— Я же Моцарт, — улыбнулся я, встал, подтянул её к себе, провёл пальцем по щеке, по губам, слушая, как сбилось её дыхание. — Делай, что должна.

Я не подал вида, но где-то глубоко внутри я ведь всегда был готов к тому, что она меня предаст? Что она со мной не просто так. Или нет? Или всё же надеялся…

Она резко выдохнула, когда я убрал руки.

— И последнее. Я видела на днях как из кабинета Мазаева выходил Патефон. Уж не знаю, чем ты его обидел, но, боюсь, твой лучший друг запел, — она подняла носки туфель, чтобы развернуться на устойчивых каблуках. — Прощай, Моцарт!

«До свидания, Афина Борисовна!» — улыбнулся я ей вслед.

Устало вздохнул и достал телефон.

— Я жду тебя в парке… — сказал жёстко. — Найдёшь! Центральная алея. Сейчас!

А потом сделал ещё один звонок.

— Антон, найди мне откуда это. Ум и дела твои бессмертны… но для чего пережила тебя любовь моя?

«…но для чего пережила тебя любовь моя?» — прочитал я на обороте фотографии, что так и держал в руках.

И подпись: две скрещенные буквы «М» и «Н», украшенные знакомыми вензельками.

— Что он попросил узнать? — удивилась я, переспросив у Антона.

— Откуда это: бла, бла, бла… но для чего пережила тебя любовь моя, — повторил он всё с таким же недоумением на лице, что появилось, как только позвонил Моцарт.

— А его что в интернете заблокировали? — хмыкнула я.

— Ему по статусу не положено, — беззлобно отмахнулся Антон, — для этого у него есть я. — И защёлкал клавишами ноутбука.

— Я и так тебе скажу, — вздохнула я, откинувшись к спинке.

Мы сидели за большим письменным столом: я — обложившись свадебными каталогами, Антон — напротив с ноутбуком.

— Это надпись на могиле Александра Грибоедова в Тбилиси. Его жена, Нино, грузинская княжна велела её высечь на надгробии. Ей было пятнадцать, когда они поженились, ему тридцать три. И через четыре месяца его зверски убили в Тегеране.

— Этот тот, что написал «Горе от ума»? — смотрел Антон больше на меня, чем на экран.

— Жаль, что только этим он нам и известен. А он работал дипломатом, знал шесть языков, писал музыку и вообще был образованнейшим, талантливейшим человеком. В Тегеран его отправили послом, но там случился мятеж и всех русских в посольстве жестоко растерзали. Сильнее всего изувечили Грибоедова, его с трудом опознали. А с женой они познакомились, когда ей было десять, а может меньше. Он учил её музицировать и в шутку сказал: «Если вы и дальше будете столь же прилежны, я на вас женюсь».

— Похоже, он был ещё и пророком.

— Немного. Увы, так же как Пушкин, уронил на венчании кольцо. И уже через четыре месяца его беременная жена стала вдовой. Ребёнка она потеряла. Но хранила верность и носила траур по мужу всю оставшуюся жизнь. Всю. Оставшуюся. Жизнь. Представляешь? До самой смерти.

— «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской… — развернул мне Антон экран и фото постамента с убитой горем девушкой, стоящей на коленях у креста, — … но для чего пережила тебя любовь моя?» И ей было пятнадцать?

— А говорят, что первая любовь не настоящая, да? — горько усмехнулась я. — Что в таком возрасте к мужчине старше почти на двадцать лет, любви быть не может. Но сколько история знает таких примеров!

— Если бы мы проходили их в школе, учиться было бы куда интереснее, — улыбнулся он и отрешённо добавил: — Но кто бы мне объяснил зачем это надо Моцарту? — он выдохнул и нажал дозвон. — Шеф? Эта фраза…

Я встала и пошла к выходу. И так настроение было не фонтан, ещё грустную историю вспомнили, как назло актуальную и жизненную. По пути почесала Перси по пузу как свой лучший антидепрессант. Но он только один глаз открыл и за мной не пошёл, лентяй.

Не знаю, что это была за комната и для чего она изначально предназначалась — в огромной квартире Моцарта таких было не одна и почти все они пустовали. В этом оформленном дубовыми панелями помещении стояли удобный рабочий стол, диван, банкетка и несколько пустых шкафов, возможно для книг, поэтому я выбрала именно её, назвала «библиотека» и сделала своим временным штабом.

