Макияж превратил лицо в журнальную картинку, но глаза оставались красными и воспалёнными, пусть теперь это и не было очень заметно.

— Обрыдалась, пока своё девичество провожала, — буркнул Дубовский. — Не надо никому ничего говорить. Не привлекаем внимания. В крайнем случае, аллергия на морепродукты. Лобстера обожралась.

— Ужасно, — вполне искренне содрогнулся Валера. Жизнь без морепродуктов представлялась ему невыносимой.

Под руку, как образцовые молодожёны, мы с Дубовским сошли под сень шатров к гостям. Я машинально крутила на пальце обручальное кольцо.

— В нём тоже маячок?

Дубовский странно посмотрел на меня:

— Нет. У него другой смысл.

Расспросить я не успела, гости накинулись на нас, как спущенные с поводка. Дубовский вцепился в бокал шампанского, я вцепилась в него, и такой слаженной группой мы фланировали среди островков из людей, фуршетных закусок и гирлянд живых цветов, чей душистый аромат перебивал запах еды. Звучала приятная музыка, снаружи кто-то танцевал.

Расточая улыбки налево и направо, я наконец заметила Лизку, которая воздавала должное стараниям поваров и виноделов. Она что-то увлечённо рассказывала Артуру, то и дело заливаясь хохотом. Вид у парня был озадаченный.

К нам подошёл незнакомый блондинистый тип, довольно симпатичный юноша лет 25-ти. Он смерил Дубовского насмешливым взглядом, в котором читалась открытая неприязнь. Мышцы под моей рукой напряглись, однако, внешне Дубовский был спокоен, как слон и неторопливо попивал шампанское. Ох, представляю, какая смесь у него сейчас в желудке… Лишь бы не ударила в голову.

— Поздравляю, — сказал гость. Он беззастенчиво разглядывал меня и давил тонкую ухмылочку, удивительно портившую породистое лицо. — Не всякому так везёт. Какой восхитительный цветок…

Он приложился к моей руке, задержав её в своей дольше нужного. Резко стало неуютно. На челюсти Дубовского заиграли желваки. Воздух между этими двумя едва ли не искрил от напряжения.

Вместо того, чтобы свернуть нахалу шею, мой драгоценный муж самодовольно кивнул:

— Так и есть. Но я и не всякий.

Если бы взглядом можно было убить, белобрысый уже пал бы бездыханным. Вместо этого он заулыбался совсем уж гаденько:

— Раз уж ты собрался наслаждаться этим созданием всю жизнь, позволь украсть её на один танец.

Я стиснула ладонь, обеспокоенно поглядывая на Дубовского.

— Нет, — сказал тот.

— Что? — заметно растерялся гость.

— Нет, — просто повторил Дубовский, довольный донельзя. — Не позволю.

Белобрысый задрал подбородок:

— О, да хватит тебе. Или боишься, что я окажусь куда лучше тебя в искусстве… танца? — Он сделал эту паузу сознательно, метнув в меня острый взгляд.

Полное ощущение, что я свиная грудинка на базаре, над которой спорят два покупателя.

— Послушайте, — сказала я резко, привлекая внимание, — я просто не в настроении танцевать.

— Всего раз, это что, так трудно? — Он насмешливо задрал белесые брови.

В последнее время моё терпение стало заканчиваться подозрительно быстро.

— С человеком, который не понимает слова «нет» — это не трудно, а невозможно.

Я развернулась и вошла прочь, яростно отстукивая каблуками. Сейчас пойду и лягу спать, пропади они все пропадом.

Дубовский остановил меня возле чёрного хода, скрытого от гостей стеной дикого винограда.

— Киса, твою мать, — вполголоса зарычал он, — это что сейчас было?

— Мне надо было дальше это слушать?

Он упёрся ладонью в стену.

— Да бл*ть! — Кажется шампанское всё же сыграло свою злую шутку. — Да, именно так! Надо было ждать, пока я разрулю и быть в этом уверенной, киса, так, чтоб под микроскопом ничего другого разглядеть нельзя было. Это ж еб*ный зверинец, тут иерархические игрища, как в клетках павианов!

С каждым словом он распалялся всё больше.

— Так будь выше этого. Ты же не животное!

— Уверена? — Дубовский внезапно надвинулся на меня, притискивая к стене. Его рука скользнула под юбку и больно сжала бедро, вторая обхватила талию и встряхнула. — Мне тебя трахнуть прямо здесь, чтобы перестала быть такой наивной?

