— Музыка! — воскликнула она и пропела: — Трам, та-рара-рам! Дорогу пятиклассникам! Сильным, ловким, умелым, хотя и не отличникам, но все равно — отличным ребятам!

Надежда Сергеевна обняла сына, расцеловала в обе щеки.

— Дневник обязательно посмотрим… Но прежде — вот тебе, в честь окончания! — Она по-девичьи живо метнулась в комнату, скинула тапок и босой ногой ударила по новенькому футбольному мячу. Сильно ударила, мяч отскочил от стены, и Дымок, с поднявшейся на спине шерстью, испуганно попятился, зашипел.

Димка подбежал к матери и тоже чмокнул ее в щеку. Именно о таком мяче он мечтал. Олимпийском! С яркими, рыжими пятнами, как на шахматной доске. Оказывается, мама и насос догадалась купить!

А как была довольна Надежда Сергеевна, что угодила сыну! И сама, кажется, рада была бы побегать босиком по квартире, погонять симпатичный мяч!

Но срочная работа ждала ее. Поговорила с Димкой ещё немного, посмотрела его дневник с короткой записью: «Переведен в 5-й класс», потрепала по волосам и опять удалилась в свою комнату, и вскоре вновь застучала ее машинка. Бабушка права: много мама работает, но не печалится, говорит, что каждый человек должен быть личностью, а для этого обязан хорошо делать свое дело. Еще когда Димка первый раз был в редакции, он заметил, как уважительно относятся к его маме. Только один дядька, про которого мама написала в газете, что он развалил работу в клубе, сидел недовольный, что-то сердито говорил, но его не очень внимательно слушали.

Елена Трофимовна, в отличие от дочери, появление внука встретила без всякого энтузиазма. И на чудачества дочери — как та пропела торжественный марш, как лихо ударила по мячу — смотрела с грустным укором. Бабушка была расстроена. Когда Димка сел в кухне за стол, она притворила дверь и пожаловалась:

— Не успела, Димочка, в дом зайти — сразу за телефон. Опять с Сомовым своим разговаривала. И голосок, ну прямо колокольчиком разливается… Да что же он за птица такая с перьями? Или, правда, красавец какой невозможный? Или министр какой главный, что и самой страшно сказать?.. Димочка, а?

А Димка-то знал, какой он министр! Сидит, насупился, кусок в горло не лезет.

Чтобы не горевать, не думать ни о чем, Димка взял олимпийский мяч и пошел во двор. А там — ребята, ошалевшие от солнца, от первых часов длинных, трехмесячных каникул, от того, что не надо бежать домой и готовить уроки, накинулись на Димкин новенький мяч, словно амазонские рыбки пираньи. Недавно Димка читал про них. Кишат в реке, а зубы и аппетит: стоит руку на минуту в воду опустить — одни белые косточки останутся.

Невелика в дворе площадка, где можно погонять мяч, но азарту от этого не убавлялось. Тут свои правила. Ни аутов, ни офсайдов — крик, беготня. Счет рос быстрей, чем в хоккее. Когда часа черва два, пропотевший и шатавшийся от усталости, Димка взял мяч под мышку и категорически объявил, что игра закончена, то счет выражался астрономическими числами — 22:17. Разумеется, в пользу команды, за которую, не жалея сил, сражался и сам Димка. Правда, игроки проигравшей команды кричали, что два гола у них зажилили, но это не имело принципиального значения: даже для почетной ничьей тех двух голов было недостаточно.

Вернулся Димка домой, майку с потных плеч стянул, холодной водой под душем ополоснулся, вытерся, причесал «воронье гнездо». Ну, что тут дома, как дела?

А дома все то же. Мамина комната закрыта, телефон арестован, лишь коричневый шнур из-под двери тянется. Бабушка — то ли устала, хлопоча по хозяйству, то ли расстроилась — прилегла на кушетку. По ее лицу Димка понял: ничего хорошего в доме не произошло. И сама Елена Трофимовна подтвердила это.

— Все работает, — вздохнув, тихонько кивнула она на дверь. — Недавно стучать перестала. И звонила два раза. Но все по делам. Затихло сейчас. Может, уснула? Замучилась в командировке.

— А я позвонить хотел, — сказал Димка.

— Приспичило! Да куда звонить-то?

— Любчику.

— Или на два этажа спуститься не можешь?