С утра в этой комнате я встречалась с Ксенией, свадебным агентом. И теперь по всем плоским поверхностям не только лежали образцы тканей, открытые журналы и фотографии букетов, в углу стояла даже вешалка с платьями, правда, не подвенечными, а теми, что шьют специально для подружек невесты — мне привезли готовые выбрать фасон и цвет. На диване по центру всего этого безобразия и развалился Перси. И лежал там весь день.

Антону я позвонила, когда Ксения сказала, что к вечеру ещё привезут образцы тортов. И не знаю, что его воодушевило больше: перспектива объесться сладкого, или разрешение Моцарта, но Тоха примчался.

Я вернулась из кухни с двумя чашками чая, когда он уже закончил разговор.

— Что-то угрюмый он какой-то, — прокомментировал Антон.

Я выставила перед собой руки, давая понять: не будем. У этого дня пока был только один плюс — я наконец выспалась. Горничная сказала, что Моцарт ночевал в гостиной и уехал рано, но я старалась о нём не думать. А думать только о том, что должна делать. Сосредоточится на работе. Не на Моцарте.

Вот только вчерашний разговор с дядей Ильдаром никак не давал мне покоя.

— Хочу у тебя кое-что спросить, — обратилась я к Антону. Отодвинула журналы с открытого еженедельника, вырвала из него пустой лист со старыми датами, положила перед собой и взяла ручку. — Вот смотри, — я рисовала кружки и подписывала: — Есть я, Моцарт, мой отец, дядя Ильдар — его друг, первый зам прокурора города и некая компания Госстройнадзор, в которой работали… — я взяла узкие цветные стикеры, которыми помечала понравившиеся картинки в журналах и на верхней бумажке каждого написала фамилии: Ульянов, Тоцкий, Ружников, и положила рядом с «дядей Ильдаром».

— Знакомые фамилии, — оживился Антон. Отхлебнул чай и склонился над моей схемой.

— Ну чем занимался и до сих пор, видимо, занимается Госстройнадзор ты знаешь лучше меня. Вымогает деньги за свои бумажки, выдаёт разрешения на строительство с нарушениями, оформляет объекты как меньшие по площади и этажности, чтобы вывести из-под закона об обязательном контроле государства и так далее.

— Да, я в курсе, — кивнул он. — А кто такой Ульянов?

— Глава Госстройнадзора, — положила я стикер с его именем на самый верх. — Я посмотрела на сайте. Тоцкий — был его первым замом, Ружников — замом Тоцкого. Теперь Тоцкий уволился, Ружникова поставили на его место. А Ульянов никуда не делся. Но его имя в моём деле не фигурирует.

— В твоём? — удивился Антон.

— Да. Мой отец недавно купил разрушенный особняк княгини Мелецкой и обращался в Госстройнадзор лично к Тоцкому дважды. Первый — за разрешением оформить особняк как двухэтажный, за что дал взятку в тридцать миллионов. И второй раз туда же обратилась строительная компания «Строй-Резерв» за разрешением на строительные работы в этом особняке.

— Всё к тому же господину Тоцкому?

— Совершенно верно, — кивнула я. — И дальше там случилась такая хрень: Тоцкий попросил пятьдесят миллионов за разрешение, а, чтобы они наверняка заплатили, приказал под предлогом нарушений заблокировать строительство на другом объекте «Строй-Резерва», что проходило по документам как госзаказ. Эта схема была у Тоцкого настолько отработана, что они даже не потрудились уточнили что это за «Строй-Резерв». Только узнали, ага, есть что блокнуть — и тут же блокнули: несите деньги, а то сорвёте госзаказ.

— Мощно поставлено на поток, — усмехнулся Антон.

— Ещё как. И не просто так они чувствовали себя безнаказанно, — я постучала по имени Сагитова.

— Зам прокурора в доле? — догадался Антон.

— Не только. Зам прокурора — глава отдела противодействия коррупции.

— Охренеть! — воскликнул Антон. — Просто гениально. Считай, каждое заявление от любого предпринимателя, кто решит пожаловаться на вымогательство Госстройнадзора в прокуратуру, автоматически ляжет на стол Сагитову.