— Пока что нет.

— Значит, спроси. Ты же ее мать.

— Не дразни меня. Как... даже если мы решим поехать, как я смогу войти в большой дом и забыть, что всего лишь дочь шахтера?

— Моя дорогая, ты преодолела многие суровые испытания в обществе. Если только ты не собираешься войти в дом в металлической каске со свечой, вряд ли они догадаются.

— Тебе-то смешно, Кэролайн, а мне не до смеха. Там будут всевозможные ловушки, в которые я могу угодить. И мне ненавистна мысль, что Клоуэнс будет за меня стыдно.

— Скорее тебе будет стыдно за Клоуэнс, которая славится привычкой называть вещи своими именами! Ну же, ты ведь должна знать ее истинные чувства. И если ей захочется поехать, тебе следует ее сопровождать.

— Почему бы тебе ее не сопровождать, Кэролайн?

У столов сгрудилась шумная толпа. Молодые люди соревновались друг с другом в прыжках над костром.

— Я не смогу из-за миссис Пелэм, — ответила Кэролайн. — Но если Клоуэнс все же поедет, а это правильно, правильно для вас обеих, то тебе следует поехать с ней.

— Но ты же так любишь подобные приемы!

— Ты тоже получишь удовольствие, если поедешь. И обещаю, я одолжу тебе Энид.

— Энид? Твою горничную?

— Ну да. А кого же еще? Без нее тебе не обойтись. Ты нравишься ей, она нравится тебе. Уверена, она с радостью поедет.

— Кэролайн, ты же знаешь, я не могу притворяться, будто мне нравится праздно сидеть, вышивать, прогуливаться по парку и мило беседовать о последнем романе мистера Скотта! Теперь у нас куда более благоприятные условия, и наверное, Россу следовало бы почаще выводить меня в общество, но я такая, как родилась, и менять что-либо уже поздно.

— Рада это слышать, — заключила Кэролайн.

Вечер почти закончился. Огромное разнообразие пирогов и печенья иссякло, бочки с элем опустошили, помосты и столы приставили к старой стене шахты в ожидании дневного света, когда их можно будет убрать. Костер, в который иногда подкидывали трескучие еловые ветви или коряги, умирал, постепенно оставляя после себя лишь горстку тлеющих углей. Большую часть картошки уже запекли (три четверти картофелин нетерпеливые руки выхватывали из углей слишком рано, поедая их затем наполовину сырыми, охая и ахая от прикосновения к горячей кожице).

Старики, дети и землевладельцы отправились спать. Однако некоторые молодые люди, из тех, что лишь недавно справили двадцатилетие, остались сидеть вокруг затухающего костра с последними картофелинами в руках. Кто-то предпочел блуждать в темноте: любовники, уединившиеся парочки или юноши и девушки, поддавшиеся мимолетному влечению. Разумеется, среди них не встречалось людей респектабельных, методистов, или же тех, за чьими действиями наблюдали старшие — кивая, перешептываясь и лукаво подталкивая друг друга локтем. Завтра вся деревня будет судачить о том, что Нелл Бант была не столь благоразумна или Уилл Парсонс наконец оступился или что Кейти Картер стоит два раза подумать, прежде чем она решит, что с Певуном Томасом её ждет что-нибудь хорошее.

Среди желающих встретить новый день оказались и друзья Джереми и Клоуэнс. После нескольких пинт эля в голове Джереми вновь вспыхнули болезненные воспоминания о последней встрече с Кьюби, и он с большей охотой отправился бы в постель, но остальные смутили его своими шутками и смехом. Хорри Тренеглос принял приглашение Дейзи, и спустя некоторое время они оказались у кладбищенских ворот церкви Сола. Некоторое время молодые люди сидели на траве, рассказывая друг другу сказки о призраках, настраивая друг друга на более подходящий дню Всех Святых, а не летнему солнцестоянию лад. С того места, где они сидели накренившаяся квадратная громада церкви почти растворялась в накрывшей мир тьме, но там, где простиралось море, короткая ночь приобрела цвет индиго и кобальта, а звезды казались тусклыми и едва заметными.

