Одновременно с этим корпус Лестока совместно с эрцгерцогом Фердинандом «сходили» в герцогство Варшавское, разгромив только начавшего приходить в себя после весенних сражений с австрийцами Понятовского. Поляк был вынужден с остатками армии бежать за Вислу, где стояла русская армия, занявшая к этому времени всю австрийскую Галицию.

Дальше последовало вторжение коалиционеров в Баварию, которая была давним союзником Наполеона и несколько мелких сражений, никакого принципиального значения для общей картины не имевших.

Сложное маневрирование с попытками окружить друг друга закончилось 28 сентября грандиозной битвой у селения Хохбург, что в сорока километрах от Зальцбурга. Против ста шестидесятитысячной армии союзников Наполеон смог выставить чуть больше ста сорока тысяч штыков.

По ее итогам обе стороны объявили себя победителями, хотя само поле боя в итоге осталось за французами, войск они потеряли в итоге меньше — семнадцать тысяч против двадцати двух, — да и в стратегическом плане после этого сражения последовало общее отступление австро-прусской армии обратно в Богемию.

Война затягивалась, однако стороннему наблюдателю было очевидно, что рано или поздно Бонапарт своих противников додавит. Раз уж им не удалось одолеть его в тот момент, когда у немцев было наибольшее преимущество в силах, то теперь, когда ситуация несколько выровнялась, на союзников по пятой коалиции я бы и ломаного гроша не поставил.

С другой стороны, и положение Наполеона тоже было не так чтобы слишком радужным. Так, у него во всю пылала Испания, из которой ради войны в Европе пришлось вывести большую часть самых боеспособных дивизий. Опять же никто не мог дать гарантию, что англичане не попытаются высадить десант еще раз, и следующая попытка вполне могла закончиться достаточно печально для столицы империи, поэтому там тоже приходилось держать какой-никакой гарнизон.

Было очевидно, что в этом году Наполеон коалиционеров добить уже не успеет, и война продолжится уже после прихода весеннего тепла, что давало надежду на выигрыш лишнего времени для подготовки уже к собственной войне.

— Так, все фигня! — Я с грохотом отбросил «ручку», та прыгнула по столу, оставив на девственно чистом листе бумаги неаккуратную кляксу. — Я так больше не могу! Надо менять концепцию работы иначе я через пару лет свихнусь!

Работа над зачатками переселенческой программы высасывала из меня все силы, оставляя для остальных проектов буквально крохи времени. Чем ближе подходило время «Ч», когда первые переселенцы отправятся к новому месту жительства, тем больше вылезало проблем. Начиная от нехватки водного транспорта и заканчивая разборками с местными чиновникам, которые совершенно не желали оторвать задницу от стула и сделать хоть что-то полезное. На решение кучи мелких неурядиц тратилось огромное количество времени — Господи, полцарства за хотя бы телеграф — ведь скорость прохождения информации в этом времени равнялась скорости скачущего курьера. То есть была откровенно невысокой.

В кабинет заглянула голова Бенкендорфа.

— Николай Павлович, все нормально?

— Да, это я сам с собой ругаюсь, — выдавив кое-как улыбку, ответил я. — Не обращайте внимание Александр Христофорович.

Бенкендорф оказался просто незаменимым сотрудником. И дело не только и не столько в его деятельности на ниве тайных операций, благо работы по этому профилю у него пока что было не так чтобы очень много. А вот в роли начальника моего секретариата, должность которого он занял буквально явочным порядком, этот обрусевший остзеец оказался просто незаменим. Он тут же построил работающих до этого не шатко ни валко секретарей, переписчиков и делопроизводителей, навел настоящий военный порядок и изрядно облегчил мне тем самым жизнь и работу.

— Может чаю? — Произнесла голова Бенкендорфа, — одиннадцать часов уже.

— От чая, пожалуй, что и не откажусь, Александр Христофорович, — кивнул я. — И чего-то сладкого там сообразите, пожалуйста.

— Сделаю, сию секунду.

Голова помощника вновь исчезла за дверь, оставив меня в одиночестве.

