— Володя, — сказала Надежда Сергеевна, — напрасно улыбаешься. К сожалению, я и на этот счет имею довольно смутное представление.

— Папа, я тоже не знаю, — строго сказала Алена.

— Милые вы мои, — улыбнувшись, проговорил Сомов. — Придется устроить для вас экскурсию хотя бы на наш завод… А этот с детства знакомый вам предмет, — поднял он ложку, — изготовляется одним ударом штампа. А штампы самого разного назначения изготовляются в нашем инструментальном цехе.

— Что ж, — сказала Надежда Сергеевна, — охотно принимаю предложение. Мне как газетчику вообще-то непростительно не знать этого… Как-нибудь выкроим время и сходим.

После ужина Димка сказал дяде Володе, что хочет еще немного поработать. И показал детали, которые сделал днем. Сомов осмотрел их, похвалил.

— Дядя Володя, — сказал Димка, — а мне на завод с вами можно?

— Ну, это не проблема. Было бы желание.

— Дядя Володя, а завтра?

— Что, прямо завтра и хочешь? Только ведь вставать надо рано.

— Я встану! — обрадовался Димка.

Работа на заводе у дяди Володи начиналась в восемь утра. А у мамы — на час позже. Но из дому они выходили вместе. Глядя, как они дружно шагают рядом, Димка, не отпускавший маминой руки, подумал, что мама просто не хочет расставаться с дядей Володей, хотя в трамвае Надежда Сергеевна, смеясь, говорила, будто за то время, пока сидит утром в редакции одна, успевает сделать больше, чем за весь день. А может, и на самом деле так было. Димка не раз заходил к маме на работу и видел, сколько там бродит людей — двери не закрываются. То и дело трещит телефонный аппарат, кто-то о чем-то рассказывает, а другой сидит с листками в руке и ждет, когда на него обратят внимание. Мама говорила, что пишет статьи дома, а там только разговаривает и набирается мыслей. Интересная у нее работа — целый день разговаривать и набираться мыслей.

Перед длинным мостом Димка и дядя Володя вышли, а мама поехала на другую сторону реки, в редакцию.

Завод был от остановки в пяти минутах ходьбы. К зеленой проходной с тремя распахнутыми дверями шло много народа. И трамваи, и тролейбусы, и маршрутки, и автобусы беспрерывно пополняли людской поток. Димка подумал: как на стадион идут, футбол смотреть.

За те пять минут дядя Володя раз десять кивнул. Многие, видно, знали тут слесаря Сомова. Иные еще и улыбались:

— Помощника ведешь?

— Хочу завод сынишке показать.

Димке было лестно, что и на него обращают внимание. И приятно было, что дядя Володя его называет «сынишкой». Что ж, разве не так? Конечно, жалко, что нет у дяди Володи «Жигулей», как у Бориса Аркадьевича. Да ничего не поделаешь. Зато вряд ли сумел бы выдумать Борис Аркадьевич такой стол, как у них дома. И зеленого крокодила, наверно, не придумал бы.

За руку дяди Володи Димка держался даже крепче, чем за мамину. Тут и потеряться ничего не стоит.

В проходной, у железной вертушки, крутившейся как карусель, Владимир Иванович вынул пропуск, показал его пожилому вахтеру в фуражке:

— Максимыч, сынишка со мной.

— Понятно, товарищ Сомов, — разрешающе поднял руку вахтер.

Карусель приняла их, повернулась и скрипнула на прощание.

— Ну, — сказал Сомов, — в прессовый цех пойдем — глядеть, как ложки делают?

— Идемте, — согласился Димка.

— Сейчас… предупредить надо… Дима! — крикнул Сомов и догнал парня баскетбольного роста. Что-то сказал ему, вернулся и снова взял Димку за руку.

— Вот это Дима! — удивился тот. — Как баскетболист в сборной СССР.

— И наш Дима — в баскетбольной команде, — с улыбкой сказал дядя Володя. — До игрока сборной ему, правда, далековато, но будем надеяться. Еще молодой, а рука меткая.

Димка полагал, что на заводе одни железки кругом, а шагали они мимо цветника, который был раз в десять больше, чем у Алены. Еще и круглый фонтанчик виднелся неподалеку — брызгал высокими, рассыпчастыми струями.

