Было бы ложью самой себе сказать, что я осталась равнодушной к его напору. К этому ощущению, когда сильный мужчина, способный поднять тебя одной рукой, прижимает к себе. Я искусала себе все губы, представляя, что будет ночью.

Но ночью он не пришёл.

Утром меня слегка пошатывало — сказывалось и выпитое, и пережитое, и то, что за весь вчерашний день я не ела ничего, кроме омлета на завтрак. Убедившись, что теперь шкаф занимают женские вещи на мой размер, я выудила из него шорты и топ, достаточно мягкие, чтобы сойти за домашние, переоделась и задумалась — что это значит? За день следы существования Д… Нет, пожалуй, теперь точно странно продолжать называть его по фамилии. Так вот, за день следы существования Максима из спальни удалили, будто и не было. И теперь она в моём полном распоряжении.

Я присела на краешек кресла у окна. Кажется, уже начинаю скучать по дому, привычной жизни, рисованию и возможности свободно перемещаться по городу. Дома я бы сбежала вниз и напала на холодильник под двухголосое ворчание домработницы и мамы. Или заказала доставку. Или выдернула Лизку и поехала в одно из уютных местечек, где видов кофе в меню больше, чем еды. А что делать тут? Боюсь, Лариса Васильевна испепелит меня на месте, если я хоть притронусь к ручке холодильника. Я потёрла виски — что же, придётся справляться и с этим. Но фоне постоянной угрозы жизни проблема выглядела ерундовой.

Я тронула пальцами ножку стола, гладкую и холодную. Сверху лежали какие-то коробки. До меня не сразу дошло, что это подарочная упаковка. «Да проснись же», — жалобно подумала я, пытаясь прогнать лёгкую муть перед глазами.

В коробках нашёлся новый телефон (какой уже по счёту?..), макбук, умные часы и прочая электронная радость, без которой трудно представить жизнь в 21 веке. Я обрадовалась, вопрос скуки частично был снят. Последнюю большую плоскую коробку я узнала, её вчера подарил Артур. Я стянула шелестящую обёрточную бумагу и взвизгнула от восторга — рисовальные принадлежности! Раскрыв рот, я перебирала подобранные со знанием дела беличьи и соболиные кисти, лайнеры разной толщины, акварель «Horadam» от Schmincke, плотную рельефную бумагу — с такими материалами руки немедленно зачесались набрать воды и немедленно засесть за рисунок. Чуть поумерив восторги, я почувствовала, как по спине пробирается холодок. Чтобы так угодить, нужно точно знать, что я люблю, чем пользуюсь, обшарить историю покупок и вещи. Это жутко само по себе. А когда вспоминаешь, что проделавший это человек без доли сомнений готов убивать людей — уровень жути начинает зашкаливать. Я погладила крышку коробки, в смятении поглядывая на неё, словно внутри свернулась ядовитая змея. Сейчас кинется и укусит.

Живот скрутил спазм, напоминая, что этические вопросы могут и подождать. Подумаю об этом завтра. Или никогда. А сейчас — чистить зубы и кого-нибудь сожрать.

Внизу уже пахло едой. Я спустилась, чувствуя себя мышью из мультика, которую ведёт за нос аромат сыра. Только роль сыра играл яркий запах свежевыпеченных булочек, ещё горячих, с тонкой хрусткой корочкой. Я вдохнула полной грудью и улыбнулась. Улыбка приобрела оттенок ехидности, когда я увидела, в каком состоянии посреди кухни восседает Максим.

Господина Дубовского мучало жесточайшее похмелье. Он морщился от каждого звука, глаза цветом соперничали с томатным соком в высоком стакане, который он пил с таким видом, будто его пытают. Возможно, так оно и было — Лариса Васильевна периодически отвлекалась от шинкования зелени, строгим взглядом измеряя количество напитка. Ко лбу Максим прижимал мокрое полотенце со льдом.

— Доброе утро! — звонко завопила я.

Он спрятал лицо в полотенце целиком и глухо застонал:

— Да потише ты. У меня сейчас башка на куски развалится.

— Сколько ты выпил вчера?

— В душе не *бу, — буркнул Максим. Поймал неодобрительный взгляд Ларисы Васильевны: — Что? Прошу пардону, слишком хреново, чтоб слова подбирать.

