-  Как скажешь, - точь-в-точь напоминая бывшего врага, серьезно произнес Олег. И Евдокия в который раз подумала: менты и урки ходят по одним дорогам и шибкой разницей не отличаются. - У меня, кстати, тоже новости есть, - уходя от невеселых мыслей, проговорил Олег. - Я выполнил твою просьбу.

Дуся моментально втянула слезинки, выбитые рассказом и сочувствием обожаемого шефа, и, сев на кровати полубоком, заинтересованно приготовилась слушать. Вчерашним днем, созваниваясь с Паршиным, Евдокия узнала, что тот ходил в институт, где училась девушка Фланель. Там сыщика порадовали категорическими и единодушными отзывами: мадмуазель Тереза превосходная студентка, краса и гордость курса - не замечена, не привлекалась, не ославилась.

Но Дуся уже закусила удила.

-  Олег, проверь еще, - настойчиво сказала шефу. - Ты мою интуицию знаешь - где-то возле института зарыта крупная собака!

Паршин маленько поупирался. Потом вспомнил, что в отделении полиции, на чьей земле стоит университет, служит его старинный кореш, и отправился туда.

Нарыл. Добыл. Принес. На замечательную иностранную фамилию красы и гордости однокашник Паршина отреагировал с изумительной стремительностью: «Фланель, говоришь? Тереза Фланель? Как же, как же, помню, помню, - хмыкнул кореш. - У нас потом парни неделю ржали: мануфактурную красотку задержали, отрез фланели на «контроле» прикупили... Созвучно, правда? Тереза - отрез... У ее родителей хорошее чувство юмора».

Паршин принес Евдокии крупную добычу. Рассказывал о студенческих проказах таможенной жены и ждал от Землероевой воодушевленных восклицаний.

Дуся же сидела необычайно понурая и мрачная. Покусывала нижнюю губу и морщилась.

-  Ну? - в итоге поинтересовался Паршин. - И? Где радость, где вопли «а что я говорила?!»?

-  Тоскливо-то как, Олег, - неожиданно вздохнула Дуся. - Тоскливо и паршиво.

-  Дак она больше не попадалась, - пожал плечами Олег. - Один раз взяли при «контрольной закупке» в сауне, больше не засвечивалась.

- Да я не о том! - воскликнула Дуся. - Я поступила гадко! Гадко, низко, заштампованно, понимаешь!

-  Нет.

-  Ох, - вымолвила Землероева и встала, прошлась перед сидевшим на кровати шефом. -  А вот Васильевич сразу понял. И мне сказал: «Злая ты, Евдокия». Злая. И он был прав. Тысячу раз прав!

- Да в чем он прав-то?! - Слегка обиженный реакцией Евдокии на отлично выполненное поручение, Паршин удивленно глядел на девушку.

-  Я пошла по штампам, - раздосадовано каялась напарница и бродила по комнате, огорченно потирая руки. - Я заштампованная столичная штучка, понимаешь? Пошла по шаблону - раз девушка из провинции, из небогатой семьи, красотка, то значит, - известное дело! - эскортом промышляла! По саунам ходила! - Дуся расстроено присела на табуреточку, сгорбилась. - Стерва я столичная, Олежка. Гадюка.

-  Что?!

-  Что слышал - стерва и гадюка. Розыскная собака с трафаретными мозгами!

-  Так ты хорошая собака, - попробовал Паршин склонить в шутливый тон, поскольку знал, чем у Евдокии самобичевание кончается: исконно русскими вопросами и тоской.  - Ты, Дуська...

-  Я пальцем в небо целилась, Олег! - перебила Евдокия. - Я отыграться захотела! Найти комок грязнущего белья! Нашла, - сыщица печально усмехнулась, - почти профессионально.  Я злая заштампованная стерва, Олежка. Все знают - только гадкий человек вечно думает о людях гадости. А Николай Васильевич... он - мудрый, добрый...

- Ну-у-у, пошло-поехало... Пепла голову посыпать - принести?

-  Обойдусь, - грубовато, все еще переживая о том, что подумал о ней хороший мудрый диверсант, буркнула Землероева.

Олег расстроено смотрел на девушку. Он думал, что период самобичевания у сыщицы уже прошел, на памяти Олега Дуся взбрыкивала пару раз и последний кризис произошел примерно год назад. Тогда Землероева всерьез подумывала завязывать с сомнительным ремеслом, заводила с шефом душеспасительные разговоры: «Олег, а ты не думаешь, что мы занимаемся гадким делом, а? Следим, подслушиваем, подглядываем, не хило на чужой беде зарабатываем?..»

