— Ахмед, — сиплю я, когда он выносит меня из дома, и я натыкаюсь на лужи крови.

— Закрой глаза, маленькая, — просит он, и я подчиняюсь.

— Олег в порядке?

— Да. Небольшое ранение, но в целом.

— А ты?

— Я без ранений, — отшучивается он. — Отец твой тоже жив. Сейчас приедут заберут его в изолятор.

Я лишь протягиваю “О-о-о-о-о!” и все так же не открываю глаза, пока меня не усаживают в машину и мы не трогаемся с места.

— Твой отец слишком рано обо всем узнал, информации еще недостаточно, а его задержание повлечет за собой определенные проблемы, но в целом, я думаю, мы сможем сделать так, чтобы он получил пожизненное.

— Это возможно?

— Да, он столько дел наворотил, — кивает Ахмед. — Я и сам не горжусь тем, что делал, но он хуже.

Не знаю почему, но безоговорочно верю ему. После того, что мой папа был готов сделать с собственной дочерью, я почему-то не сомневаюсь, что с другими он был куда более жестоким.

— Куда мы едем? — слова едва вырываются из моего рта.

Я дрожу, и это сильно ощущается. Я все еще не верю, что вот так просто все закончится, что мы приедем к нему домой, я обниму сына, а папа больше не влезет в нашу жизнь. Разве у него не будет денег все вернуть на круги своя? Выйти из тюрьмы и закончить то, что он начал?

— Домой, — спокойно произносит Ахмед. — Нужно было сразу тебя забрать. Если бы я только знал, — он сжимает руки в кулаки. — Нам нужно было, чтобы твой отец ни о чем не знал, пара недель, и мы бы все довели до конца, а так…

Он замолкает, но я и так прекрасно понимаю, что ничего хорошего в том, что все случилось по-другому нет. Мы просто сократили время, которое можно было использовать против папы и найти больше улик, доказательств. Сейчас ему гораздо проще выдвинуть опровержение и выйти на волю, а там — предупрежден, значит, вооружен. Он ведь не оставит нас в покое.

— Эй, тише, — произносит Ахмед. — Не стоит так волноваться, мы справимся. Твой отец, конечно, вставляет палки в колеса, да и связей у него много, но выйти за несколько дней он не сможет.

Я киваю, лишь надеясь на то, что Ахмед не врет и это действительно так и есть. Я боюсь, что он говорит это, лишь бы меня успокоить.

К дому, вид которого я успеваю забыть, мы подъезжаем спустя полчаса. Я выхожу из машины и чувствую, как внутри все замирает от одного взгляда на сооружение. Я помню едва ли не каждую мелочь, но все равно впитываю его снова и снова. Ахмед берет меня под руку и ведет к двери, да я и сама спешу, ведь там мой сын. Я так хочу увидеть его комнату, посмотреть, в какой обстановке он растет, познакомиться с няней и взять его на руки. Снова.

Когда я оказываюсь внутри, воспоминания хлынут одно за другим. Я вдруг вспоминаю, как Ахмед впервые привез меня сюда, как сделал своей женщиной, вспоминаю все наши перепалки и моменты, от которых все тело начинает гореть огнем. Это все так ярко проносится в воспоминаниях, что я даже пошатываюсь. Оно и немудрено, столько пережить, сколько я умудрилась за последнее время.

— Идем, — Ахмед бережно обхватывает мою талию. — Сын ждет тебя.

Чувствую, как по щеке течет одинокая слеза. Я не могу позволить себе расклеиться, ведь мой малыш уже взрослый. Он должен знать, что вот она я — его мама. Та, кто любил его все это время, та, кто больше никогда его не оставит, даже если отец вернется и решит мир перевернуть. Больше нет.

— Сюда, — Ахмед пропускает меня в комнату, которая когда-то была моей, правда, сейчас ее практически не узнать.

Здесь все изменилось до неузнаваемости: голубые обои с мишками и зайчиками, морковкой и травкой, а еще с грибочками. Правда, мухоморами. О них я спрошу у Ахмеда потом. В центре комнаты сейчас стоит круглая кроватка, а рядом сидит няня, которая при виде нас тут же встает и кивает моему мужчине. Она уходит из комнаты, а я не решаюсь сделать и шага. Все осматриваю богато и со вкусом обставленную комнату и понимаю, что Ахмед не просто заплатил денег, он обставил детскую с любовью.

