Вот я и не споткнусь, потому что знаю, зачем рожден. А это про вас, Элли:

Вас ждет Счастья свет.

– Хорошо, когда живешь без страха, – вдруг ни с того ни с сего сказала Элли.

– А что, разве вам страшно?

– Не люблю, когда мне угрожают, – ответила Элли. – И когда меня осыпают проклятиями.

– Вы говорите о вашей цыганке?

– Да.

– Забудьте о ней, – сказал Сэнтоникс. – Забудьте хоть на сегодняшний вечер. Будем счастливы, Элли. За ваше здоровье! Долгой вам жизни, а мне – быстрого и легкого конца. Майку тоже желаю счастья, а… – Он умолк, подняв стакан перед Гретой.

– Итак, – сказала Грета, – что мне?

– А вам – пусть сбудется то, что вам суждено! Удача, наверное? – добавил он с чуть приметной насмешкой. Ранним утром Сэнтоникс уехал.

– Странный он человек, – заметила Элли. – Я его никогда не понимала.

– А я не понимаю и половины того, что он говорит, – отозвался я.

– Но он знает, о чем говорит, – задумчиво произнесла Элли.

– Ты хочешь сказать, что он способен предсказывать будущее?

– Нет, – ответила Элли, – я не об этом. Он разбирается в людях. Я уже тебе об этом говорила. Он знает людей лучше, чем они сами. Из-за этого одних он ненавидит, а других жалеет. Однако меня ему жаль, – опять задумчиво добавила она.

– А почему он должен тебя жалеть? – заинтересовался я.

– Потому что… – Но она так и не закончила фразу.

На следующий день я быстрым шагом шел по нашей роще, по самой чащобе, там, где тень от сосен особенно густа и сумрачна. И вдруг увидел на просеке высокую женщину. Я инстинктивно отпрянул в сторону, не сомневаясь, что это наша цыганка. Каково же было мое изумление, когда я понял, кто передо мной… Это была моя мать. Высокая, суровая, седовласая.

– Господи Боже, – воскликнул я, – как ты меня напугала, мама! Что ты здесь делаешь? Приехала к нам? Мы ведь тебя уже сколько раз приглашали.

Честно говоря, я преувеличивал. Один раз я послал ей, что называется, дежурное приглашение. Причем постарался так его написать, чтобы мать ни в коем случае его не приняла. Я не хотел, чтобы она сюда приезжала. Никогда.

– Совершенно верно, – ответила она. – Наконец-то я выбралась вас навестить. Убедиться, что у тебя все в порядке. А это, значит, тот шикарный дом, который вы построили? Он и вправду шикарный, – кисло добавила она, глядя куда-то в сторону.

В ее голосе слышалось осуждение, что, впрочем, не было для меня неожиданностью.

– Слишком шикарный для такого, как я?

– Я этого не сказала, сынок.

– Но подумала.

– Не для этого ты был рожден, и то, что ты оторвался от своей среды, добром не кончится.

– Тебя послушать, так вообще надо сидеть и ждать манны небесной.

– Да, мне известно, что ты так не считаешь, но я что-то не помню случая, когда честолюбие сослужило бы человеку добрую службу. Это такая хворь, от которой человек гниет заживо.

– Ради Бога, прекрати каркать, – рассердился я. – Пошли. Сама посмотришь наш шикарный дом и познакомишься с моей шикарной женой, и увидим, будешь ли ты и тогда воротить нос.

– С твоей женой? Я с ней знакома.

– Как знакома? – не сразу понял я.

– Разве она тебе ничего не сказала?

– Что именно?

– Что она была у меня.

– Была у тебя? – ничего не соображал я.

– Да. В один прекрасный день раздался звонок в дверь, я открыла, а там стояла и боязливо смотрела на меня очень славная на вид девушка, да еще разодетая в пух и прах. «Вы мама Майка?» – спросила она. «Да, – ответила я. – А вы кто?» «А я его жена, – сказала она, – Я пришла познакомиться с вами. По-моему, нехорошо, что я не знакома с матерью моего мужа…» «Держу пари, он не хотел, чтобы вы приходили, – сказала я и, поскольку она промолчала, добавила: „Можете мне ничего не говорить, но я своего сына знаю, и мне известно, чего он хочет и не хочет“. На что она ответила: „Вы, наверное, думаете, что он вас стыдится, потому что вы бедные, а я богатая, но это не так. Он совсем не такой. Честное слово“. На что я сказала: „Не учи меня, девочка. Я отлично знаю все недостатки моего сына. Но такого недостатка у него нет. Он не стыдится своей матери и среды, из которой вышел. Он не стыдится меня, – сказала я ей. – Он скорей меня боится. Я знаю про него слишком много“. Эти слова, по-видимому, показались ей забавными. „Матери, наверное, всегда думают, что знают все про своих сыновей. А сыновья, наверное, этого очень стесняются“.

