Тоби снимался в фильме на Эм-джи-эм, и график у него был изнурительный. Однажды вечером он вернулся домой поздно, совершенно измотанный, и увидел, что для него приготовлен вечерний костюм.
— Неужели мы опять куда-то идем, бэби? Мы же не посидели дома ни одного вечера за целый год, черт побери!
— У Дэвисов юбилей. Они страшно обидятся, если мы не придем.
Тоби тяжело сел на край кровати.
— А я-то мечтал полежать в горячей ванне и скоротать тихий вечерок. Вдвоем с тобой.
Но Тоби пошел на званный вечер. Ему всегда приходилось быть в форме, находиться в центре внимания, и, черпая новые силы из своего огромного энергетического ресурса, он развлекал гостей так, что все хохотали, и аплодировали, и говорили друг другу, какой Тоби Темпл блестящий комик.
Поздно вечером, лежа в постели, Тоби не мог уснуть: тело его было разбито, но в мыслях он заново прокручивал успехи прошедшего вечера, фразу за фразой, один взрыв смеха за другим. Он чувствовал себя очень счастливым человеком. И все благодаря Джилл.
Мама просто обожала бы ее!
В марте они получили приглашение на Каннский кинофестиваль.
— Нет уж, дудки, — заявил Тоби, когда Джилл показала ему приглашение. — Меня хватит только на то, чтобы доползти до унитаза в собственном туалете. Я устал, родная! Работал так, что вся задница стерлась.
Джерри Гутман, ведавший связями Темпла с общественностью и прессой, сказал Джилл, будто есть неплохой шанс на то, что фильм Тоби получит премию за лучшую киноленту, и его присутствие будет полезным. Он считал, что Тоби надо поехать, это важно.
В последнее время Тоби жаловался на постоянную усталость и бессонницу. На ночь он принимал снотворное, от которого утром чувствовал себя разбитым. В качестве средства, снимающего усталость, Джилл за завтраком давала Тоби бензедрин, чтобы он мог продержаться в течение дня. И вот теперь этот цикл подстегиваний и расслаблений начал на нем сказываться.
— Я уже приняла приглашение, — разочарованно произнесла Джилл, — но это можно переиграть. Ничего сложного, милый!
— Давай поедем в Спрингс на месяц и просто поваляемся на сале.
Она удивленно посмотрела на него:
— На чем?
Он сидел замерев.
— Я хотел сказать «на солнце». Не понимаю, почему у меня вышло «сало».
Она засмеялась.
— Потому что ты смешной. — Джилл сжала его руку. — Так или иначе, Палм-Спрингс звучит чудесно. Мне нравится быть вдвоем с тобой.
— Не понимаю, что со мной творится, — вздохнул Тоби. — Просто нет больше пороху. Старею, наверное.
— Ты никогда не постареешь. Еще меня переживешь.
Он расплылся в улыбке.
— Ты думаешь? Наверно, мой дух будет жить еще долго после того, как я умру. — Он потер затылок и сказал: — Пожалуй, пойду посплю немного. По правде говоря, что-то я себя не особенно хорошо чувствую. Надеюсь, у нас ничего не запланировано на сегодняшний вечер?
— Ничего такого, чего нельзя отложить. Я отпущу прислугу и сама приготовлю сегодня ужин. Будем только мы с тобой.
— Ну, это будет замечательно.
Он смотрел ей вслед и думал: «Господи, я же самый везучий парень на свете!»
Поздним вечером в тот день они лежали в постели. Джилл сделала Тоби горячую ванну и расслабляющий массаж, размяла его уставшие мышцы, мягко сняла напряжение.
— Ух, какая красота, — пробормотал он. — И как это раньше я обходился без тебя?
— Не представляю себе. — Она теснее прижалась к нему. — Тоби, расскажи мне про Каннский кинофестиваль. Я ни на одном еще не была.
— Это просто толпа ловкачей, которые съезжаются со всего мира, чтобы продавать друг другу свои паршивые фильмы. Это самое большое мошенничество в мире.
— Ты так говоришь, что становится интересно!
— Да? Вообще-то это действительно интересно в своем роде. Там полно всяких персонажей. — Он с минуту изучающе смотрел на нее. — Тебе в самом деле хочется поехать на этот идиотский кинофестиваль?
Она быстро покачала головой.
— Нет. Мы поедем в Палм-Спрингс.
— Черт возьми, в Палм-Спрингс мы можем поехать когда угодно.
