– Что? – Селия была ошеломлена. – А как же?… Иззи покачала головой:

– Я не могу. Не буду. Он не любит меня. Он прямо сказал об этом еще в нашу брачную ночь. – Иззи во всех подробностях поведала о той ночной сцене, воспоминания о которой до сих пор преследуют ее.

Джулиан, мрачный и погруженный в себя, говорящий ей, что ему нужна «настоящая женщина, а не обман». Джулиан, пьяный и угрюмый в ночь, когда должен был испытывать радость.

– «Истина в вине», – тихо процитировала Иззи. Селия нахмурилась.

– Идиоты в вине! – заявила она. – Напившись, мужчины могут становиться сентиментальными, да, но правдивыми? Едва ли. Никогда мой отец не божился так горячо и искренне покончить с игрой в карты, как тогда, когда был до бровей накачан спиртным. Лично я не обращаю внимания на то, что говорят мужчины навеселе, и советую и тебе поступать точно так же. Честно, Иззи, я и не представляла, что ты так слаба духом. Где же огонь и задор, которые все мы так ценим в тебе? Если он действительно не любит тебя, в чем я очень сомневаюсь, тогда заставь его полюбить тебя!

– Но как?

Селия пожала плечами и взглянула на Бетти. Маленькая служанка закусила губу, покачав головой.

Похоже, она не единственная в мире женщина, которая этого не знает.

Джулиан был вызван в отцовский кабинет, поэтому не обращал внимания на толпы прибывавших людей. До тех пор пока не услышал знакомый бычий рев, доносившийся из убогого наемного экипажа перед открытой парадной дверью, и не обнаружил, что бесславный клан Маршвеллов нагрянул в Дарингем.

Сделав знак младшему лакею, он прошептал предупреждение. Сделав большие глаза и кивнув, парень уважительно прошептал что-то вышестоящему слуге, который, в свою очередь, почтительно склонился к уху старшего лакея. Тот побелел и очень вежливо доложил дворецкому герцога.

Этот человек властно и надменно стоял над всеми наверху величественных ступеней, поднимавшихся к исполинским двойным дверям дома. Величественный дворецкий отогнал старшего лакея прочь, словно докучливую муху, но взгляд его сосредоточился на запылившейся и помятой с дороги троице, приближавшейся к нему.

Хильдегарда выглядела ужасно, как всегда, в своем любимом красновато-коричневом цвете, а у Мелвина был такой вид, словно он может растаять как воск в запоздалой августовской жаре. Рядом с ними трусил Шелдон, которому, судя по всему, не помешала бы ванна, слабительное и хорошая трепка.

Дворецкий герцога, воплощение снобистской английской челяди, поднял руку, остановив их продвижение, сопровождающееся брюзгливым ворчанием и капризным нытьем.

– Боюсь, произошла ошибка, господа. Герцога Дарингема сегодня нет дома.

Ошеломленная, Хильдегарда огляделась вокруг, когда несколько менее значительных членов общества были встречены и проведены в дом. Ткнув в них своим лопатовидным пальцем, она пренебрежительно мотнула головой в сторону нахального слуги.

– Похоже, герцог все-таки дома, – презрительно усмехнулась она и шагнула вперед, собираясь пройти мимо него.

Он встал перед ней и громко сказал:

– Герцога Дарингема и его семьи нет дома… для вас.

Хильдегарда побагровела, а Мелвин стал бросать нервные взгляды на внезапно притихшую толпу, наблюдавшую за ними. Даже лошади, казалось, на время затихли. От непрошеных гостей стали отворачиваться, смотреть поверх голов, а то и усмехаться. Было ясно, что Маршвеллы попали в немилость.

Не замечая, как обычно, никого, кроме самого себя, Шелдон шагнул вперед, прежде чем его кипящая от злости, публично наказанная мамаша успела схватить его.

– А ну-ка ты, старый дурень, у меня болит задница, и я хочу чаю. Пусти меня, не то я скажу своей кузине…

Подняв один палец, дворецкий призвал трех младших лакеев из толпы. Совершенно невозмутимо, и глазом не моргнув, прежде чем вернуться к более важным делам, он приказал крепкой троице подхватить брызжущего слюной Шелдона под белы ручки, снести вниз по величественным ступенькам и водрузить – не слишком мягко – на подъездную дорожку.