Мне налили кофе, обложили тарелками и вообще окружили такой заботой, что даже удивительно. После вчерашних злоключений суровая домоуправительница явно ко мне помягчела.

Я разрезала на две части булочку, с наслаждением вдохнула тёплый запах, намазала маслом. Сверху пошли ломтики слабосолёной сёмги, тончайшие кружочки огурца и немного авокадо. Я помахала бутербродом перед носом мужа.

— Будешь?

Тот заметно позеленел, с приглушённым ругательством соскочил со стула и исчез в направлении санузла.

— Мальчишки… Вроде выросли, а пить не научились, — хмыкнула Лариса Васильевна, не отрываясь от своего занятия. Я смотрела, как ровно ходит в её руках острейший нож и думала, использовала ли она его не с кулинарными целями? Мне казалось, что в этом доме только убийцы жить и могут. Даже престарелый садовник вызывал подозрения.

Я жевала вкуснейший бутерброд и жмурилась от удовольствия. Крепкий сладкий кофе с карамельным ароматом и пенкой окончательно прогнал остатки сна и некоторую заторможенность, оставленную алкоголем.

Прошло не меньше получаса, пока хозяин дома вернулся, переодетый, чисто выбритый и благоухающий парфюмом. Он залпом допил свой сок, бесцеремонно отобрал у меня бутерброд, который я как раз собиралась надкусить, заглотил в два укуса и кинул на стол файл с документами. Я сразу разглядела паспорт и загран.

— Твои. Пока меня нет, с территории не выходишь. Можешь звать свою подружайку кудлатую, только на глаза мне пусть не попадается. В пределах ограды делай, что хочешь. С этого дня Артур твоя персональная нянька, охрана и поводок. — Он искоса посмотрел на меня и чему-то непонятно усмехнулся: — Можешь не пытаться его разжалобить, дохлый номер.

— Стой, подожди. — Я подскочила. Мозг услужливо подкидывал варианты ситуаций, в которых что-то пошло не так. — А если мне нужно будет в больницу?

— Об этом позаботятся.

— А… А… А если с родителями что-то случится?

— Согласуешь в частном порядке, — отбрил Максим, глядя на часы.

— Маникюр, педикюр?

— Маникюр — медикам, педикюр —…

Комментарий Максима заглушил грохот, влетевший в открытое окно. Свадебные декорации разобрали и теперь выносили по частям, сопровождая всё какофонией из треска, шуршания и сочных оценок, от которых уши вяли.

Муж на секунду завис, почесал бровь.

— Короче, Валера тебе скинет контакты этих всех… — Он сделал неопределённый жест руками, будто говорил о чём-то воображаемом. — Все услуги на дому, только проверенные люди.

— Пиццу могу заказать?

— Зачем? — искренне удивился Максим. — У тебя тут шеф-повар мирового класса, какая пицца, киса, ты чё.

Лариса Васильевна, которая несомненно всё слышала, польщённо заулыбалась.

— Я три года жила в Палермо, Злата, — сообщила она. — Только попросите.

— Если б вы ещё три года жили в Токио, — вздохнула я.

Странное ощущение, будто двое взрослых уговаривают ребёнка съесть невкусную, но очень полезную кашу. Условия есть условия. Да и как бы я не любила роллы, жизнь дороже — мало ли, насколько изобретательные у Дубовского враги.

Меня внезапно чуть не сшибла мысль, что его самого в любой момент могут убить. Устроить засаду по дороге на работу или строящийся объект. Отравить на званом вечере. Подстеречь в сортире, в конце-то концов. Эта догадка, источающая миазмы тревоги, вцепилась в меня острыми лезвиями когтей.

И следующие пару недель не отпускала.

Каждый вечер я настороженно вслушивалась в темноту. Максим редко приезжал до полуночи, иногда заваливался под утро, быстро ел и ложился спать. Я всегда просыпалась от его возвращения. С внутренним содроганием слушала шаги, раздающиеся в коридоре.

Но они каждый раз проходили мимо. Лишь однажды он остановился у моей двери. Я затаила дыхание, схватилась за одеяло повлажневшими ладонями. Сейчас он откроет дверь и… Но шаги зазвучали снова, унося его прочь, в конец этажа.