— Надо попробовать зайти с другой стороны, — пробормотал я еще раз окинув взглядом бумажные горы, сгрудившиеся у меня на столе. — Как с шоколадом. Найти людей, которые уже работают в правильном направлении, но им не хватает средств и связей и скооперироваться с ними.

Поразившись, что такая простая мысль пришла мне только сейчас, я тут же схватил лист бумаги, карандаш и начал прикидывать, как это лучше организовать. Больше всего мне нравилась моя «шоколадная модель», где, вложив деньги и идею, к непосредственному управлению я вообще практически не притрагивался, лишь участвуя в ежемесячных собраниях участников товарищества. На таких условиях я был готов войти в любое адекватное дело.

Итогом моих полуночных бдений стало появление во всех хоть сколько-нибудь значимых газетах и журналах империи объявлений о начале работы «приемной для новаторов и изобретателей», куда оные могут отправлять свои прожекты на экспертизу и, в случае позитивного решения, получить поддержку в виде финансирования и облегчения различного рода бюрократических препон.

В тот момент я еще не понимал, какой ящик Пандоры открываю. Уже через неделю ко мне на почтовый адрес — благо я догадался указать не Зимний дворец, а свой рабочий, относящийся к МВД по линии переселенчества — начали приходить письма. Сначала десятки, потом сотни, тысячи, десятки тысяч.

Нет, я, конечно, знал, что в эти времена люди пишут много писем. Я и сам не брезговал этим делом, тем более и что и по коммерческим делам, и по государственным общался уже с достаточно приличным кругом людей, однако то, что писем будет столько, я не предполагал даже близко.

Пришлось нанимать целый дополнительный отдел — Бенкендорф как истинный бюрократ в душе от увеличения штата подчиненных ходил довольный как объевшийся сметаной кот — из пяти человек, чтобы те читали письма и сортировали их, отбрасывая в сторону совсем уж лютый бред.

Чего только люди не присылали. Про тупые прошения и попрошайничество я даже и не говорю, этим так или иначе было заполнено от четверти до трети всех посланий. Гораздо более интересными были различного рода «изобретения», начиная от целительных пилюль из куриного помета, способных вылечить буквально все, и заканчивая огромной пушкой, дабы, выстрелив из нее в сторону Луны, направить на спутник Земли разведчиков и оттуда сверху наблюдать за движениями вражеских войск. С другой стороны, последнее было немалым шагом вперед ведь еще меньше пятидесяти лет назад Парижская Академия наук признала небо твердым сводом и прекратила прием метеоритов.

Особо упоротые предложения я приказал не выбрасывать, а коллекционировать, имея в уме оставить их потомкам, как прекрасный образчик живой народной мысли. Мне кажется, из этого можно будет очень любопытную подборку составить в итоге. Вместо облегчения работы у меня добавилась еще одна обязанность — перечитывать отобранные для меня, как наиболее перспективные, письма в поисках чего-то стоящего.

Впрочем, я бы не стал упоминать это курьезное начинание, если бы в итоге оно не принесло мне и, через меня государству, реальную пользу. Среди тонн пустой породы порой находились настоящие самородки, ради которых действительно стоило затевать весь этот балаган.

Неопределенный результат летней кампании 1809 года в Европе вызвал настоящий политический кризис в Российской столице. Все неудачи войн против Наполеона последних пяти лет, казалось, были враз забыты, а Петербургским обществом овладели ястребиные настроения. Генералы буквально обивали пороги императорской приемной, пытаясь убедить Александра в том, что вступление России в войну позволит раз и на всегда решить вопрос с корсиканцем и приведет к освобождению континента от революционной чумы.

Александр, все еще хорошо помнивший свой позор 1807 года, на этот раз был настроен несколько осторожнее, тем более что не смотря на все численное и стратегическое преимущество коалиционеров они постоянно, одно за другим, терпели поражения. Можно сколько угодно заявлять о своей победе, но если после сражения ты сбегаешь с поля боя, бросив раненных и часть обозов, то очевидно успехом это можно считать весьма условно.