— Сейчас пророем ход, — сказал Орех, — и между делом как раз и обсудим все, что он сказал. Пятик, Шишак, Черничка, давайте со мной. Остальные пусть подумают о себе сами.

Нора была мелкой, узкой и неудобной — двоим не разойтись. А если туда влезут четверо, придется им лежать, как бобам в стручке. Только сейчас Орех начинал понимать, с чем они решились расстаться. Дома каждый чувствовал себя в безопасности, норы и переходы от времени стали гладкими и удобными… Никаких тебе кочек, выбоин. Каждый клочок земли пропах кроликами — там чувствуется неодолимое течение Кроличьего рода, которое властно и бережно увлекает с собой всех. Сколько трудов положили на это бесчисленные прапрабабушки и прапрадедушки. Все ошибки давно исправлены, что осталось — проверено временем. Ни дождь там не заливает, ни зимний мороз не пробирается в глубь городка. Из команды Ореха никто прежде в рытье по-настоящему не участвовал. То, что они сделали утром, было попросту ерундой, единственное, чего хотели беглецы, — выкопать небольшое укрытие, где можно хоть как-то спрятаться.

В непогоду быстрее всего обнаруживаешь недостатки жилища, особенно если оно чересчур тесное. Если вдруг вам случится оказаться в таком местечке, где можно сесть лишь тесно прижавшись к соседу, то тогда вам представится полная возможность самому оценить все его достоинства. Шишак с обычной энергией принялся за работу, а Орех сел у входа, задумчиво глядя на рябенькую завесу бесшумного дождика, который уплывал все дальше и дальше по узкой долине меж двумя покрытыми подлеском склонами. Рядом, возле самого носа Ореха, блестела каждая травинка и каждая ветка папоротника, клонясь к земле под тяжестью стекающих капель. Воздух наполнился запахом прошлогодней дубовой листвы. Похолодало. Черемуха посреди поля, под которой утром они отдыхали, стояла промокшая, с разодранной шапкой цветов. Пока Орех следил за дождем, ветер переменился, повернул к западу (как и предупреждал Барабанчик), и в нору влетели первые капли. Орех отодвинулся вглубь и прижался к приятелям. Снаружи приглушенно, словно издалека, доносился стук и шорох дождя. Серая пелена скрыла поле и лес, теперь опустевшие и притихшие. В листьях и травах замерла жизнь насекомых. Наступило время дрозду петь свою песню, но Орех не услышал его голоса. Он с друзьями — кучка грязных бродяг — сидели, прижавшись друг к другу, в сырой тесной яме в какой-то чужой земле. Даже спрятаться от непогоды им не хватило умения. И, скорчившись, кролики ждали, пока переменится ветер.

— Ну-ка, Черничка, — позвал Орех, — так что ты скажешь о нашем госте? Не хочешь ли прогуляться, посмотреть, как они живут?

— Ну, — ответил Черничка, — я вот что скажу. Пожалуй, ты нашел единственный способ узнать, можно ли ему верить, — сходим да посмотрим. По-моему, настроен он был дружелюбно. Но с другой стороны, если бы кто-то, испугавшись чужаков, решил заманить их в ловушку, то тогда он бы и начал г того, что послал к ним — а что, нет что ли? — такого кролика, который умеет быстро расположить к себе. Может, нас и попытаются там прикончить. Но! Травы здесь, как говорил Барабанчик, и впрямь много, да и вряд ли хозяева здешних мест боятся, что мы выгоним их из нор или оставим без крольчих, — если у них все такого же роста и веса, как наш гость, им смело можно встречать целую толпу оборванцев. Они наверняка видели нас, когда мы пришли. Мы ведь еле держались на ногах. Тут бы им и напасть. Или когда мы разделились, когда выбирали место. Но никто нас не тронул. Кажется, все же они настроены дружелюбно. Мне только одно не дает покоя. Зачем мы им?

— Дураки потому и попадаются, что их легко провести, — произнес Шишак, который пытался сдуть с подсохших усов грязь, пуская со свистом воздух сквозь передние длинные зубы. — А мы и есть дураки, раз решили здесь остановиться. Может, и к лучшему, если нас проучат. Я-то не боюсь — я могу пойти да выяснить, что и как. Если нас и впрямь решили надуть, я смогу доказать, что и я не прост. Но мне тоже не нравится этот дом. А спали мы последний раз вчера днем.

— Пятик, что скажешь?

