Разумеется, и в умении одеваться и грамотно разговаривать мне было еще далеко. Но это меня особенно не смущало, поскольку я уже вполне мог общаться с людьми вроде старого Липпинкота, а когда приедут мачеха и дядья Элли, вероятно, и в их обществе не оробею. Тем более что в скором будущем это и вовсе не будет иметь значения. Как только дом будет закончен и мы туда переедем, мы окажемся далеко от так называемого светского общества. В нашем собственном королевстве. Я взглянул на сидевшую напротив меня Грету. Интересно, что она на самом деле думает про наш дом? По мне-то он был таков, о каком я мечтал, и полностью меня устраивал. Мне вдруг захотелось съездить туда и пройтись по извилистой тропинке среди деревьев к небольшой бухте, где будет наш собственный пляж, куда не сможет проникнуть никто из посторонних. В тысячу раз приятнее купаться там, думал я, нежели на общем пляже, где бок о бок лежат сотни человеческих тел. Мне не нужна бессмысленная роскошь. Мне хотелось бы – я поймал себя на том, что все еще главное слово в моих мыслях, – мне хотелось бы, хотелось… Я чувствовал, как во мне нарастает желание и алчность. Мне хотелось бы обладать красивой женщиной и красивым домом, таким, какого нет ни у кого на свете, и пусть в этом доме будет полно красивых вещей, моих вещей. В этом доме все будет принадлежать мне.

– Он думает о нашем доме, – долетели до меня слова Элли.

Оказалось, она уже дважды обращалась ко мне, призывая пойти в ресторан. Я ласково взглянул на нее.

Позже вечером, когда мы одевались к ужину, Элли попробовала получить у меня ответ на занимающий ее вопрос.

– Майк, тебе нравится Грета?

– Конечно, – бодро ответил я.

– Мне бы очень хотелось, чтобы она тебе понравилась.

– Да нравится она мне, – заверил я ее. – С чего ты взяла, что она мне не нравится?

– Не знаю. Только я заметила, что, даже разговаривая с ней, ты старался на нее не смотреть.

– Знаешь, это, наверное, потому… потому, что я нервничаю.

– Из-за Греты?

– Да. Она внушает какой-то благоговейный трепет. Очень похожа на валькирию.

– Только не на такую толстую, как обычно в опере[22], – засмеялась Элли. Я тоже рассмеялся.

– Тебе-то все это нипочем, потому что ты знаешь ее уже много лет, – стал оправдываться я. – Я вижу, что она… очень умная, деловая, практичная. – Из множества пришедших на ум слов я никак не мог найти наиболее подходящее, а потом вдруг выпалил:

– В ее присутствии я чувствую себя каким-то неприкаянным.

– О Майк! – Элли одолевали угрызения совести. – Конечно, у нас с ней есть о чем поговорить. Вспомнить всякие смешные случаи, знакомых. Я понимаю… да, понимаю, что ты испытывал неловкость, потому что не мог принять участия в нашем разговоре. Но очень скоро вы станете друзьями. Ты ей нравишься. Ты ей очень нравишься, она сама мне сказала.

– Она в любом случае сказала бы именно это!

– О нет, только не она. Грета своих чувств не скрывает. Разве ты не слышал, как она высказывалась сегодня?

И правда, за обедом Грета не стеснялась в выражениях. Обращаясь на сей раз ко мне, она заявила:

– Быть может, вам порой казалось странным, что я, даже не будучи с вами знакома, тем не менее поддерживала увлечение Элли. Но меня просто выводил из себя тот образ жизни, который они ей навязали, буквально связав по рукам и ногам деньгами и принятыми у них в обществе условностями. Она не могла позволить себе поехать туда, куда ей хочется, и делать то, что ей нравится. Она давно хотела восстать, только не знала как. Вот я и надоумила ее. Я посоветовала ей поискать поместье в Англии, растолковав, что, достигнув совершеннолетия, она сможет купить его и распрощаться со всеми своими нью-йоркскими родственниками.

– У Греты всегда полно чудесных идей, – заметила Элли. – Ей приходит в голову такое, до чего мне никогда бы не додуматься.

«Что сказал в разговоре со мной Липпинкот? „Мне не по душе то влияние, которое Грета оказывает на Элли“. Но так ли велико ее влияние? Странно, но мне показалось, что это не совсем так. Есть в Элли нечто такое, чувствовал я, что неподвластно чарам Греты. Элли готова воспринимать любые идеи, но лишь те, которые совпадают с ее собственными желаниями. Грета уговаривала Элли восстать, но Элли сама давно созрела для этого, только не знала, с чего начать. Все отчетливей я понимал, что Элли была из тех вроде бы простодушных людей, которые таят в себе невероятные запасы жизненной энергии и стойкости. Я был убежден, что Элли вполне способна отстоять свою точку зрения, только она не очень часто этого хотела. Как нелегко распознать в человеке его истинную сущность, думал я. Даже в Элли. Да и в Грете. И в моей собственной матери… Почему она всегда смотрит на меня так испуганно? А мистер Липпинкот?»

