— И что же я упрощаю, Николай Павлович? — Шторх откинулся на спинку кресла и сложив руки в замок приготовился слушать.

— Вы даже не пытаетесь наложить вашу, вернее Смитовскую, модель на практические условия, — я пожал плечами. — Возьмем современную ситуацию. Взаимоотношения России и Англии. Если взять за основу либертарианскую модель, и открыть наш рынок убрав дополнительные пошлины, к чему это приведет?

— Российские производители почувствуют конкуренцию и будут вынуждены улучшать качество и снижать издержки производства, — заученно ответил экономист.

— Нет, конечно, они просто разорятся, не выдержав конкуренции, и на этом все закончится. После чего их всех скопом скупят иностранцы и в итоге поднимут цены на конечную продукцию, а местнх конкурентов уже не будет!

— Если они поднимут, значит тут же появятся новые производители, почувствовавшие перекос на рынке и соответственно возможность заработать.

Примерно в таком ключе проходили наши с ним уроки, хотя если быть совсем уж честным, то дядька он был вполне умным и даже местами компетентным, что, однако, не мешало нам чуть ли не каждый раз спорить до хрипоты.

С другой стороны, некоторые взгляды моего учителя политэкономии были весьма прогрессивными, так, например, мне не пришлось объяснять учителю, что нематериальные ценности могут иметь — и должны иметь — точно такое же денежное выражение как и материальные и что в определенных ситуациях они могут вообще стать основой экономики. Тут ему, воспитанному на идее что главным богатством является земля поверить мне было сложно, ну а я и не настаивал — как объяснить человеку, продукту восемнадцатого века, феномен триллионной капитализации IT гигантов будущего.

Если же говорить про моих учителей в целом, то нужно признать, что подобранны они были весьма тщательно. В любом случае это были хорошо образованные, как для нынешнего времени, специалисты, которые может часто-густо не могли дать мне новых фундаментальных знаний, однако существенно расширили мои представления о научной и общественной мысли конца восемнадцатого — начала девятнадцатого веков.

— А «три воза водорослей морских» тебе зачем? — С листа зачитал Александр, явно удивленный такой статьей расходов великого князя.

— «Жалко, что ли?» — Мелькнула у меня мысль, — «годовое содержание великого князя — пятьдесят тысяч рублей, а я тут за червонец отчитывать должен! Когда мне уже шестнадцать наступит…»

Мы сидели в обеденном зале в Зимнем дворце, тихо, можно сказать по-семейному отмечая мой седьмой день рождения. Вообще дни рождения, — в отличии от дня ангела — именин — в это время отмечались не очень пышно, ну а я, последние двадцать лет предпочитавший про такой сомнительный праздник вообще не вспоминать и вовсе не горел желанием разводить из-за этой даты суету.

Впрочем, «скромно» и «по-семейному» в применении к семье российского императора все равно имело достаточно растяжимое значение. Когда-то давно лет двести тому вперед я был с экскурсией в Эрмитаже и больше всего меня удивило то, как в этой музейной роскоши реально можно жить. Неожиданно для себя столкнувшись с этим вопросом на практике, я обнаружил, что все не так уж плохо. Конечно от барочного стиля в целом свойственного второй половине восемнадцатого века никуда не денешься: все эти колонны с богато украшенными капителями, обилие позолоты, бархата, тяжелой мебели действительно уютным наверное мог назвать только настоящий извращенец — ну или тот кто просто никогда не знал другого — однако в настоящее время Зимний все же не походил на музей, а был именно императорской резиденцией. По сути, жилым домом, хоть и очень большим, а значит не на каждом клочке стены висели картины и не каждый угол был занят статуями.