— По-моему, лучше не связываться с этими кроликами. И убраться отсюда поскорей. Да что толку нам говорить?

Продрогший, промокший, Орех рассердился. Он привык, что решает Пятик, а теперь, когда ему нужна поддержка, как никогда, братец просто пытается сбить его с толку. Черничка дело говорит, да и Шишака поймет всякий, кто не трус. А Пятик, видно, вроде кузнечика — на одну трескотню и способен. Орех старался убедить себя в том, что Пятик говорит так лишь, потому, что он обыкновенный недомерок, что все слишком изнервничались, измотались, и им просто необходимо как следует отдохнуть. В эту минуту в дальнем углу норы посыпалась земля, обвалилась стенка, и в дыре показались голова и передние лапы Серебряного.

— А вот и мы, — бодро сказал Серебряный. — Орех, мы выполнили приказ — Алтейка роет с другой стороны. Но хотел бы я знать, что вы решили насчет — как его там? Дудочки? — нет, Барабанчика? Идем мы к ним или нет? Не сидеть же тут, как последним трусам, потому что нам, видите ли, страшно пойти и посмотреть, что там у них? Что они о нас подумают?

— Вот что я вам скажу, — произнес из-за его плеча Одуванчик. — Если Барабанчик соврал, там поймут, что мы испугались, и примут нас за трусливых и подозрительных остолопов, так что если мы решили остаться, нам рано или поздно все равно придется встретиться с ними, и никакого смысла ходить вокруг да около, чтобы все узнали, как нам страшно.

— Не знаю, сколько их, — сказал Серебряный, — но ведь и нас немало. А, кроме того, я не желаю все время держаться на расстоянии. Когда это кролики враждовали? Старик Барабанчик не побоялся же заявиться к нам.

— Вот и хорошо, — сказал Орех. — Я и сам так думаю. Я лишь хотел узнать ваше мнение. Как по-вашему, не лучше ли нам с Шишаком сходить на разведку, а потом доложить, как там?

— Нет, — сказал Серебряный. — Пошли все вместе. И раз уж мы решились идти, то, ради Фрита, сделайте вид, будто никто ничего не боится. Что скажешь, Одуванчик?

— По-моему, ты прав.

— Тогда пошли, — сказал Орех. — Зови остальных, и — за мной.

В густеющем сумраке раннего вечера, чувствуя, как дождь покалывает глаза и кожу под хвостиком, Орех наблюдал за своими спутниками, которые один за другим выбирались из норы. Осторожный, умный Черничка осмотрелся и только потом перепрыгнул через канаву. Шишак выскочил, радуясь предстоящему делу. Не торопясь показался выдержанный Серебряный. Одуванчик, лихой рассказчик, заспешил так, что в два прыжка проскочил и канаву, и Ореха и только потом остановился. Следом высунул нос Алтейка, может быть самый чуткий и осторожный во всей компании. После выглянул Плошка и поискал глазами Ореха. И один за другим из норы выскочили Желудь, Дубок, Плющик — вполне сносные рядовые, если не заставлять их делать то, что просто уже не под силу. Последним показался Пятик, приунывший, вялый, как воробей на морозе. Когда Орех повернулся к долине, тучи на западе немного разошлись и неожиданно блеснул слабый бледно-золотой луч солнца.

«О, Эль-Ахрайрах! — подумал Орех. — Вон там живут кролики, к которым мы идем. Ты их знаешь не хуже нас. Сделай так, чтобы мое решение оказалось верным».

— Быстрей, Пятик! — сказал он вслух. — Мы ведь ждем тебя на ветру.

Мокрый шмель закружил над цветком чертополоха, помахал крылышками и улетел в поле. Орех побежал вслед за шмелем по серебрившейся траве, оставляя в ней темный след.

Добежав до опушки леса, который рос на противоположном склоне, друзья увидели, что дальше он под острым углом отступает в сторону. В лес врезывалось поле, и вдоль межи — между деревьями и канавой — тянулся невысокий обрыв. Теперь кролики поняли, почему, возвращаясь, Барабанчик помчался к деревьям. Просто он бежал домой напрямик, через узкий клинышек леса. Здесь Орех остановился и огляделся. Широкая кроличья тропа вела из зарослей орляка к изгороди и дальше в поле. А на обрыве, на противоположной его стороне, отчетливо виднелись на голой земле темные пятнышки кроличьих нор. Никто из наших приятелей и представить себе не мог, чтобы норы так были заметны!