— Правда, Тоби, это не имеет значения.
Он улыбнулся:
— Знаешь, за что я тебя так безумно люблю? Любая другая женщина стала бы приставать ко мне и проситься на фестиваль. Тебе до смерти хочется поехать, но разве ты говоришь хоть слово? Нет. Ты хочешь поехать со мной в Спрингс. Ты уже аннулировала наше согласие?
— Еще нет, но…
— Не делай этого. Мы едем в Индию. — Его лицо приняло озадаченное выражение. — Я сказал «в Индию»? Я хотел сказать «в Канны».
Когда их самолет приземлился в Орли, Тоби вручили телеграмму. Его отец скончался в клинике. Тоби не успевал вернуться на похороны. Он распорядился, чтобы к клинике пристроили новое крыло и назвали его в честь родителей Тоби Темпла.
В Канне собрался весь мир.
Здесь был Голливуд, и Лондон, и Рим, перемешавшиеся в одной великолепной многоязычной какофонии, снятой в системах «Техниколор» и «Панавижн». Кинематографисты со всего света стекались на французскую Ривьеру с коробками грез под мышкой, с мотками целлулоидной ленты на английском, французском, японском, венгерском и польском языках, которые за одну ночь должны принести им богатство и славу. Яблоку негде было упасть среди профессионалов и любителей, ветеранов и новичков, подающих надежды и сошедших со сцены — и все боролись за престижные награды. Получить премию Каннского кинофестиваля означало деньги в банке; если лауреат не имел контракта на прокат, он мог заключить таковой, если же контракт уже был, то он мог улучшить его условия.
Все отели в Канне были переполнены, а те, кому не досталось места, растеклись вверх и вниз по побережью до Антиба, Болье, Сен-Тропеза и Ментоны. Жители маленьких деревушек смотрели, открыв рот, на всем известные лица, заполнившие их улицы, рестораны и бары.
Все гостиничные номера заказывались за много месяцев вперед, но Тоби Темпл без труда получил большой люкс в «Карлтоне». Где бы Тоби и Джилл не появились, всюду их ждал праздничный прием. Непрерывно щелкали камеры фоторепортеров, и фотографии рассылались по всему миру. «Золотая пара», «король и королева Голливуда». Журналисты брали интервью у Джилл и хотели знать ее мнение обо всем, начиная с французских вин и кончая африканской политикой. Как далеко она ушла от Жозефины Чински из Одессы, штат Техас!
Фильм Тоби не получил премии, но за два дня до закрытия фестиваля жюри объявило, что награждает Тоби Темпла специальной премией за его вклад в эстрадное искусство.
Это был торжественный вечерний прием, и большой банкетный зал отеля «Карлтон» был полон гостей. Джилл сидела за столом на возвышении рядом с Тоби. Она заметила, что он не ест.
— Что с тобой, милый? — встревоженно спросила она.
Тоби покачал головой.
— Наверное, я сегодня перегрелся на солнце. Чувствую себя немного не в своей тарелке.
— Завтра я позабочусь о том, чтобы ты отдохнул.
На утро Джилл запланировала для Тоби интервью «Пари Матч» и лондонской «Таймс», потом официальный завтрак с группой тележурналистов, затем коктейли. Она решила, что отменит все менее важное.
В конце обеда мэр города встал и торжественно произнес: «Дамы и господа, уважаемые гости! Мне выпало большое счастье представить вам человека, чья работа доставляет удовольствие и радость всему миру. Я имею честь вручить ему эту особую медаль в знак нашей любви и благодарности». Он показал всем золотую медаль на ленте и поклонился Тоби: «Мосье Тоби Темпл!» Публика бурно зааплодировала и все, кто находился в банкетном зале, поднялись со своих мест и стоя устроили овацию. Тоби остался сидеть и не пошевелился.
— Встань, — прошептала Джилл.
Тоби медленно встал, он был бледен и покачивался. Секунду постояв, он улыбнулся и пошел к микрофону. На полпути он споткнулся и рухнул на пол, потеряв сознание.
Тоби Темпла перевезли в Париж на транспортном самолете французских ВВС и спешно направили в американский госпиталь, где его поместили в палату интенсивной терапии. К нему вызвали лучших во Франции специалистов, а в это время Джилл сидела в одной из комнат госпиталя и ждала. В течение тридцати шести часов она отказывалась есть, пить и отвечать на бесконечные телефонные звонки со всех частей света.