Шелдон покачнулся и сел своим толстым задом прямо в кучу конского навоза.

Со сдавленными смешками и хихиканьем толпа отвернулась, возвращаясь к более интересным занятиям, а именно критическому рассмотрению моды, статуса и добродетели, демонстрируемой друг перед другом.

Униженная Хильдегарда схватила своего воющего отпрыска за ухо и потащила к видавшей виды наемной карете.

– Ну вот, ты своего добился, маленький идиот! – бушевала она. – Ты и твоя сестрица погубили меня! Теперь общество от меня отвернется, мерзкий маленький кретин…

Когда возница воспротивился тому, чтобы мальчишка садился в карету, потому что «весь в дерьме», Хильдегарда буквально швырнула его на запятки. После чего забралась в экипаж впереди нервно дергающего головой Мелвина. Когда карета покатилась по круговой подъездной дорожке, Джулиан увидел Шелдона, вцепившегося измазанными руками в задние поручни и жалобно воющего, чтобы его впустили внутрь.

Наблюдая за всем этим цирком из дверей, Джулиан усмехался. Что ж, их предупреждали. Надо не забыть сделать комплимент дворецкому по поводу такого нехарактерного для него отсутствия тактичности. Крайне уместного в данном случае.

Джулиан устало потянулся. Отец ждет его. Надо поспешить. Не стоит заставлять отца ждать. Не говоря уже о его новом титуле.

Ее больше нет. Той колонны, на которую опиралась вся его жизнь после смерти брата, больше нет. Джулиан потер рукой лоб и прикрыл ладонью глаза. Потрясенный, он ждал, когда могущественный герцог Дарингем продолжит.

– Тебе не стоит удивляться, Эппингем. Ты знал, что я никогда не считал тебя достойным наследником. Никчемный мот и пьяница! Нет, ребенок – мой наследник. Или твой первый сын, в случае если этот разочарует и окажется девочкой. И я не позволю моему наследнику так же прожигать жизнь, как ты. Я потрудился на славу, вылепляя твоего брата. Что ж поделать, если он был из бракованной глины. Нет, акт передачи семейной собственности должен был пересмотреть твой дед, и он целиком и полностью согласился, что ты ненадежен. Ты проиграешь все подчистую или распродашь то, что не является неотчуждаемым. Посмотри, что произошло, когда пламя грозило дому. Ты спас всех до единой лошадей, пожертвовав своим наследством ради глупых игрушек. Ты слишком безответственен, чтобы доверить тебе Дарингем. Четыре столетия это поместье было в руках Блэкуортов. Ты погубишь его за четыре месяца.

Джулиан опустил руку и непонимающе уставился на отца. Никчемный? Погубит Дарингем? Он знал, что отец не любит его. Чего он не знал, так это того, что оба они, и отец, и дед, не доверяют ему. Но почему? Какие у них для этого основания? Одно время он действительно водил дружбу с неподходящей компанией. Был частым гостем в домах с дурной репутацией и игорных клубах. Но он всегда жил по средствам, не то, что многие молодые люди высшего света, которые все равно получили свое наследство. У него вообще никогда не было долгов, ибо его расходы никогда не превышали доход.

Будучи в Дарингеме, он прилагал все усилия, чтобы быть хорошим управляющим, хотя, по правде говоря, душа его к этому не лежала. Но никогда ни разу он не повел себя безответственно ни с поместьем, ни с его денежными средствами.

«Он совсем меня не знает», – потрясенно подумал Джулиан. Бесполезно объяснять роль Иззи в спасении лошадей. Наверняка отец уже слышал об этом, но, очевидно, не принял в расчет, как не принимает в расчет своего сына.

Этот человек, являющийся его отцом, понятия не имеет, кто он. Все, что он видит, – это молодого прожигателя, жизни, каким он был в двадцать с небольшим лет. Джулиан закрыл глаза. Какая злая ирония. В течение последних тринадцати лет он изо всех сил старался завоевать отцовское расположение. Старался впустую, ибо мнение этого мужчины о своем младшем сыне сформировалось еще при его рождении. Ни разу на его памяти отец не удостоил его ни, словом похвалы. Теперь Джулиан ясно понимал, что его сумасбродные выходки были просто способом добиться признания от этой холодной статуи, которую он называет отцом.