Но она устроена иначе. Для нее уж если отдавать себя, то полностью, а такая безответная любовь погубит ее. Это сделает ее тем, чем она не хочет быть. Если она отдастся, зная, что нелюбима, то станет по-настоящему падшей, даже в собственных глазах. Какая ирония, что, когда весь свет станет считать ее безупречной, для себя самой она будет Иезавелью.

Она вздохнула. Как просто было бы притвориться. Между ними есть нежность, она уверена. Она могла бы взять золотистый огонь желания в его глазах и назвать это любовью, хотя бы сейчас. Но она понимала, что это всего лишь наркотик, что, очнувшись от этого сна, она останется неудовлетворенной и пустой, страстно жаждущей большего.

Она понимала, разумеется, что однажды должна будет уступить. Он ее муж, и по закону ее тело и постель в его распоряжении. Но пока у нее есть выбор, она не станет выбирать разбитое сердце.

Джулиан ждал, наблюдая за смятением на ее лице. Он почти слышал, как щелкает у нее в мозгу, и понял, что проиграл, еще до того, как она едва заметно отрицательно покачала головой. Ему не надо было спрашивать. Надо было просто увлечь, завоевать ее, как раньше. Он мог доставить ей удовольствие и знал, что для него это было бы божественно.

Но Джулиан обнаружил, что не хочет, чтобы лишь обстоятельства побудили ее к страсти. Не хочет, чтобы случайное соприкосновение тел было причиной ее желания. Ему необходимо знать, что она думает именно о нем, что он тот, кого она страстно желает.

Невыносимо было бы снова сомневаться, гадать, не является ли он заменой того, по кому она действительно томится. Ему хотелось, чтобы она смотрела в его глаза и говорила ему: «Да, Джулиан, да».

– Нет, – прошептала Иззи.

Он обхватил ладонями ее лицо, но с вздохом заставил себя ослабить хватку. Иззи отодвинулась и слезла с него. Он лежал, не шевелясь до тех пор, пока отзвук захлопнувшейся двери не заставил его закрыть глаза от потери. Приближающаяся гроза послала еще одно громовое предупреждение.

– Пожар! Пожар! Дом горит!

Колокол на конюшне зазвонил как безумный. Еще не успев полностью проснуться, Джулиан соскочил с кровати и бросился к двери. Распахнув ее, он схватил первого, кто попался ему на пути.

– Пожар, милорд! – Молодая горничная, которую он схватил, взвизгнула, округлив глаза, увидев, что он в неглиже.

– Где?

– В людской, милорд! В северном крыле, рядом с кухней! – Удерживаемая мертвой хваткой за руку, девушка безумно затрясла головой. – Нам лучше бежать, милорд! Мы все сгорим в своих постелях!

Не потрудившись указать на то, что никто из них сейчас не в постели, Джулиан отпустил ее. Симмс уже стоял у него за спиной с рубашкой и сапогами. Натянув их и не тратя времени на застегивание пуговиц, Джулиан засунул рубашку в брюки и побежал, слуга за ним.

Он почувствовал запах дыма задолго до того, как увидел какие-либо признаки пожара. Снаружи стало видно и пламя.

Деревянная пристройка к крылу уже начала обрушиваться, огонь перекинулся на первый этаж дома. В кухонном дворе царил беспорядок, хотя дворецкий герцога организовал работу маленькой пожарной бригады с ведрами. Джулиан подлетел к нему:

– Что случилось?

– Должно быть, ветер надул в печную трубу. Откуда ни возьмись, повалил дым, и балки над кухней рухнули, а потом все заполыхало.

– Продолжайте поливать из ведер. Если нам удастся продержаться, дождь может стать для нас спасением.

Дворецкий поднял на него угрюмый взгляд:

– Дождя не будет. Уже сколько часов он собирается, но только гром гремит и молнии сверкают. Мы потеряем дом, как пить дать, потеряем.

– Продолжайте делать свое дело! – прорычал Джулиан. Зашагав, прочь, он начал раздавать приказания запаниковавшим слугам. При этом тревога не покидала его. С Иззи все будет в порядке, говорил он себе. Ее комната далеко, в семейном крыле. Случись худшее, будет достаточно времени, чтобы вывести ее.