Они в некотором роде разбились на пары. Бен был на седьмом небе от счастья, что сопровождал Клоуэнс всю ночь. Она относилась к нему теплее, чем когда-либо прежде, и это предполагало больший интерес к нему, как к мужчине. Джереми был рядом с Дейзи, и Дейзи завладела его вниманием. Боль, эль и долгая печаль заставляли его взглянуть на эту жизнерадостную девушку, которая, как он понял, готова была предложить ему себя, сделай он первый шаг. Хорри Тренеглос проводил время с Летицией Поуп. Она была простовата, но молодой человек, судя по всему, не возражал. Пол Келлоу гулял с милашкой Мод. Пол, так похожий на благородного, которым не являлся, подкупил грума, и тот ждал у ворот дома Тревонансов, чтобы уже оттуда сопроводить Мод. Агнета Тренеглос находилась в обществе сына отцовского управляющего. Два младших брата скрылись в ночи, прихватив с собою двух деревенских девчонок.

Никто не знал, который час, но никого это не заботило. Пол нашел себе забаву, пугая Мод. С этой целью он отвел её на кладбище, где они уселись на поросшей травой могиле, и юноша шепотом рассказал ей страшную историю. Мод оттолкнула его, но, закончив хихикать, стала утверждать, что вовсе не испугалась рассказа, просто её щекотали его губы, касавшиеся щеки. Остальные тоже пожелали услышать вышеозначенную историю, и теперь вся молодежь расселась на надгробия, переговариваясь и перешептываясь.

— Я не очень-то верю в эти старые сказки о гниющих трупах, которым вздумалось погулять, — сказал Бен Клоуэнс. — Я даже не уверен, что после смерти нас ждет какой-то другой мир. Но если так оно и есть — он будет очень далек от подобного. Не думаю, что могилы когда-нибудь разверзнутся.

— Ты скептик, Бен. Но не ты ли сам говорил, что в канун Дня летнего солнцестояния души покидают свои тела и блуждают там, где им суждено умереть?

— Говорил. Но это не значит, что я верю. Уж не больше, чем в сказку мисс Дейзи о призраке на церковном крыльце, указывающем, кому суждено умереть в течение года. Боюсь, это старушечьи бредни. А вы что об этом думаете?

— Есть многое в природе, друг Горацио... — процитировала Шекспира Клоуэнс.

— О чем это вы?

— Это из пьесы, которую я учила в школе, Бен. Все девочки её учили и немилосердно перевирали.

После паузы он спросил:

— Я никогда не интересовался... вам понравилось в Лондоне?

— Довольно-таки. Но там не хватает воздуха. И слишком много людей, чтобы его хватало. И слишком много домов, слишком много магазинов, слишком много телег, вагонов, лошадей и... ох, всего.

— Вам бы понравилось жить там?

— Там все так странно, — сказала Клоуэнс. — Люди в Лондоне не пьют молоко — они предпочитают наливать его в чай, кофе и всякое такое, но в очень маленьких количествах. Молочницы приходят рано утром. Они несут на плечах коромысло и звонят в каждую дверь, предлагая молоко и сливки. Но даже если ты проснулся — не стоит вставать рано. Кажется, в Лондоне до десяти никто не шевелится. Хотя и в десять не заметно большого оживления. Когда пробуждается знать, на дворе уже два или три часа пополудни... а затем они не ложатся до самого утра.

— Это меняет местами ночь и день, — заметил Бен.

— Ну, да, если день вообще наступает. Разумеется, я была там в самое холодное время года, но все камины создают над городом огромную тучу дыма. Иногда даже в полдень сложно добраться до конца улицы, а если солнцу удается пробиться сквозь завесу, то оно желтое, словно прозрачная гинея. В воздухе плавает пепел, и одежда в мгновение ока становится совсем грязной.

— Кажется, вам лучше в Нампаре, — сказал Бен.

Клоуэнс зевнула.

— Точно не знаю, но в чем я точно уверена, так это в том, что хочу спать. Скоро буду храпеть, как сова. Но я не отправлюсь в постель до рассвета. Как думаешь, он скоро?

— Может, через час, — с наслаждением сказал Бен. — А может, через два. Но сейчас — самое темное время.

Джереми, скрестив ноги, сидел на могильном кургане чуть дальше, слушая Дейзи — та беззаботно рассказывала о приеме в Редрате. Все гости там оделись животными. Джереми и Дейзи скрывало от остальных высокое прямоугольное надгробие, возведенное в год Трафальгара в память о сэре Джоне Тревонансе. Они находились ближе всех к заросшей тропинке, ведущей в церковь. Тьма, уединение и очарование момента захватили Джереми. Дейзи была в белом. Струящаяся за спиной шаль, накинутая на светлое шерстяное платье, придавали девушке какой-то неземной вид. Даже во тьме её сияющие глаза не потеряли своего блеска. Нежный овал лица Дейзи, красивый, легкий и полный веселья голос... Куда красивее Кьюби. Гораздо более многогранная, живая и веселая. К черту Кьюби!