Димка не ответил. Спуститься — ерунда, три секунды. Но не так уж Любчик его и волновал. Хотя странно: сколько времени играли в футбол, а он и во двор не вышел… Нет, не звонить хотел Димка. Хотел маму увидеть, поговорить, — может, о своих делах чего расскажет? И неужели правда, что совсем на дядю Борю рукой махнула? А как быть с отдыхом? Неужели все лето в городе загорать?..

— И нет, не спит! — обрадовался Димка. — Слышишь: что-то звякнуло…

— Ну и звякнуло, — сказала бабушка. — А чего мешать-то?

Димка на всякий случай постучал в дверь.

— Дима, ты? Заходи.

Вот так уснула! Сидит перед своим тройным зеркалом и волосы на ежики навивает.

— Мам… я телефон возьму.

— Возьми, Димочка. Мяч опробовал.

— Играли, — сказал Димка, а про счет говорить не стал. Вряд ли маме это интересно, — собирается куда-то. Неужели к Сомову? Димка вздохнул неслышно и с телефонным аппаратом вышел из комнаты.

Дома Любчика не оказалось. Трижды звонил Димка, по минуте держал трубку возле уха. Самый ленивый не выдержал бы и подошел.

Минут через пятнадцать из комнаты вышла мама. Нарядная, стройная, в бежевом костюме, на высоких каблуках. На этот раз она не спросила, как выглядит и как смотрится. И без вопросов ясно — смотрится на пятерку.

— Вы долго будете меня обстреливать глазами? — глядя на себя в высокое зеркало, недовольно спросила Надежда Сергеевна.

— Когда же теперь вернешься? — подала с кушетки голос Елена Трофимовна.

— Сегодня, разумеется. И, пожалуйста, не переживайте. Каждый у нас в стране имеет право на труд, образование и на личную свободу. Советую помнить… А вообще, иду к Владимиру Ивановичу. — И ушла.

Пока Димка и бабушка молча смотрели каждый в свою сторону, усатый четвероногий хозяин квартиры осторожно подошел к мячу, обнюхал его, хотел тронуть лапой, но не решился…

А Димка, увидев футбольный мяч и забавную, настороженную позу кота, застывшего с приподнятой лапой, почему-то не умилился, не засмеялся, а вместо этого шагнул к мячу и с досадой саданул по нему ногой.

Но не с прежним звоном ударился он о стенку — может, камера немножко спустила? Взял Димка мяч в руки, присел рядом с бабушкой… Э-э, мяч то уже не тот. Всего день поиграли — обтерся, не блестит. И рыжие пятиугольники поблекли. Стал обыкновенным рядовым мячом. То ли дело — новенькая счетная машинка, которую подарил отец!

— Бабуль, хочешь, покажу?

— Мяч-то? Да чего на него смотреть!

— Не мяч… — Димка взял стул, отнес к ванной. Встав на него, открыл дверцу шкафа-кладовки и, запустив руку под перевязанную пачку старых газет, вынул счетную машинку в футляре. — Вот, — вернувшись в комнату, сказал он, — гляди, что у меня есть…

Елена Трофимовна не столько удивлялась и радовалась маленьким кнопкам и, будто живым, тонюсеньким цифрам, светившимся в окошке, сколько тому, что не ошиблась в ожиданиях — подарил все-таки Федор! И вещь-то хорошую. Не какой-нибудь ножик за рублевку или ручку в тетрадке писать. Вещь, видать, ценная.

— Я же знала — не пустой он человек. Не жадный. Нет, такие на дороге не валяются. Уж лучше бы с ним Надюше сойтись, если инженер не по душе. А то ведь выбрала, господи…

И странно: столько раз слышал бабушкины причитания, а сейчас они не раздражали Димку. Был согласен с ней. Уже два дня носил он в себе тайну Тополиной улицы, но посвящать в нее бабушку не собирался. А вот пришла такая минута — захотелось рассказать.

Слушая внука, Елена Трофимовна только головой покачивала. На щеках, у затвердевших губ, видней обозначились извилистые устьица морщин.

— Ну спасибо, доченька, — наконец проговорила она. — Спасибо. Утешила старость мою… Только нет, милая, этому не бывать! Не погляжу на твои права-то…

Сказала Елена Трофимовна «Этому не бывать!», а если рассудить без горячки, спокойно, то и руками разведешь: что сделаешь, как помешаешь! Была бы девчонка без понятия, тогда можно и заставить, и приказать, и уши надрать. А тут… взрослый человек, сына растит. Одно осталось — ждать. Авось пронесет беду.