Мне бы хотелось, – писал я, – чтобы вы первым узнали нашу новость. Вы были добры к нам, и, по-моему, вы единственный способны нас понять. Я не могу жить один в Цыганском подворье. Все время, пока я был в Америке, я думал об этом и вот что решил: как только вернусь домой, я попрошу Грету стать моей женой. Только с ней я могу говорить об Элли. Она меня поймет. Возможно, она мне откажет, но я почему-то думаю, что согласится. И тогда получится, что нас по-прежнему в доме трое.

Я трижды переписал письмо, прежде чем мне удалось выразить именно то, что я хотел сказать. Филпот должен был получить его за два дня до моего возвращения.

Когда мы приближались к Англии, я поднялся на палубу. И смотрел, как земля плывет нам навстречу.

«Хорошо бы рядом был Сэнтоникс», – подумал я. Я и в самом деле этого хотел. Мне хотелось, чтобы он знал, что сбываются мои мечты, что сбывается все, что я замышлял, все, о чем грезил.

С Америкой я покончил. Больше я никогда не увижу всех этих мошенников и лизоблюдов, всех, кого ненавидел я и кто, несомненно, ненавидит меня и смотрит как на выскочку из низов. Я возвращался домой с победой. Возвращался к моим соснам и к петляющей, полной опасностей дороге, которая шла через Цыганское подворье к дому на вершине холма. К моему дому! Я возвращался к тому, чего хотел больше всего на свете. К моему дому – дому, о котором мечтал, который задумал обрести, который мне дороже всего. И к необыкновенной женщине… Я всегда знал, что в один прекрасный день встречу ее. И встретил. Я увидел ее, и она увидела меня. И мы сошлись. Необыкновенная женщина. С той минуты, когда я впервые ее увидел, я понял, что Принадлежу ей, принадлежу целиком и навсегда. Я был ее собственностью. И теперь наконец я ехал к ней.

Никто не видел, как я прибыл в Кингстон-Бишоп. Уже наступили сумерки, я приехал поездом и со станции пошел пешком окольной дорогой, чтобы не встретить никого из местных жителей. В тот вечер я никого не хотел видеть.

Солнце уже совсем село, когда я ступил на дорогу, ведущую к Цыганскому подворью. Я уведомил Грету о времени моего прибытия. Она ждала меня в доме на холме. Наконец-то! Мы покончили с ложью и притворством – теперь я могу не делать вид, что не люблю ее, думал я, смеясь в душе над той ролью, что мне довелось играть, над ролью, которую я тщательно разыгрывал с самого начала, изображая человека, которому Грета ненавистна и который не хочет, чтобы она приехала и жила с нами. Да, я старался изо всех сил. Ни у кого не должно было возникнуть ни малейшего сомнения в моей искренности. Я припомнил разыгранную нами ссору, которую Элли не могла не подслушать.

С первой же минуты нашего знакомства Грета поняла, что я собой представляю. Мы никогда не имели никаких иллюзий относительно друг друга. Она рассуждала точно так же, как я, у нее были те же желания, что и у меня. Мы хотели завладеть миром, не меньше! Мы хотели чувствовать себя счастливее всех на свете. Мы хотели удовлетворить все наши честолюбивые замыслы. Мы хотели жить, ни в чем себе не отказывая. Я вспомнил, как излил ей душу во время нашей первой встречи в Гамбурге, рассказывал о своих ненасытных желаниях. От нее не нужно было скрывать моей чрезмерной жажды удовольствий. Ей была свойственна такая же жадность.

– При таких аппетитах прежде всего нужны деньги, – сказала она.

– Ясное дело, – согласился я, – только я не знаю, откуда их взять.

– Одной работой, – заметила Грета, – даже если работать не покладая рук, их не наживешь. Да ты и не из тех, кто любит трудиться.

– Работать! – возмутился я. – Я и так всю жизнь работал! Я не хочу ждать. Не хочу ждать до старости. Ты когда-нибудь слышала про человека по фамилии Шлиман[37]? Как он работал, скопил целое состояние, чтобы осуществить мечту всей его жизни, а потом отправился в Трою на раскопки, где нашел захоронения троянцев. Мечта его сбилась, но ему пришлось ждать до сорока лет. Я же не хочу ждать до старости, когда окажусь одной ногой в могиле. Я хочу заполучить все сейчас, пока я молод и здоров. И ты тоже, правда? – спросил я.

– Да. И, кроме того, я знаю, каким способом можно этого добиться. Сделать это нетрудно. Интересно, как это ты сам не додумался? Ты ведь пользуешься успехом у жен-шин, верно? Я сразу это почувствовала.

– Ты считаешь, что меня интересуют женщины или когда-либо интересовали? Есть только одна женщина, которая мне нужна, – сказал я. – Это ты. И ты это знаешь. Я – твой, и только твой. Я понял это в ту минуту, когда увидел тебя. Я всегда знал, что встречу такую, как ты. И встретил. Я принадлежу тебе.

