— Вот ведь зануда. Из-за него-то я и замерз. Думаешь, с ним что-то случилось? Ведь так? Хочешь, пойдем, найдем?

— Да, обязательно. Он расстроен, он перенервничал, ночь на улице. И что бы ни говорил Земляничка, элиль может забрести даже сюда.

Выслушав эти слова, Шишак понюхал воздух.

— Скоро рассветет, — сказал он. — А когда рассветет, мы его отыщем. Конечно, искать лучше вместе. Не волнуйся — далеко он уйти не мог. Клянусь королевским салатом! Но на этот раз, когда мы его поймаем, я за себя не ручаюсь.

— Ты поколотишь, а я подержу. Если только его найдем. Пошли!

Они побежали вверх по тоннелю, но у выхода оба остановились.

— Если бы собрать наших, можно было бы сначала разведать — вдруг там все же хорек или сова, — а потом уж идти, — сказал Шишак.

В эту минуту из дальнего леса донесся голос совки. Услышав его, приятели инстинктивно сжались, замерли, слыша только удары сердца, и когда досчитали до четырех, послышался второй крик.

— Улетает, — сказал Орех.

— Интересно, сколько полевок говорят это каждую ночь? Ты же знаешь, так только кажется. На то она и рассчитывает.

— Что же делать? — сказал Орех. — Пятик где-то там, и я должен его найти. А ты прав. Уже светает.

— Посмотрим сначала под тисом?

Под тисом Пятика не оказалось. В предрассветном сумраке уже проступило верхнее поле, но на дальней изгороди внизу, над ручьем, лежали темные тени. Шишак спрыгнул со склона и описал в мокрой траве длинный полукруг. Вернувшись почти к самой норе, из которой они вышли, он подождал Ореха.

— Вот его след, — сказал Шишак. — Еще свежий. От норы — и прямо к ручью. Далеко не уйдет.

Когда на траве еще лежат дождевые капли, след заметить нетрудно. Кролики помчались в поле к изгороди за морковной площадкой, где бежал ручеек. Шишак не ошибся — след был свежий. Стоило им пролезть через изгородь, они увидели Пятика. В одиночестве он завтракал. Несколько огрызков моркови еще лежали возле ручья, но Пятик не прикоснулся к ним и щипал траву подле кривой яблони. Когда друзья подошли поближе, Пятик поднял голову.

Орех молча пристроился рядышком и принялся за траву. Теперь он уже жалел, что взял с собой Шишака. В предутренней тьме, не оправившись от потрясения из-за пропажи брата, он радовался поддержке. А теперь, рядом с Пятиком, таким маленьким и родным, не способным никого обидеть, не способным скрывать свои чувства, глядя, как он дрожит в мокрой траве то ли от холода, то ли от страха, Орех почувствовал, как злость проходит. Он жалел брата и думал, что стоит немного побыть с ним рядом, и Пятику станет легче. Убеждать Шишака говорить мягче поздно, остается только надеяться на лучшее.

Но вопреки опасениям Ореха Шишак и сам не сказал ни слова. Он, наверное, ждал, что Пятик заговорит первым, и теперь растерялся. Некоторое время все трое молча двигались по траве, тени тем временем стали четче, и далеко за деревьями заворковали лесные голуби. Ореху начало казаться, что все кончится хорошо, что натура у Шишака много тоньше, чем он думал, но вдруг Пятик сел, очистил мордашку передними лапами и впервые посмотрел на них прямо.

— Я ухожу, — сказал он. — Мне очень жаль. Я хотел бы тебе пожелать всего хорошего, Орех, но в этих местах ничего хорошего нет. Так что просто прощайте.

— Куда это ты уходишь, Пятик?

— Все равно. Если смогу, то в холмы.

— Сам? Один? Ты не дойдешь. Ты погибнешь.

— У тебя нет ни одного шанса, старик, — сказал Шишак. — Тебя съест кто-нибудь еще до «на-Фрита».

— Нет, — спокойно ответил Пятик. — Вы гораздо ближе к смерти, чем я.

— Ты что, хочешь напугать меня, ты, несчастный писклявый пучок мокричника? — воскликнул Шишак. — Я не хотел…

— Подожди, Шишак, — сказал Орех. — С ним надо помягче.

— Ты же сам говорил… — начал было Шишак.

— Знаю. Но сейчас я думаю по-другому. Извини, Шишак. Я хотел, чтобы ты помог мне заставить его вернуться в нору. Но теперь… мне всегда казалось, что в его словах что-то есть. Последние два дня я его и слушать не хотел, да и теперь мне кажется, что он просто устал. Но у меня не хватит духу тащить силой его обратно. Что-то и в самом деле в этих местах пугает его до смерти. Я пройдусь с ним немного, может, нам удастся поговорить. Не могу просить тебя идти на такой риск. Кроме того, остальным тоже надо знать, что происходит, но кто им скажет, если не ты? Я вернусь до «на-Фрита». Надеюсь, мы вернемся вдвоем.

