С одной стороны такие реформы напрашивались и были вполне в духе времени, с другой — положение в государстве оставалось достаточно нестабильным и лишний раз «шатать лодку» было, с какой стороны не посмотри, чревато. Тем не менее, передышку в несколько мирных лет требовалось использовать по полной, и мы со Сперанским работая «в четыре руки» — не смотря на то, что видение будущего государственного устройства у нас с ним совпадало далеко не на сто процентов — окружили императора, и взяв измором заставили подписать еще пачку указов несколько облегчающих положение крестьян в центральных губерниях, ставшие логичным развитием идей заложенных еще в указе «о вольных хлебопашцах».
Так было законодательно запрещена передача государственных крестьян в частное владение. Запрещена ссылка крестьян в Сибирь и продажа крепостных отдельно от земли. Вернее, была как бы вообще запрещена продажа крепостных: подразумевалось, что помещик покупает или продает землю, а крепостные к ней просто прикреплены. Так же был запрещен перевод крестьян в дворовые. Ну и как развитие этих идей была запрещена сдача в аренду государственных земель с прикрепленными к ним крепостными, что достаточно широко применялось особенно в западных губерниях. Особой пользы государству в денежном плане эта практика не приносила, а вот положение простых людей ухудшала очень существенно.
Кроме того — это уже было чисто моей новацией — любой крепостной крестьянин мог освободиться от крепости самостоятельно, вне рекрутского набора записавшись в армию или согласившись на переселение Урал.
Первым документом я хотел устранить несправедливость, о которой нам еще в школе рассказывали. Когда попавшие в ополчение крестьяне после окончания войны двенадцатого года были возвращены помещикам без всякого, что называется «спасибо». Опять же учитывая срок службы в двадцать пять лет — полнейшая глупость, делающая невозможным государству накопить какой-никакой резерв — далеко не каждый согласится уйти от помещика в армию. Только если там совсем уже страх и ужас. То же самое с переселением в Сибирь, которой тут разве что младенцев не пугали.
Что же касается моей непосредственной работы в «комиссии по переселению», то стартовала она с изучения документов и законодательства России, в том числе налогового. И пришел я к парадоксальному выводу, что в нынешних условиях, государству при наличии 80 % крестьянских хозяйств, которые едва-едва могли прокормить себя, было абсолютно без разницы, считались эти крестьяне крепостными или нет. Все равно подати собираются не с выращенного крестьянином — там нечего собирать — а подушно. И в такой ситуации абсолютно не важно собирать этот налог будут с крепостного или с лично свободного. Вернее, они как бы и считались лично свободными, но при этом были не свободны и прикреплены к земле. Полнейший бред с точки зрения юриста из двадцать первого века, однако приходилось работать с тем, что есть.
Так что начать свою чиновничью деятельность мне пришлось отнюдь не с работы «в поле» а с подготовки нормативной базы. Казалось бы, Россия должна была быть заинтересована в том, чтобы ее крестьяне переселялись на свободные территории и вводили в сельхоз оборот новые поля. Однако с практической точки зрения все было сделано, чтобы такого переселения не допустить. Например, только погрузившись в вопрос с головой — пришлось нанять на работу пару юристов, иначе бы я совсем утонул в нормативке — я обнаружил, что в голой донецкой степи, где леса вообще нет, зато есть легкодоступный уголь, переселившийся туда крестьянин этот самый уголь копать права не имел. На это нужно было получать официальную лицензию. Как должны в такой ситуации выживать местные, государство не волновало совершенно. Одно это приводило к злоупотреблениям на местах — греться же все равно нужно чем-то зимой — разрушало саму систему законности и делало практически невозможным переселение в этот богатый углем и рудой край, который в будущем должен был стать промышленным сердцем Российской империи.
