— Редкие союзы не подпорчены расхождением во взглядах. Точнее, редкие союзы, представляющие ценность.
Росс познакомился с новым виконтом, еще когда тому было всего десять лет, но с тех пор как он вступил в наследство пару лет назад, редко с ним виделся. Эдвард Боскауэн был выше и крупнее отца. Он недавно женился и вел себя еще очень по-юношески. Но за время их коротких встреч Росс уловил в нем твердость и честолюбие, а также пылкую приверженность принципам тори, что не соответствовало его собственным убеждениям. Двадцатичетырехлетний юноша ему нравился, но Росс пришел к заключению, что с ним не так легко будет поладить, как с его отцом. Когда скончался третий виконт, он был всего на пару лет старше, чем сейчас Росс. Их отношения с годами переросли во взаимное уважение, здесь же всё будет по-другому, это очевидно.
— Пятнадцать лет в парламенте, — сказал Росс, — это достаточно долгий срок. К тому же, как вы знаете, я не так богат и из-за постоянного отсутствия в Корнуолле забросил собственные предприятия.
— В каком смысле?
— Главным образом шахту, на которой основывается мое благосостояние. Но и остальное...
— У вас нет способного управляющего?
Росс улыбнулся.
— Я пытаюсь управлять делами сам. Но во время отлучек это не получается.
Возникла пауза. Россу показалось, что Фалмут ждет дальнейших объяснений.
— Самое неприятное случилось в 1802-ом и 1803-ем. Но были и другие случаи, — сказал Росс.
— Прошу вас, продолжайте. Я весь внимание.
— После рождения моей младшей дочери я довольно долго отсутствовал: сначала ездил с доктором Энисом во Францию во время перемирия, разыскивая там друзей или родню покойных друзей, а потом, когда я понял, что этот Наполеоновский мир — фальшивка, жил в Лондоне, пытаясь среди прочих убедить Питта вернуться, пока не стало слишком поздно... И пока меня не было, на Уил-Грейс творился кошмар. Моя жена занималась ребенком, сыну исполнилось всего двенадцать, управляющий шахтой слег с туберкулезом, а группа шахтеров разработала схему, как красть олово.
— Но разве его не нужно плавить?
— Нет, они переправляли руду во Францию по морю, а взамен получали шелк и бренди. Контрабандисты частенько возят груз в обе стороны.
Фалмут мрачно усмехнулся.
— Не слышал, чтобы эти мерзавцы предстали перед судом. Наверное, тогда я был слишком юн.
— Нет. Я предпочел не выдвигать обвинений.
— Почему? Ошибочно позволять кому-либо решить, что он может безнаказанно преступать закон.
— В принципе согласен. Но это было тяжелое время, как вы помните. Я избавился от четырех зачинщиков. Остальные... утихомирились. Некоторых легко подбить на преступление, но не все они... Кстати, вы знаете, что один из них мне сказал? «Мы не думали, что это так уж плохо, сэр, раз теперь у нас мир с Францией».
Молодой человек снова засмеялся, теперь более открыто.
— Что ж, капитан Полдарк, насколько я понимаю, ваше отсутствие в Корнуолле всегда было вашим собственным решением. И всегда выходило за рамки обязанностей члена парламента. Я всячески подчеркиваю, что многие ваши коллеги по Вестминстеру — тоже сельские джентльмены, и их выбрали в парламент в точности так же, как в клубы «Уайт» и «Будль», да и воспринимают они это таким же образом — приходят, когда заблагорассудится, а когда пожелают — живут в своих графствах.
— О да, согласен. Но так уж получилось, что во время войны эти поездки казались более ценным вкладом в процветание страны, чем...
— Чем были на самом деле. Это верно... Давайте пойдем в дом. Ветер становится холодным.
Они вошли внутрь и выпили канарского в мрачноватой гостиной с рыцарскими доспехами и боевыми знаменами.
— Эти земляные работы у реки, — сказал Росс. — Что-то строите?
— Новый дом, — ответил Фалмут. — Этот стал маловат и неудобен. Архитектором будет мистер Уилкинс.
Росс поднял брови. Нынешний дом, пусть и довольно мрачный, уж точно никто бы не назвал маленьким, если только маленьким дворцом. Но богачей по соседству, а также юных молодоженов охватила мания строительства домов. Тревэниону едва исполнилось двадцать, когда он начал строить свой замок.
— Как поживает леди Фалмут?