«Отчасти верно, – сказала я. – Когда человек молод, он всегда прикидывается не тем, кто он есть. Я сама так вела себя, когда была ребенком и жила у тетки. Но на стене над моей постелью в золоченой раме висела картина, изображавшая огромный глаз. И надпись: „Господь видит тебя“. У меня мурашки бегали по спине, когда я ложилась спать».

– Элли должна была сказать мне, что навестила тебя, – сказал я. – Почему она держала это в секрете, не понимаю. Ей обязательно следовало поставить меня в известность.

Я разозлился. Ужасно разозлился. Я и не подозревал, что у Элли могут быть от меня секреты.

– Наверное, не решилась признаться, но ей нечего скрывать от тебя, сынок.

– Пошли, – повторил я. – Пошли, посмотришь наш дом.

Не знаю, понравился ли ей дом или нет. По-моему, нет. Высоко подняв брови, она прошлась по комнатам и в конце концов очутилась в той, что примыкала к террасе. Там сидели Элли и Грета. Они только что вернулись из сада, и Грета еще не успела снять свою алую шерстяную накидку. Мать, окинув взглядом обеих, остановилась в дверях как вкопанная. Элли вскочила и кинулась к ней.

– Миссис Роджерс! – воскликнула она. И повернулась к Грете:

– Мама Майка приехала посмотреть наш дом. Как замечательно! А это – моя приятельница Грета Андерсен.

Она схватила руки матери в свои, а та, улыбнувшись ей, принялась сосредоточенно разглядывать Грету.

– Понятно, – сказала она, словно самой себе. – Понятно.

– Что вам понятно? – заинтересовалась Элли.

– Я все думала, – ответила мама, – все думала, что тут делается. – Она огляделась, – Да, дом у вас замечательный. Такие красивые шторы, и мебель, и картины!

– Хотите чаю? – спросила Элли.

– Вы-то, похоже, уже отчаевничали.

– Ну и что, чай можно пить сколько угодно, – сказала Элли. И обратилась к Грете:

– Не хочется звонить, звать слуг. Будь добра, Грета, сходи на кухню и завари свежего чая.

– С удовольствием, дорогая, – откликнулась Грета и выскользнула из комнаты, окинув мать быстрым, чуть испуганным взглядом.

Мать опустилась в кресло.

– А где ваши вещи? – забеспокоилась Элли. – Вы поживете у нас? Мы будем очень рады.

– Нет, девочка, я не останусь у вас. Через полчаса у меня поезд. Я хотела только взглянуть, как вы тут. – И быстро договорила, по-видимому, желая высказаться, пока Греты не было в комнате:

– Не беспокойся, милая. Я рассказала ему, как ты приходила ко мне.

– Извини меня, Майк, что я тебе об этом не сказала, – решительно произнесла Элли. – Я считала, что лучше умолчать.

– Она пришла ко мне только потому, что у нее доброе сердце, – защищала ее мать. – Очень хорошая девочка – твоя жена, Майк, и к тому же красивая. Да, очень красивая. – И еле слышно добавила:

– Извините меня.

– За что? – удивилась Элли.

– За то, что было у меня на уме, – ответила мать и с усилием добавила:

– Говорят, все матери такие. На сноху смотрят с недоверием. Но, увидев тебя, девочка, я поняла, что ему повезло. Трудно поверить, но, видать, на этот раз я ошиблась.

– Как тебе не стыдно! – шутливо вознегодовал я. – У меня всегда был отличный вкус.

– У тебя всегда был вкус к дорогим вещам – это верно, – поправила меня мать, поглядев на парчовые занавески.

– Признаться, и я их люблю, – улыбнулась Элли.

– Время от времени, – посоветовала ей мать, – заставляй его экономить. Ему это будет только на пользу.