Как говорил один из моих преподавателей по теории государства и права в будущем: «самое плохое, что может сделать правитель, это издавать такие законы, которые заведомо не будут выполняться, при отсутсвии возможности проконтролировать их выполнение и наказать нарушителей». Эта сентенция мне глубоко въелась в подкорку, и сейчас я старался в своей деятельности приводить нормы права в соответствии с реальным положением вещей.
— Добрый день, господа, присаживайтесь, — к весне 1809 года работа комиссии наконец вошла более-менее в размеренную колею. Если поначалу чиновники в нее входящие считали все это то ли розыгрышем, то ли игрой и позволяли себе разговаривать со мной в покровительственном тоне, выполняя поставленные им задачи через раз, то уже спустя пару месяцев, собранным из разных ведомств бюрократам стало понятно, что тут все серьезно. — Давайте сегодня быстро пробежимся по текущим делам, к сожалению, очень мало времени. Кто начнет? Степан Сергеевич?
Я окинул взглядом присутствующих. В комиссию определили по представителю от МВД, от министерства юстиции, финансов и общественного здоровья. Собственно деятельность этого органа по большей части затрагивала область ответственности именно МВД, а все остальные, были как бы сторонними экспертами.
— Да, ваше императорское высочество, — подскочил на ноги представитель министерства юстиции Богданов, невысокий лысоватый мужичок с вечно постным выражением лица. — Как вы и приказывали, нами был составлен проект указа об отмене лицензирования добычи угля в южных регионах империи для частных лиц. Кроме того, прошу ознакомиться с вот этим перечнем нормативно-правовых актов и нашими по ним замечаниями. Да-с… Провели, немалую работу нужно сказать. Предложенные изменения позволят существенно облегчить перемещение крестьян на новые земли, убрать большую часть законодательных препон. Да-с… И вообще будут идти в русле осуществляемой императором политики.
Если высшее дворянство мгновенно включило режим сопротивления внедряемым «либеральным», как их тут называли, реформам, то чиновничество среднего уровня, почувствовав изменение генерального курса, мгновенно начало приспосабливаться.
Вообще, вот эта способность отечественной — впрочем, наверное, не только — бюрократии приспосабливаться к любым условиям меня немало восхищала. Наверно после ядерной войны, буде такая случится, выживут только тараканы и бюрократы…
— Отлично, большое вам спасибо, Степан Сергеевич. Ознакомлюсь, сообщу о принятом решении настолько быстро насколько это возможно, — Богданов кивнул, с первого заседания я поставил цель начать переселенческую кампанию в конце зимы следующего 1810 года и пока мы вроде в сроки укладывались, хоть мне и приходилось регулярно «пинать» моих комиссионеров, что они не расслаблялись. — Что по определению участков земли пригодных для ведения земледельческого хозяйства?
При всем богатстве выбора, как говориться, так просто отправлять крестьян на юг было невозможно. Может чернозёмы на Украине и прекрасные, а вот с обеспечением водой всегда были проблемы, поэтому первым делом я поставил задачу чиновникам из министерства внутренних дел совместно с минфином, который ведал госсобственностью определиться с районами переселения и заранее нарезать участки исходя из нормы в десять десятин, не считая неудобий, на одного взрослого мужчину. Самое смешное, что мне долго пытались доказать, дескать десять — это слишком много, и достаточно будет вдовое меньшей площади. Закончилось все тем, что я вспылил, обложил твердолобых чинуш по матушке и задал резонный вопрос — им что жалко? У нас на юге страны лежит сотни тысяч потенциально пригодных для земледелия десятин, а они жмут выделить переселенцу лишку! В общем и с этим разобрались постепенно.
— Работаем, ваше императорское высочество, — ответил Скворцов Иван Васильевич, чиновник из структуры министерства финансов, надворный советник, на секундочку, не хухры-мухры. По внешности он был прямой противоположностью предыдущего оратора. Высокий, толстый и вообще весь такой из себя монументальный. И говорил он соответствующе — неторопливо и вдумчиво. — Третьего дня выехала на юга команда землемеров. Поставлена задача разметить и нанести на планы двадцать тысяч участков.