— Прекрасно, благодарю вас. На следующей неделе я присоединюсь к ней в Вулхэмптоне. Вы знаете, что она ожидает нашего первенца?
Росс не знал и поздравил виконта.
Они поговорили о Португалии, а потом Росс сказал:
— Я также знаю, что из-за моего членства в парламенте ваш отец терял деньги. Хозяева парламентских округов ожидают получить прибыль от своих кандидатов.
— Это часть существующей системы. Которую, как я полагаю, вы хотели бы изменить.
— Да. В особенности когда речь заходит о том, что сэр Кристофер Хокинс лишил Дэвиса Гилберта места, потому что Джон Шелли предложил ему больше денег.
Молодой виконт поморщился.
— Хокинс позорит парламент. Мы... то есть отец, я и подобные нам, различаем покровительство и коррупцию. Мы не отвергаем честных людей и отдаем им должное, они заслужили это по праву. Мы не скупаем голоса, предлагая больше благ или денег.
Росс припомнил кое-какие случаи в 1796 и 1797 годах, но промолчал.
— Это тонкая грань. Я бы даже мог поспорить, что если вы не платите за голоса деньгами, то приходится платить обещаниями.
— Тем не менее, — продолжил лорд Фалмут, — не думаю, что вам стоит тревожиться о наших потерях и во сколько нам обходится ваше место. Став членом парламента, а в особенности в последние годы, вы заработали себе в Вестминстере определенную репутацию. О да, я знаю, не выступлениями в Палате! И потому мой отец был рад, что именно вы представляете его округ и можете участвовать в государственных делах. Так что это имело для него определенные преимущества. Могу сказать то же самое и о себе.
— Весьма любезно с вашей стороны.
— И всё-таки, — продолжил виконт, — и всё-таки я согласен, бывали времена, когда отцу совершенно не нравилась ваша позиция по определенным вопросам. Главным образом, когда вы выступали в пользу закона о свободах для католиков.
— И до сих пор выступаю, — сказал Росс.
Лорд Фалмут глотнул канарского и уставился на потрепанные знамена.
— У вас есть родственные связи с католиками? Какой-нибудь брак...
— Ничего похожего.
— А сами вы не из гугенотов? Мне кто-то говорил.
— Это было очень давно, — улыбнулся Росс.
— Но даже если и так, это тем более странно.
— Нет... Просто я считаю, что нынешние законы частично лишают гражданских прав большую группу талантливых англичан, не менее преданных короне, чем вы или я.
— Средство от этого — в их собственных руках!
— Но им так не кажется, милорд. Осмелюсь предположить, это стало ясно и многим протестантам.
— Что ж... Должен признаться, капитан Полдарк, что я полностью против любых изменений действующего закона, в точности так же, как и мой отец. И даже более. Я считаю, что признание этих людей полноценными гражданами — а при первой же возможности они присягнут иностранным державам — станет национальной катастрофой и ошибкой государственного масштаба.
Росс снова улыбнулся.
— В таком случае, вероятно, хорошо, что я сам прошу об отставке.
— Надеюсь всё же, что до этого не дойдет. Подумайте еще немного. Пока что выборы не намечаются, и я предлагаю вам доработать срок, а когда придет время, обсудим всё снова.
Они замолчали.
— Еще канарского?
— Благодарю, нет, мне бы хотелось вернуться домой до темноты.
Молодой пэр поднялся.
— Кстати, о выборах. Что вы думаете о дуэли между сэром Кристофером Хокинсом и лордом Данстанвиллем?
— Что? Хокинс и Бассет! Я не слышал! Когда это случилось?
— Вы были в отъезде. Я думал, вы уже знаете, учитывая вашу дружбу с Данстанвиллем. Хотя, понятное дело, хвастаться ему нечем.
— Когда это произошло?
— В ноябре. В Лондоне. Я тоже тогда был в Лондоне, но в то время ничего не знал. Это случилось на каком-то приеме, где собрались виги. Между ними давно уже были трения — по поводу Пенрина, само собой. Вы же знаете об их соперничестве в этом округе. Но неожиданно вспыхнула ссора. Как мне сказали, вместе с Хокинсом там был Уорлегган. Хозяйка как раз говорила с ними, когда мимо проходил Данстанвилль, и он расслышал, как Хокинс произнес что-то по поводу «этих корнуольских гномов в зеленом», явно имея в виду зеленый фрак и невысокий рост Фрэнсиса Данстанвилля. Данстанвилль тут же бросил Хокинсу вызов, тот его принял, и на следующей неделе они дрались за «Савоем».