Кроме императора с женой за столом конечно же присутствовала мамА, Константин без жены, старшие сестры и Михаил. После смерти Павла, железной рукой державшего всю семью вместе — что, по правде говоря, нравилось далеко не всем — такие регулярные раньше встречи стали крайне редки. Мария Федоровна последнее время большую часть времени проводила в Гатчине, Александр все еще не утратил интерес к государственным делам, Константин предпочитал семейным обедам великосветские мероприятия — порой откровенно сомнительного свойства — ну а младшие дети были поручены воспитателям и мало пересекались со «старшими».

— Хочу добыть из них один весьма полезный элемент, хотя еще не очень представляю как. Нужно будет найти человека, разбирающегося в химии, потому что я немного застрял, — оторвавшись от торта ответил я императору.

Чёртов упомянутый с дуру йод! Воронцов не забыл сказанное мною в запале слово и несколько раз очень аккуратно выводил разговор на обозначенную тему. То ли ему самому было интересно, то ли он получил соответствующие инструкции, что тоже нельзя было исключать. Пришлось заняться открытием нового элемента. Вот только буквально сразу я столкнулся с тем, что мои знания — честно признаюсь и в школьные времена знал химию в лучшем случае на «4», а уж теперь и подано — мягко говоря не адекватны поставленной задаче. Все что я помнил, это то, что водоросли нужно просушить и сжечь, и вот тут и крылся самый главный затык — что делать дальше я представлял не совершенно и даже хуже. Я с трудом представлял методологию, следуя которой можно добыть из полученной золы искомый продукт. Ну там, обработать отдельно кислотой отдельно щелочью я бы, предположим, догадался, если бы мне кто-то дал в руки опасные реактивы, а дальше-то что? Собственно, это и выводило на необходимость подключения опытного химика экспериментатора, однако и тут были сложности. Из всех ученых химиков Российской империи я честно помнил только Ломоносова и Менделеева, причем первый уже умер, а второй еще не родился.

— Но три воза…

— Возможно Семену Романовичу стоит больше времени уделять твоему образованию, и тогда не останется времени на всякую ерунду, — едко бросила мамА, которую жутко бесило то, что Александр практически полностью отстранил ее от участии в моем воспитании, и которая не считала необходимым это свое недовольство хоть как-то скрывать.

— Ну почему же, — я наконец отставил пустую тарелку и ответил вдовствующей императрице. — Можно считать, что я изучаю химию. Только делаю это еще и с пользой для государства.

— А у тебя всегда на все заготовлены аргументы, — Мария Федоровна не желала сдерживать свой характер даже в день рождения сына.

— Я уточную у графа Новосильцева насчет подходящей кандидатуры, — Александр, не обращая внимания на слова матери, повернулся ко мне. — Кому как не главе ему знать насчет лучших умов отечества.

Николай Николаевич — тот самый, один из четверки «негласного совета» был назначен главой Санкт-Петербургской академии наук.

— Я, кстати, хотел спросить, — хитро прищурившись я бросил взгляд на брата, тот уже знакомый с моими вывертами как будто даже подобрался немного, — а почему у нас Академия наук называется Санкт-Петербургской, если она по своей сути — общеимперская? Разве есть у нас другие академии наук, в других городах?

Вопрос своей простотой и логичностью поставил всех присутствующих в тупик. Несколько минут в столовой стояла тишина, нарушаемая только стуком ложечек, которыми дети поглощали десерт и скрипом мозгов, обдумывающих мой вопрос.

— Так Петр Великий назвал, никому и в голову не приходило переименовывать, — первым на удивление, нашел что сказать Константин. — А какая, в общем-то, разница? Главное, что там состоят люди, которые могут решить твою научную проблему, а название — дело десятое.

Развивать тему я не стал, только благодарно кивнул. Все-таки между общими знаниями, собранными по верхам, и хорошим фундаментальным образованием лежит огромная пропасть.

— Я просмотрел твой проект создание нового егерского полка, — меж тем продолжил Александр. — Скажи пожалуйста, чем тебе не угодили твои измайловцы, что ты хочешь их сменить на новосформированную часть?