Но вошли они в ворота длинного, приземистого здания, и Димка, действительно, очутился в царстве грохочущего, стучащего, ухающего, раскаленного железа. Если бы не дядя Володя, без страха вступивший в это огнедышащее скопище машин, то Димка один вряд ли рискнул бы пойти дальше.

У высоченной, богатырского вида махины с крутящимися где-то наверху зубчатыми колесами Сомов остановился. На раскаленную до малинового цвета и пышущую жаром болванку то и дело с шумом опускался тяжеленный молот; двое рабочих в брезентовых куртках и рукавицах длинными клещами туда и сюда подвигали болванку, поворачивали на бок, и она прямо на глазах у изумленного Димки худела, вытягивалась.

— Кузнечный молот, — наклонившись к Димкиному уху, громко сказал Сомов. — Триста тонн усилие.

Димка не знал, много это или мало, — триста тонн, просто смотрел, и в карих глазах его бледно светилась отраженная искорка малиновой, похудевшей болванки.

Сомов тронул Димку за плечо, и они двинулись мимо других, глухо и с содроганием ухающих молотов к прессовому участку.

А там рвали воздух долгие пулеметные очереди разнокалиберных прессов. Одни, как дятлы, клевали стальными носами крепкие полосы железа, гнули и вытягивали его, другие с яростью пропарывали этими своими носами железо насквозь, и после ужасающей силы их ударов на полосе ровным рядом тянулись пустые квадраты, круги, восьмерки.

Димке хотелось зажмуриться. Кругом стучало, лязгало, било в уши плотной волной трескучего шума.

Но продолжалось Димкино оцепенение недолго. Приободрила его смешливая девушка в красной косынке. Она сидела на высоком стуле за прессом, который громоздился перед нею серым исполином, и, будто играючи, двигала рычагами. Девушка не боялась, не трепетала перед этой силой, а наоборот, даже посмеивалась и что-то напевала про себя. Она еще и на Димку успевала взглянуть, показать в улыбке белые и ровные, как у Марины, зубы.

И не только белозубая девушка чувствовала себя тут хозяйкой. Спокойно сидели за прессами и другие женщины, и молодой чубатый парень с острыми, как шильца, кончиками усов.

— Это, — снова наклонившись к Димке, чтобы тот лучше слышал, сказал Сомов, — и есть прессовое хозяйство, о котором вчера говорили. А на каждом прессе — штамп. Только они не ложки штампуют, а тысячи всяких деталей для дорожных машин. Понял теперь?

— Понял, — громко сказал Димка.

— Не страшно?

— Нет! — Димка решительно замотал головой.

— Ну, пошли к нам, в инструментальный, там потише. Да и пора мне, работа не ждет.

— Ага, — кивнул Димка и оглянулся еще раз на девушку в косынке. До чего же ловко работает! Сидит на высоком своем стуле, как волшебница. Снимет маленькую ногу с педали, и пресс замирает, ждет команды. Вставит девушка новую полосу, надавит туфелькой на педаль, и опять заклевал, застучал послушный великан-помощник.

Димка улыбнулся на прощание хозяйке пресса и взял Сомова за руку.

Вновь пошли мимо фонтана, мимо цветника.

— Интересно было? — спросил дядя Володя.

— Очень, — нисколько не лукавя, ответил Димка. — Я и не знал, как все это делается.

— А теперь на мою работу посмотришь.

В просторном инструментальном цехе по сравнению с прессовым была, как показалось Димке, полная тишина. Ну где-то заурчало, стукнуло, пробарабанило — это же ерунда. А в том месте, где у высоких окон стояли покрытые железом верстаки с узкими абажурчиками раздвижных ламп, с привинченными тисками и всевозможным инструментом, было совсем тихо.

Димка сразу приметил высоченного тезку-баскетболиста, который стоял у точила. Яркие искры желтым веником летели под его длинные ноги.

Дядя Володя прошел к тискам, подставил к стулу табуретку и показал Димке, чтобы садился.

Димка сел, оглядываясь с любопытством. Баскетболист все еще расцвечивал зеленую стену ярким фейерверком летящих искр.

— Дядя Володя, а что вы будете делать?

— Как всегда — работать, — скупо улыбнулся Владимир Иванович и положил на верстак целый набор напильников, молоточек, раздвижную линейку, которую он мудрено назвал штангенциркулем. И еще какие-то стальные брусочки, пружины. Тут же разложил и розовый чертеж со множеством линий, кружков, стрелок, цифр.