но сейчас тебе нужно поспать.

***

Ей было плохо. Её тошнило, тряслись руки, спина — холодела, а суматошно носящиеся по голове мысли ошпаривали внутреннюю часть её черепа кипятком, когда в своём хаосе касались этой мысли — это же не она убила Никифия?.. В смысле, его мать…

К подрагивающим её губам поднесли небольшую глиняную чашечку — и, хотя горечь напитка дала ей в нос и выбила из тёмно-синих глаз порцию слёз, Шаос не была какой-то там неженкой, поэтому выпила всё до последней капли и с громким выдохом опустилась головой на подушку, по самый нос натягивая одеяло.

По горлу прошёл приятный, успокаивающий холодок, а мысли стали замедляться…

— И какой смысл поить её этими травами? — Заворчала дворфийка, закупоривая баночку с травяными каплями и убирая её в карман. — Они вообще на нечисть эту эффект-то какой-то оказывают? Они же метафизические по своей натуре!

— Ты закончила?

— А что? Решил господину жопу подлизать, якобы заботишься там об этой девке? Или хочешь уединиться с ней? Она ж опять уже беременная, не видел, что ли, пока я с неё эти тряпки позорные стягивала? Хотя ей-то самой всё одно, куда уж!

— Ты закончила? — Повторил Алисандер, и только самый чуткий человек смог бы уловить в его голосе раздражение.

— Закончила… Ладно. Отдыхай тут, не болей! Этот психованный не мог кончить как-то по-другому.

Дворфийка тяжёлым шагом направилась к двери, а Алисандер остался стоять у мирно лежащей в постели девчонки. В такие моменты — да, она казалась не таким уж плохим человеком. Если бы только позавчерашним вечером он не видел её валяющейся во дворе с вывернутой наружу маткой и этот образ всё время перед ним бы не всплывал.

— Э-эээй… — Протянула Лиза, с видимым трудом приоткрывая один глаз. — Я пееневнитяла, и… сейтяс спать хотю, но… Если хотес — я могу лаздвинуть ноги, но только ты сам остальное сделай…

— Видит Айис, я уже поверил, что ты можешь быть человеком. Но я ошибся.

Но до того, как и он вышел из комнаты, оставив ехидну в одиночестве, она всё же привстала на локтях, покуда одеяло не свалилось с её груди, обнажив… ну, розовенькие сосочки девушки на фоне этих её едва различимых припухлостей. Но сделано это было, несмотря на то, что прикрываться она не стала, всё-таки не специально — не это было целью.

— П-постой, Али… Алибастел?

— Что? Кто?.. Это опять ваша глупая шутка? Моё имя — Алисандер. Или вы его не запомнили?

— Это, нуу… Я сильно, сильно извиняюсь, но… я сделала осыбку…

Девушка постаралась слезть с постели — спать ей после двойной дозы капель, может быть, и хотелось, но не настолько же, чтобы с ног прямо валиться? Однако же мужчина сам остановил её до того, как она спрыгнула на пол, оставив сидеть на краю кровати… В одних лишь белых трусишках. И пухленьким, округляющимся животиком, упирающимся в мягкие ляжки. С совсем неглубокой овальной ямочкой пупка… И невольно, но Алисандер сглотнул, глядя на это зрелище и ощущая то, как в штанах его что-то зашевелилось.