Он постоял несколько секунд за дверью, прислушиваясь к доносившимся изнутри звукам, потом, глубоко обеспокоенный, повернулся и направился к зрительному залу на главной палубе.

В тот вечер во время ужина за капитанским столом пустовали два места. Капитан подал знак Дессару, который в качестве хозяина сидел в компании пассажиров рангом пониже через два стола от капитанского. Извинившись перед сотрапезниками, Дессар поспешно подошел к капитанскому столу.

— А, Дессар, — приветливо сказал капитан. Он понизил голос, и тон его изменился. — Что случилось с миссис Темпл и мистером Кенионом?

Дессар окинул взглядом других гостей и прошептал:

— Как вам известно, мистер Кенион перешел на лоцманское судно у Амброузского плавучего маяка. Миссис Темпл находится у себя в каюте.

Капитан тихонько выругался. Он был человеком педантичным и не любил, когда нарушался заведенный им порядок.

— Черт побери! У нас все готово к свадебной церемонии, — возмутился он.

— Я знаю, капитан. — Дессар пожал плечами и закатил глаза. — Американцы есть американцы.

Джилл сидела неподвижно одна в полумраке каюты, съежившись в кресле и подтянув колени к груди. Она оплакивала — нет, не Дэвида Кениона, не Тоби Темпла и даже не саму себя. Она оплакивала маленькую девочку по имени Жозефина Чински. Джилл хотелось столько всего сделать для этой девочки, и вот теперь все чудесные волшебные мечты погибли.

Джилл застыла, ничего не замечая, оцепенев от горя. Еще несколько часов назад ей принадлежал весь мир, у нее было все, что она когда-либо желала, а теперь у нее нет ничего. Она не сразу поняла, что у нее опять болит голова. Она сначала не замечала это из-за другой боли, той мучительной боли, которая вгрызалась глубоко в ее внутренности. Но теперь она почувствовала, что обруч у нее на лбу затягивается все туже. Она подтянула колени еще ближе к груди, приняла положение плода в утробе матери, стараясь отключиться от всего окружающего. Она устала, страшно устала. Ей хотелось лишь сидеть вот так вечно, и чтобы не надо было думать. Тогда, может быть, эта боль прекратится, хотя бы ненадолго.

Джилл дотащилась до постели, легла и закрыла глаза.

И тогда она это почувствовала. Волна холодного зловонного воздуха накатилась на нее, окружая ее со всех сторон, прикасаясь к ней. И она услышала его голос, зовущий ее по имени. «Да, — прошептала она, — да». Медленно, бессознательно Джилл встала и вышла из каюты, повинуясь зову голоса, который звучал у нее в голове.

Было два часа ночи, когда Джилл вышла из своей каюты на опустевшую палубу. Она стала смотреть вниз, на море, наблюдая за тем, как тихо плещутся волны о борт рассекающего воду судна, прислушиваясь к голосу. Теперь головная боль усилилась, виски сжимало, словно тисками. Но голос говорил, что беспокоиться не надо, что все будет прекрасно. «Смотри вниз», — приказал голос.

Джилл посмотрела вниз, на воду, и увидела, что там что-то плавает. Это было лицо. Лицо Тоби, которое улыбалось ей, а из-под воды смотрели на нее его синие глаза. Подул холодный ветер и мягко подтолкнул ее ближе к поручням.

— Мне пришлось это сделать, Тоби, — прошептала она. — Ты ведь понимаешь меня?

Голова в воде кивала, качаясь на волнах, звала ее к себе. Ветер стал еще холоднее, и тело Джилл задрожало. «Не бойся, — шептал ей голос. — Вода глубока и тепла… Ты будешь здесь со мной… навсегда… Иди же, Джилл».

Она на секунду закрыла глаза, но когда открыла их, то улыбающееся лицо не исчезло, оно плыло с лайнером, а изуродованные конечности безвольно болтались в воде. «Иди ко мне», — звал голос.

Она перегнулась через поручень, чтобы все объяснить Тоби, и тогда он оставит ее в покое, но порыв ледяного ветра толкнул ее, и вот она парит в мягком, бархатном ночном воздухе, кружась в пространстве. Лицо Тоби все ближе и ближе, оно встречает ее, и она ощущает, как парализованные руки обхватывают ее тело, обнимают ее. И вот они соединились, навсегда, навеки.

Потом остался только мягкий ночной ветер и неподвластное времени море.

И звезды там, наверху, где все это было написано.