Он прижался губами к моей шее и проникновенно зашептал, касаясь её каждым словом:

— Перевоспитание задумала. Укрощение строптивого. Хочешь меня кастрировать, посадить на поводок и таскать с собой подмышкой? Нет, киса, такого не будет. Люди не меняются. Вспоминай это каждый раз, когда тебе придёт в голову увидеть во мне разумное-доброе-вечное.

Он куснул меня за мочку уха, вызывая разряд по всему телу. Рука, гладившая бедро, забралась выше, царапая край белья. Меня бросило в жар, как от глотка джина, платье показалось тесным. В любой момент нас могли увидеть, кто угодно мог пройти здесь прямо сейчас.

Мои руки и ноги стали ватными, слабыми, я схватилась за Дубовского, чтобы не упасть и сжала ткань пиджака.

Рука, жадно шарящая под моей юбкой, тоже сжалась и рванула трусики вниз. Я пискнула — и Дубовский заткнул мне рот поцелуем. Он набросился на меня с жадностью, напористо орудуя языком, срывая поцелуй за поцелуем, от которых кругом пошла голова. Я невольно стиснула ноги, чувствуя, как загорается в глубине тела желание, как заставляет сладко вздрагивать от каждого прикосновения.

— Э нет, — тихонько засмеялся Дубовский мне в губы.

Он вставил колено меж моих, заставляя раздвинуть ноги. Бретелька платья, признавая поражение, сама соскользнула с плеча.

Дубовский вжимался в меня всем тело, сминал, как податливую глину, ласкал поцелуями, поглаживаниями, избегая лишь того места, которое так отчаянно жаждало наконец-то испытать чужое прикосновение. Я ответила на поцелуи с таким пылом, что он довольно заурчал, отрываясь от меня:

— Вот ты и попалась, — и прихватил нижнюю губу зубами.

Как же он хотел меня… Я чувствовала это в его дыхании, в каменной твёрдости, упиравшейся в мой живот, в судорожном движении рук, которые то блуждали по телу, заставляя меня сдерживать рвущийся стон, то пропускали через пальцы волосы на затылке, принуждая откинуть голову. Захлёбывающиеся рваные вздохи не давали наполнить лёгкие, я попыталась ускользнуть от его губ, чтобы просто подышать, но он догонял меня и находил в этой тьме, как охотник, который всегда чует добычу.

Это было похоже на наваждение. Я опомнилась, только когда сбоку громко хрустнула ветка — и застыла, как громом поражённая. Дубовский повернул голову, прислушался. От него едва ли не пар валил.

— Никого, — сказал он, собираясь продолжать.

— Не здесь, — взмолилась я, одинаково желая этого и страшась. — Прошу тебя, только не здесь.

Он провёл языком по моей шее, вызывая жаркую волну трепета, от которой подогнулись коленки.

— Значит, — шепнул он мне на ухо, — теперь тебя смущает только место? Прогресс налицо.

Я почувствовала, как краснеют и без того пылающие щёки. Потупила глаза.

Вместо того, чтобы в очередной раз разозлиться, Дубовский деловито одёрнул мою юбку, которую успел неприлично задрать. Подобрал трусики, скомкал и сунул в карман.

— Трофей, — сказал он, прищёлкнув языком.

Ровно в этот момент ко входу привалила делегация официантов, резко замолчавших при виде нас. Дубовский отвлёкся на них, успев напоследок скользнуть пальцами по моему подбородку.

— Скоро вернёмся к этому, — пообещал он с затаённым торжеством.

Первый брачный вечер плавно перетекал в первую брачную ночь, и этот естественный ход вещей повергал меня в тревогу. К ней примешивалось щемящее ожидание, от которого всё замирало внутри. Как это будет? Больно? Приятно? Я не знала, как себя вести с Дубовским, робела, прятала глаза, избегала при первой возможности, даже сама заводила разговоры с поредевшими гостями, благо, те успели достаточно накидаться и охотно болтали со «счастливой невестой».

Этот день переполнился эмоциями. Казалось, что если добавить ещё хоть немного, я просто взорвусь, не в силах справиться с этим. Плечи ещё болели, в глаза будто песка насыпали, однако мысли мои всё больше вились вокруг фигуры Дубовского.