— И такое может случиться, Егор Петрович.

Едва слесарь отошел, Димка удивленно посмотрел на отца:

— Он про какой орден говорил?

— Ну… который за труд дают. За ударную работу.

— Пап, а тебе что, орден дали? Он ведь про тебя говорил?

Димка теперь обращался к отцу на «ты».

— Про меня, выходит, — кивнул Сомов.

— Настоящий орден дали?

— Разве ненастоящие бывают?

— А какой орден? Как называется?

— Трудового Красного Знамени.

— А он где? У тебя?

— Где же ему быть — дома…

В трамвае Димка с нетерпением поглядывал в окно — когда же сквер будет?

Едва Надежда Сергеевна показалась на аллейке, Димка побежал ей навстречу.

— Мама! А у папы орден есть! Трудового Знамени!

— Что это значит? — подойдя к Сомову, спросила Надежда Сергеевна.

Тот смущенно улыбнулся:

— Дети — совесть мира. Всегда правду говорят.

— Позволь, а почему я ничего не знаю?

— Наденька, ну что же я буду…

— Ой, Сомов, — качнула головой Надежда Сергеевна. — Милый мой Сомов! Когда же я перестану удивляться тебе!.. — Она оглянулась на улицу, где одна за другой проносились машины. — Нет, ждать трамвая не будем. Берем такси. Тем паче, что я сегодня очень богатый человек — зарплата плюс гонорар.

Входя в калитку и увидев Алену с лейкой в руке, Надежда Сергеевна сказала:

— Ну, доченька, и ты хороша! Или тоже не знала об ордене этого великого скромника? — И Надежда Сергеевна постучала по спине Сомова.

— Знала, — улыбаясь, сказала Алена.

— Значит, и тебе прощения нет!

На орден, лежавший в атласной коробочке, Димка смотрел с любопытством и уважением. Осторожно потрогал его. Красивый. За ударную работу дают такой.

— Невозможные люди! — пожимала плечами Надежда Сергеевна. — Сомов, кто я тебе? Жена? Почему не говорил? Может быть, у тебя и Звезда Героя где-нибудь припрятана? Уж признавайся сразу.

— Нет, Наденька, чего нет, того нет. Не заслужил. А орденом по итогам пятилетки наградили. Не одного меня.

— Но сказать-то мог? До чего же скрытный! И про статью молчал.

— Наденька, ну как бы я стал… Вот, смотри, орден! Не могу я так…

— Ну погоди, — борясь с улыбкой, мстительно проговорила Надежда Сергеевна. — Вот получишь Героя — я на тебя целый отряд журналистов напущу! Тогда узнаешь!.. Ребята, — вдруг засмеялась она, — надо праздник устроить. С гостями, с шампанским, с тостами. По-моему, поводов вполне достаточно… И, в конце концов, у нас еще не было настоящей свадьбы! Разве не так? Короче: лично я — активно за праздник! Кстати, в завтрашнем номере газеты выходит мой большой очерк. Видишь, Сомов, похвасталась, я не такая скромница. У Алены также, мне кажется, все хорошо. Все хорошо, Алена?

— Очень хорошо, тетя Надя.

— Наш молодой рабочий класс тоже имеет определенные успехи. Дима, есть успехи?

— Немножко, — как и отец, скромно ответил Димка.

— Так что скажете насчет праздника?

Тут Димка первым выскочил:

— Я за праздник! Можно, Любчика приглашу?

— Будь любезен. А больше никого не хочешь пригласить?

— А кого? — потупился Димка.

— Ну, тебе же пишут письма.

— А когда праздник?

— В субботу, наверное… Володя, как ты считаешь?

— Прекрасный день.

— Тогда… ладно, — кивнул Димка и покраснел.

— Аленушка, твоего голоса не слышали.

— Она тоже за праздник! — сказал Димка. — Ей два стула нужно.

— А ты чего за меня расписываешься? — нахмурила прямые брови Алена.

— Аленушка, время есть — разберемся, — сказала Надежда Сергеевна. — В общем, человек на десять надо рассчитывать. Володя, разместится такая компания за нашим волшебным столом? Учти: у моей мамы несколько повышенные габариты.

— Наденька, и двенадцать разместим.

— Что ж, план одобрен — будем выполнять!