Паршин тогда уже знал, что у Землероевой существует чисто русская привычка - ковыряться пальцем в душах и придаваться сомнениям. Повел себя терпеливо:

-  Залезь-ка ты, Дуська, в Интернет и набери в поисковике «мутизм», - предложил Олег. - А пока не набрала, кратко информирую. Мутизм, Дуська, - это временная утрата дара речи. Она возникает у человека при обиде, сильном шоке, других психологических встрясках. Человек, подверженный мутизму, не может говорить с обидчиком или собеседником, просто поднявшим на него голос. Он замыкается и молчит, как проклятый. Даже если очень хочет поговорить о том, что его волнует, - замыкается и в лучшем случае мычит и мямлит. И как ты думаешь, Дусенция, что должен делать человек, не умеющий грамотно построить разговор? Он знать не знает о своем расстройстве, он приступает к разговору, а дальше - ни тпру ни ну. Бестолочь одна.

-  Не понимаю, при чем здесь наш промысел.

-  А притом, что человек, не способный к разговору, может окончательно сбрендить и натворить дел. Он замкнется, черт-те чего накрутит... А дальше что? Мордобой? Суицид? Развод при самом слабом случае или убийство, если вовсе перемкнуло? - Паршин тогда выдержал длительную паузу, внимательно поглядел на Дусю и кивнул: - Наименьшим злом будет визит в нашу контору. И причем хочу заметить: ты не задумываешься о том, почему клиенты конкретно к нам косяком идут?

-  Мы не химичим, не подставляем...

-  Не шантажируем, - вместо Евдокии подвел черту начальник. - Мы, Дуська, делаем доброе дело - выручаем людей. Помогаем им избавиться от подозрений или убедиться, что рядом с ними находится подлый индивид, двурушник. И если ты сейчас нос презрительно наморщишь и поднимешь лапки, то эти бедолаги пойдут к... к Диме Пучкову, например. А слышала, чем недавно закончилось одно расследование Пучка?

-  Его какая-то тетка чуть не пристрелила.

-  Вот. - Паршин значительно задрал вверх палец. - Пучок тетку и ее любовника жестко на бабки выставил, а когда они платить перестали, всю дезу слил их половинам.

В итоге после всего сказанного Паршиным Дуся малость возгордилась. И перестала постоянно морщить нос при запахах чужого исподнего.

Как оказалось нынче, на чужую гнусность Евдокия перестала реагировать, но перестроилась на собственные рельсы. «Без комплексов, видать, не может», - расстроился Олег.

-  Что будем делать? - спросил бывший полицейский унылую напарницу. - Информация ведь - в масть. Терезу надо разматывать.

Евдокия грустно хмыкнула:

-  Разматывать отрез фланели. Ты, Олег, нарочно меня дразнишь?

- Да нет. Говорю так, как привык. Удивляюсь только, куда у тебя весь пыл пропал. Обычно несешься, что тот паровоз - на всех парах, не остановишь. - Паршин присмотрелся к Евдокии, пыла так и не увидел, проговорил: - Понимаю. Вспомнила о Васильевиче. Распереживалась, что тот плохо о тебе подумал, и решила, будто он прав на сто процентов, а оправдаться здесь же и сейчас невозможно... Но хватит, Дуся, нюни разводить. Пора работать.

Евдокия подняла на шефа удивленные глаза: какой, однако, прозорливец! Все увидал, все разглядел, вывод сделал правильный, тон верный подобрал - дал слабенькую оплеуху и мозги поправил.

-  Нам надо решить, как использовать полученную информацию, - деловито продолжал Олег. -  Придержать ее и приглядеться? Или надавить и размотать? Ты, Евдокия, здесь больше в теме, так что предлагай.

Евдокия встала с табуреточки, прошла до окна и заговорила, глядя на готовящийся к ночи сад.

-  Когда я собиралась ехать сюда, то не сказала Миронову всей правды, Олег. Саша не тот человек, с которым хочется и нужно делиться ощущениями. Тебе скажу. - Дуся повернулась к Паршину. -  Во время разговора с тем самым хорошим человеком, как только я узнала о Доброжелателе, у меня вдруг мелькнула мысль: «Обаньки! Так я же знаю кто он!» Я толком не успела эту мысль оформить, она промелькнула, а человек продолжал рассказывать интересные вещи, и я отвлеклась... - Дуся расстроенно поглядела на командира. - Олег, я отвлеклась! И мысль ушла.