Шишак не сводил с него глаз. Потом с яростью накинулся на Пятика.

— Ах ты паршивый маленький таракан, — сказал он. — Ты ведь так и не научился выполнять приказы, не так ли? Все время «я, я, я». «О, моя пятка плохо себя сегодня чувствует!» А потому все должны теперь стать па голову? И сейчас — мы нашли прекрасное место, нас приняли даже без драки, а ты изо всех сил постарался испортить все! Лучший наш кролик вынужден рисковать жизнью, чтобы нянчиться с тобой, пока ты болтаешься по полю, как мышь под луной. Я скажу тебе просто: ты мне надоел. Я возвращаюсь, чтобы всем все рассказать. Будь уверен, они от тебя отвернутся — смотри не промахнись.

Он повернулся и исчез в ближайшем просвете между кустами. В то же мгновение с другой стороны произошло что-то страшное. Кто-то забился, задергался. В воздух взлетела палка. Взметнулись мертвые мокрые листья, полетели через просвет в изгороди и легли рядом с Орехом. Ходуном заходили кусты куманики. Орех с Пятиком переглянулись — оба боролись с желанием удрать. Что за враг оказался на той стороне? Ни шипения кошки, ни вскрика кролика — только треснули ветки да заколебалась трава.

Собравшись с силами, наперекор инстинкту, Орех выглянул в просвет между кустами, за ним — Пятик. Их глазам предстало страшное зрелище. Прошлогодние листья взлетели веером. Земля была голая, исцарапанная, изрытая. Шишак лежал на боку, лапы дергались. Длинная крученая медная проволока, прикрепленная к прочному, вбитому в землю колышку, тускло поблескивая в первых лучах солнца, обвилась вокруг шеи Шишака, оплетя и переднюю лапу. Затяжная петля туго впилась в шею. По плечу текли капли крови, красные, темные, как ягоды тиса. Несколько секунд Шишак полежал в изнеможении, задыхаясь, бока его ходили ходуном. Потом снова вскочил и стал рваться то вперед, то назад, дергаясь, падая, — до тех пор, пока не задохнулся и не затих.

В ужасе Орех выскочил из-за изгороди и сел рядом. Глаза Шишака были закрыты, губы раздвинулись, обнажив в застывшей ухмылке длинные передние зубы. Нижнюю губу Шишак прокусил, и теперь из нее тоже сочилась кровь. Губы и грудь покрылись пеной.

— Тлайли! — вскакивая, воскликнул Орех. — Тлайли! Послушай меня! Ты попал в силки! В силки! Как поступали в Аусле? Давай — вспомни! Как тебе помочь?

Наступила пауза. Задние ноги Шишака дернулись еще раз, но уже слабее. Уши обвисли. Шишак открыл невидящие глаза — белки налились кровью, а коричневые зрачки вращались туда-сюда. Потом раздался глухой, слабый голос, на губах запузырились кровавые пузыри:

— Аусла… плохо… кусать… проволока. Колышек… надо достать… рыть…

По телу пробежала дрожь, он заскреб землю. Потом снова затих.

— Пятик, беги — беги к норам! — закричал Орех. — Приведи Черничку и Серебряного. Быстрее! Иначе он умрет!

Пятик вылетел в поле, как заяц. Орех, оставшись один, попытался сообразить, что же делать. Что такое колышек? Как его «рыть»? Он посмотрел на страшное тело перед собой. Шишак лежал прямо на проволоке, которая тянулась у него из-под живота, исчезая прямо в земле. Орех пытался превозмочь собственное невежество. Шишак велел рыть. Наконец до Ореха дошло. Он принялся подкапывать под Шишаком мягкую землю, пока вскоре не наткнулся на что-то гладкое и твердое. Озадаченный, он остановился и увидел рядом Черничку.

— Шишак только что говорил — сказал Черничке Орех. — Он сказал: «Вырыть колышек». Что это значит? Что делать?

— Подожди минутку, — сказал Черничка. — Дай подумать и постарайся не торопить меня.

Орех отвернулся, глядя вниз по течению ручья. Далеко, между двух пролесков, стояла черемуха, под которой два дня назад на восходе солнца сидели Черничка и Пятик. Он припомнил как в высокой траве Шишак, забыв про недавнюю ссору, играл с Дубком в прятки, радуясь, что дошли. А теперь там бежал Алтейка и следом еще трое — Серебряный, Одуванчик, Плошка. Одуванчик обогнал всех, первым проточил изгородь, остановился и сел, вздрагивая и тараща глаза.