Ибрагим весело болтает ногами и руками, то разводит их в стороны, то сводим вместе и что-то весело агукает. В своих неловких движениях он задевает погремушки, что развешаны чуть выше на уровне его глаз. Я боюсь. Несмотря на то, что уже видела сына, разговаривала с ним, держала на руках и даже целовала, именно сейчас боюсь даже подойти, потому что понимаю — здесь начинается наша новая жизнь. И я обязана сделать так, чтобы она была идеальной. Я не могу подвести сына, и он должен помнить меня только улыбающейся и радостной. Почему-то я думаю, что и Ахмед это понимает, а потому сделает все, что в его силах, чтобы так и было.

Виктория

— Отца посадят? — спрашиваю у Ахмеда, зная, что тот сейчас занимается только этим.

Я не переживаю, просто мне интересно, что будет дальше. И смогу ли я жить нормальной жизнью, без опасения, что папа снова возомнит себя вершителем судеб и вмешается. Этого я, пожалуй, боюсь больше всего. Мне страшно еще и потому, что у меня теперь есть сын, от которого последние две недели я не отхожу ни на шаг. Мы даже няне дали небольшой отгул, чтобы я смогла сполна насладиться временем, проведенным со своим малышом.

— Я думаю, да, — пожимает плечами Ахмед. — Тимур помог с документами, так что теперь, я уверен, он больше не потревожит нас.

— Хочу увидеться с Аней, — прошу у Ахмеда.

— В любое время, — смеется он. — У них уже двое малышей, так что вам будет о чем поговорить.

За тот год, что я отсутствовала в жизни Ахмеда, изменилось многое. Я лишь наблюдала за тем, что в доме обслуживают совершенно незнакомые мне люди, а Аня и Тимур уже успели завести второго ребенка, хотя когда мы еще общались, она как раз была на последнем месяце беременности. Ее малышке, наверное, уже год.

— А что ты сказал им? — поинтересовалась у него. — Я ведь так пропала. Даже позвонить не могла.

— Мы в последнее время только с Тимуром общались, Ане некогда, она вся в заботах с детьми, да и новое дело начала. Отдельно от мужа.

Я удивилась, потому что всегда думала, что Тимур не даст ей работать, что поработит ее и заставит сидеть с детьми, но если нет, значит она смогла добиться своего и стать независимой. Не хотела себе признаваться, но втайне и я мечтаю об этом. Родить Ахмеду дочь и открыть свое туристическое агентство, конечно, для этого придется еще учиться, но это важно. Тогда, когда он обращал на это внимание, я не думала, что это настолько важно, а сейчас хочется работать, а не просто сидеть с ребенком и ждать, когда муж вернется с работы.

— О чем задумалась? — интересуется Ахмед, пристально меня рассматривая.

Чувствую, как щеки начинают гореть. Я всегда так на него реагирую, когда он смотрит пронзительно и будто подозрительно.

— Как насчет того, чтобы вернуть няню? — спрашивает он, глядя на то, с какой нежностью и аккуратностью я поправляю малышу шапочку.

— Позже, Ахмед, я только обрела сына, а ты уже хочешь забрать его у меня.

— Не хочу, просто ты должна помнить и о себе. Ребенок это, конечно, хорошо, и ты давно его не видела, но не стоит забывать, что ты не только мама.

— Я не забываю, — заливаюсь краской, вспоминая нашу вчерашнюю ночь.

— Я знаю, но… я уже договорился о том, чтобы нас расписали, — Ахмед улыбается и ждет моей реакции, которая, впрочем, не заставляет себя ждать. Я тяну удивленное “о-о-о-о” и пытаюсь осознать то, что только что произошло. Он сказал, что договорился о том, чтобы нас расписали?

Больше всего, пожалуй, меня удивляет тот факт, что Ахмед ни разу не спросил о моем желании, не было никакого предложения. Я не говорю, что непременно хочу его, но девичья душа радуется при одной мысли о том, как со стороны будет выглядеть предложение: Ахмед на одном колене, протягивает мне коробочку с кольцом, и я, одета в легкое платье, со слезами на глазах, принимаю его предложение. Потом я бросаюсь ему на шею, обвиваю ее и целую своего мужчину, ощущая себя счастливой.