– Да, пожалуй, я готова тебе поверить.

– И к тому же мы оба хотим от жизни одного и того же, – сказал я.

– Говорю тебе, это совсем нетрудно, – повторила Грета. – Все, что от тебя требуется, – это жениться на богатой девушке, на одной из самых богатых на свете. Я могу помочь тебе это сделать.

– Не говори глупостей, – засмеялся я.

– Никаких глупостей. Все очень просто.

– Нет, – отказался я, – это не для меня. Я не хочу быть мужем богатой жены. Она купит мне все, что мне захочется, но за это посадит меня в позолоченную клетку, а я вовсе к этому не стремлюсь. Не слишком веселенькая перспектива – стать рабом…

– Тебе это вовсе не угрожает. Твой брак продлится недолго. Совсем недолго. Жены ведь иногда умирают. Я уставился на нее.

– Что? Я тебя шокировала? – спросила она.

– Нет, – ответил я. – Ничуть.

– Я так и думала. Мне показалось, что ты, может быть, уже… – Она смотрела на меня вопросительно, но я не собирался ей отвечать. Во мне еще сохранился инстинкт самосохранения. Есть тайны, которыми не хочется ни с кем делиться. Не потому, что это уж такой большой секрет, а просто не хочется вспоминать… Особенно о самой первой. Глупость, конечно, чистое ребячество. Мною овладело страстное желание заполучить первоклассные наручные часы, которые подарили моему школьному приятелю. Как я их хотел! Такие же! Стоили они кучу денег. Ему их купил богатый крестный. Да, мне их очень хотелось, но я понимал, что у меня таких часов никогда не будет. Однажды мы вместе отправились на каток, хотя лед еще не устоялся. Нет, заранее я об этом не подумал. Просто случилось так, что лед треснул. Я подъехал к приятелю. Он провалился в полынью, но держался за кромку льда, обрезая в кровь пальцы. Я подъехал к нему – разумеется, чтобы помочь ему выбраться, но в ту секунду, когда я был уже рядом, блеснули его часы. «А что, если он уйдет под лед и утонет? – пришло мне в голову. – Это так легко устроить», – подумал я…

Почти непроизвольно я расстегнул ремешок, схватил часы и, вместо того чтобы попытаться вытащить его, ткнул его голову под лед… И подержал там. Сопротивляться он не мог – ведь он был подо льдом. Увидев нас, к нам подбежали люди. И решили, что я, наоборот, помогаю ему выбраться. Его с трудом вытащили, сделали ему искусственное дыхание, но было уже поздно. Я спрятал обретенное мною сокровище в потайном месте, куда время от времени клал вещи, которые хотел скрыть от глаз матери, потому что она обязательно стала бы допытываться, откуда я их взял. Однажды, проверяя, нет ли у меня прохудившихся носков – хотела их заштопать, – она все-таки наткнулась на часы. Естественно, спросила потом: чьи они, не Пита ли? Конечно нет, с чистой совестью ответил я.

Потому что теми часами я уже давно поменялся с одним мальчиком из нашей школы.

Я всегда побаивался матери – я чувствовал; что она слишком многое про меня знает. И когда она нашла часы, я испугался. По-моему, она что-то подозревала. Но наверняка ничего не знала. Никто не знал. Однако я заметил, что она как-то странно на меня поглядывает. Все вокруг были уверены, что я старался спасти Пита. Она же, по-моему, в этом сомневалась… Она догадывалась об истине. Она не хотела ее знать, но, на свою беду, слишком хорошо знала меня. Некоторое время я чувствовал себя виноватым, но потом это ощущение прошло.

А затем, когда я был в лагере военной подготовки, мы с одним малым по имени Эд очутились в игорном доме. Мне явно не везло, я спустил все, что у меня было, а Эд выиграл кучу денег. Когда перед уходом он обменял все свои фишки, оказалось, что он здорово разбогател. Карманы у него топырились от купюр. И вдруг из-за угла появились двое бандитов и напали на нас. У них были ножи, они ими ловко орудовали. Мне только поранили руку, а Эду досталось всерьез. Он упал. В этот момент послышались чьи-то шаги, и бандиты тут же смылись. И тут я понял, что если действовать быстро… и принялся за дело. И даже не забыл обмотать руку носовым платком, прежде чем вытащить из Эда нож. Потом я ткнул его пару раз в самые уязвимые места, он охнул и отдал Богу душу. Сначала я перепугался, но тут же сообразил, что все будет шито-крыто. Я даже испытал некоторую гордость, оттого что сумел так быстро разобраться в ситуации и смекнул, что делать. «Бедняга Эд, – подумал я, – он всегда был глуповат». Я быстренько переложил все деньги из его карманов в свои! Вот что значит вовремя смекнуть, как надо действовать. Жаль, что возможности проявить свой талант подворачиваются крайне редко. Некоторые наверняка просто трясутся от страха, совершив убийство. Но я не испугался. Во всяком случае, в тот раз.