Когда мы расправлялись с какими-то невиданной величины персиками, я сказал:

– К моему удивлению, мистер Липпинкот отнесся к факту нашей женитьбы на редкость благосклонно.

– Мистер Липпинкот – старый хитрец, – заметила Грета.

– Ты всегда так говоришь. Грета, – отозвалась Элли, – а по-моему, он душка. Строгий, но справедливый.

– Что ж, оставайся при своем мнении, если тебе угодно, – сказала Грета. – Я же ему ни на пенни не доверяю.

– Не доверяешь мистеру Липпинкоту? – с обидой переспросила Элли.

Грета покачала головой.

– Знаю, знаю, – сказала она. – Он воплощение того, каким должен быть опекун и адвокат. Столп респектабельности и надежности.

– Хочешь сказать, что он присвоил мои денежки? – засмеялась Элли. – Не говори глупостей, Грета. В банках есть тысячи контролеров и ревизоров, которые проверяют каждый чек.

– Наверное, он и вправду человек честный, – заметила Грета. – Тем не менее именно из таких вот чаще всего и получаются растратчики. А потом все удивляются: «Никогда бы не поверил, что мистер А, или мистер Б, на это способен. Кто бы мог подумать?» Вот именно, кто бы мог подумать?

Элли, поразмыслив, заявила, что на сомнительные делишки способен скорее дядя Фрэнк. И видно было, что подобное предположение ничуть ее не шокирует.

– Да, по виду типичный проходимец, – согласилась Грета. – Слишком уж добродушен и приветлив! Это даже настораживает. Но по большому счету мошенником он быть не способен.

– Он тебе дядя по матери или по отцу? – спросил я. У меня еще не было времени разобраться как следует в родственниках Элли.

– Он муж сестры моего отца, – ответила Элли. – Она его бросила, вышла замуж за другого и умерла лет семь назад. А дядя Фрэнк остался у нас в семье.

– Их трое, – пришла ей на помощь Грета. – Три пиявки, так сказать. Родные дяди Элли погибли. Один в Корее, другой – в автомобильной катастрофе. В итоге у нее остались мачеха с весьма подмоченной репутацией, обаятельный бездельник дядя Фрэнк, Рюбен, которого она тоже называет дядей, хотя на самом деле он ее кузен, и еще Эндрю Липпинкот и Станфорд Ллойд.

– А это кто? – удивился я.

– Тоже опекун, верно, Элли? Во всяком случае, именно он заправляет ее капиталами. Что совсем не составляет труда, потому что при таком богатстве, как у Элли, деньги, так сказать, сами делают деньги – без посторонней помощи. Вот они и есть главные надзиратели, – добавила Грета, – я не сомневаюсь, что вы их увидите в самом скором времени. Они явятся, чтобы посмотреть на вас.

Я застонал и взглянул на Элли.

– Ничего, Майк, – ласково улыбнулась она. – С чем приедут, с тем и уедут.

Явились не запылились. Но никто из них в Лондоне не задержался. Во всяком случае, в тот раз, когда они явились впервые, чтобы поглазеть на меня. В их обществе я чувствовал себя неловко, потому что это были настоящие американцы, а с этой породой я не очень хорошо знаком. Кое-кто из них оказался довольно приятным. Дядя Фрэнк, например. Но я тут же мысленно согласился с Гретой. Я бы и пенни ему не доверил: Мне доводилось встречать таких типов и в Англии. Очень рослый, с толстым брюхом и мешками под глазами, свидетельствующими о том, что он не дурак выпить. Он имел подход к женщинам, а еще больше к тем, у кого водятся деньги. Пару раз он одалживал у меня – довольно мелкие суммы, которые могли его выручить на день-другой. Мне пришло в голову, что он не столько нуждался в данный момент в деньгах, сколько хотел меня проверить, убедиться, легко ли я даю в долг. Это меня порядком обеспокоило, ибо я не знал, что лучше: дать или не дать. Может, категорически отказать, и пусть он считает меня скрягой, или же прикинуться беспечным малым, этакой широкой натурой, каковой я себя вовсе не считал? В конце концов, решил я, плевать мне на дядю Фрэнка.