К Марине Димка решил идти в четверг. В среду неудобно — только-только должны вернуться. Пыльные, уставшие с дороги — не до гостей. А в четверг — в самый раз. И откладывать нельзя: через два дня праздник. Мама и Алена все уже на листке расписали — чего и сколько купить, что испечь, какие салаты приготовить.

Кроме сёрфинга, лежавшего в кармане, Димка держал под мышкой и бумажный сверток. Там была березовая ваза. Это Алена придумала подарить. Димка сначала хотел отказаться — не он же сделал, — а потом подумал: если выпилить сверху на коре волнистый узорчик, то ваза станет красивее. И самое главное — немножко и его руками будет сделана.

Алена, конечно, и цветы предлагала взять, но цветы Димка решительно отверг. Как это — днем, на виду у всех, понесет девчонке цветы!

Выйдя на знакомой остановке у Троицкой улицы, Димка взглянул в сторону парка, где когда-то дарил Марине сирень, затем увидел тумбу, оклеенную афишами, за которой, как выяснилось потом, прятался Любчик. Вспомнил все это и улыбнулся.

Впрочем, у него не было времени долго вспоминать и улыбаться. Вот и школу (не будет он здесь больше учиться) прошел, и уже видно впереди здание почты с синим ящиком у входа.

Поглядел Димка на окно третьего этажа дома Марины и тотчас определил — приехали! Теперь, каждый раз проходя мимо, он глядел на эти окна. Были они наглухо закрыты, задернуты занавесками. А сейчас распахнуты настежь.

Димка заволновался, даже немного вспотел, будто отпилил толстый пруток стали. Однако взял себя в руки и, обогнув дом, решительно вошел в подъезд.

Открыла ему сама Марина.

Димка, хотя и представлял ее загоревшей, но сейчас, в этой (вот уж действительно шоколадной!) стоявшей у порога девчонке, в сиреневом коротком платье и соломенных с узором тапочках, он в первую секунду и не признал Марину.

А она вмиг узнала его. Все свои белые — теперь совсем уже белые — зубы показала и распахнула большие и темные, как сливы, глаза.

— Дима… Ты… Бабушка! — закричала она. — Дима пришел!

Вошла моложавая бабушка Марины — тоже загоревшая, быстрая в движениях. Поздоровалась с Димкой, спросила, как отдыхает.

— Бабушка! Я же рассказывала тебе: Дима на заводе работает!

— Почему, — засмущался Димка. — И отдыхаю. В лес ходили. На байдарке плавали. Играем в футбол.

Но Марина не дала бабушке как следует поговорить с гостем — увела его к себе в комнату.

— Сильно я загорела? — спросила она. И сама же ответила: — Сильно. Два месяца все-таки… Давай покажу камень. Ты не гляди, что он серенький, — зато счастливый.

Камень с круглой дырочкой, и правда, был не очень видный. Но раз счастливый и так трудно его отыскать, то, конечно, — большое спасибо!

— Некоторые, кому повезло и нашли такой камень, даже на шее носят, на шнурочке.

— Нет, — сказал Димка, — я на шнурке не хочу. Просто так буду хранить.

А вот открытки с видами моря, гор, кораблей и всяких дворцов были очень красивы — блестели лаковой поверхностью, сочными красками. И много — штук сорок. Сразу все и не рассмотришь.

Пришла очередь и Димке показывать свои подарки. Хорошо, что не послушал Алену — цветы не взял. В хрустальной вазе на столе Марины уже стояли цветы. Да, эту хрустальную, конечно, не сравнить с Алениной, самодельной.

Но странно — березовая ваза Марине очень понравилась.

— Какая милая! И узор сверху! Спасибо! — И, не раздумывая, в ту же минуту Марина вынула цветы из дорогой хрустальной вазы и поставила их в новую — березовую. А хрустальную, чтоб не мешала, унесла из комнаты.

Но сёрфинг, метнувший от солнечного луча яркий зайчик по стене и потолку, произвел на нее такое впечатление, что минуты две она держала его в руке и не могла оторвать восхищенных глаз.

— Я поняла, — наконец выговорила она. — Это я стою, а это… Но ведь ты же не умеешь плавать на нем!

— А ты разве умеешь? — спросил Димка.

— Тоже не умею.

— Значит…