Он задрал голову вверх, чтобы посмотреть, есть ли причина беспокоиться из-за ветра. К его облегчению, он, казалось, дул в северном направлении, рассылая искры в сторону от дома. Пока лучше не пугать Иззи. Он приказал мужчинам найти ведра и присоединиться к цепочке. Оттащив в сторону двух постарше, велел им подготовить место для обработки ожогов у пострадавших.

Хотя почти все, кажется, были целы, один тучный повар лежал на земле, сжимая обожженную руку, и громко стонал. На других обгорела одежда, но, несмотря на это, они работали. Оттащив в сторону женщину, которая пересчитывала перепуганных служанок, он проорал ей на ухо, перекрикивая хаос:

– Все вышли?

– Не знаю, милорд. Никто не видел четырех девочек, которые спят в дальней угловой комнате!

Джулиан почувствовал озноб. Наверняка совсем молоденькие, не старше четырнадцати.

– Проклятие! – Он направился к дому.

– Джулиан!

Он резко развернулся. Иззи бежала к нему, глаза широко распахнуты. Она сама выглядела как ребенок, с распущенными волосами и в белом халате, скрывающем фигуру.

– Иззи! Возвращайся назад!

– Я хочу помочь! Что я могу сделать? Неотложность миссии Джулиана сделала его резким.

Он оттолкнул ее от горевшего дома.

– Ты не в том положении, чтобы помогать. Держись подальше и не мешай остальным делать свое дело!

В этот момент пронзительное лошадиное ржание разрезало воздух. Джулиан дернулся, словно от пули. Он с ужасом увидел, что крыша конюшни дымится. Искры от дома упали на сухую кровельную дранку, и не оставалось сомнений, что дерево скоро вспыхнет.

– Джулиан! Лошади! – Ошеломленная Иззи повернулась к нему. Лицо его было как камень, но глаза выдавали муку.

– В доме еще есть люди, – грубо сказал он и отвернулся. – Сначала они…

Иззи смотрела, как он уходит, понимая, чего ему это стоит. Он, разумеется, прав. Слуги и дом больше нуждаются в нем. Но ей невыносимо было видеть, что он вынужден делать этот выбор. Она знает, что значат для него лошади; когда-то он сказал ей, что они единственная часть его жизни, которую он может назвать по-настоящему своей.

Оглядываясь по сторонам, Иззи искала кого-нибудь, кто не занят. Никого. Из всех людей, наводняющих двор, она единственная, кто не был определен для какой-нибудь задачи. Что ж, раз ей не позволено таскать ведра, она будет выводить лошадей. В любом случае лучше, чем она, никто с этим и не справится.

На бегу, стащив с себя пояс халата, Иззи бросилась к воротам конюшни и потянула одну створку. Она оказалась очень тяжелой, но ей все же удалось ее открыть. Внутри было лишь немного дымно, но лошади уже были перепуганы.

Подойдя вначале к стойлу Тристана, поскольку он был самым ценным и самым дорогим сердцу Джулиана, Иззи успокаивающе позвала его, прежде чем открыть верхнюю половину двойной двери. Он вскинул голову – глаза широко открытые, обезумевшие от страха.

– Ш-ш. И не стыдно тебе, такому большому? – мягко пробормотала Иззи. – Будь я такой большой, как ты, ничего не боялась бы. – Она бормотала еще какую-то чепуху до тех пор, пока Тристан не опустил голову достаточно низко, чтобы продеть пояс через недоуздок, который был на нем. Она надеялась, что недоуздки есть у всех лошадей. Мягко потянув за привязь, она движением плеч сбросила халат вначале с одного плеча, затем с другого, после чего накинула ткань ему на глаза. Он сразу же успокоился, лишь подрагивание мышц выдавало его возбуждение.

Толкнув бедром задвижку нижней половины двери, Иззи ногой распахнула ее и вывела Тристана на конюшенный двор. Здесь его нельзя оставлять. Истории о лошадях, забегающих обратно в горящие стойла, промелькнули у нее в голове. Она, конечно, надеялась, что у него хватит ума не делать этого, но не могла рассчитывать, что все лошади окажутся достаточно умными.

Огороженные пастбища слишком далеко, ей ни за что не успеть отвести их всех туда. Лучше просто отпустить их. Быстро поведя с готовностью идущего за ней коня, она вывела его через ворота в открытое поле. Сняв халат с глаз жеребца, и отцепив пояс, она звонко шлепнула его по здоровому заду и отправила его, испуганно заржавшего, в ночь.