Шишака, доброго, впечатлительного, пронзили жалость и любопытство. Он подошел поближе.

— Ты кто? — спросил он.

— Меня зовут Блэкавар, сэр, — отозвался кролик, Он не поднял глаз и отвечал так безразлично, словно ему приходилось делать это много-много раз.

— Ты собирался в «силфли»? — спросил Шишак. А про себя подумал, что наверняка перед ним великий здешний герой, раненный в страшной схватке, а теперь немощный, ослабевший, и ему за прежние заслуги полагается почетный эскорт.

— Нет, сэр, — отвечал кролик.

— Почему же? — удивился Шишак. — Вечер прекрасный.

— Я хожу в «силфли» в другое время, сэр.

— Тогда почему же ты сидишь здесь? — спросил Шишак с обычной для него прямотой.

— Сейчас в «силфли» идет наше Подразделение, сэр, — начал было кролик. — Наше Подразделение… они пришли… я должен… — Он замялся и замолчал.

— Давай-давай, продолжай, — сказал один из Ауслафы.

— Я пришел, чтобы меня видело все Подразделение, — сказал кролик тихим, ровным голосом. — Я совершил преступление, я пытался сбежать из Эфрафы, и теперь пусть все видят, как меня наказали. Члены Совета были очень милосердны ко мне… члены Совета были очень милосердны… члены Совета… Сэр, я никак не могу запомнить всех слов, — взмолился он, обернувшись к одному из часовых. — Я действительно их забыл. Кажется, я уже все забыл.

Часовой промолчал. Потрясенный Шишак сидел некоторое время молча, потом вновь отошел к Кервелю.

— Так он должен отвечать каждому, — пояснил Кервель, — но за полмесяца он здорово поглупел. Этот парень хотел сбежать. Дрема его поймал, привел обратно, а на Совете ему порвали уши и, в назидание остальным, велели выводить напоказ перед вечерней и утренней кормежкой. Но если хочешь знать, по-моему, он долго не протянет. Скоро он уйдет вслед за тем, кто намного чернее его.

От беспечного, равнодушного тона Кервеля, от тяжелого, вставшего перед глазами воспоминания Шишака передернуло. Подразделение медленно тянулось наверх, и Шишак провожал глазами кроликов, которые по одному выскакивали в боярышник, заслонив на мгновение на выходе свет. Кервель явно гордился тем, что знал по имени всех. Он успевал перекинуться словом почти с каждым и из шкуры вон лез, чтобы показать, как ему интересны все заботы его рядовых. В ответах Шишак не заметил ни тепла, ни симпатии, правда, не понял причины — то ли Кервеля здесь не любили, то ли эта унылая, отрывистая манера просто принята у эфрафских рядовых. По совету Чернички Шишак старался угадать хоть малейшие признаки возмущения или недовольства, но понять что-то по этим мелькавшим мимо безразличным взглядам было просто невозможно. Последними вышли три или четыре крольчихи, которые болтали между собой.

— Ну что, по душе тебе новые друзья, Нельтильта? — обратился Кервель к первой, когда она поравнялась с ним.

Молоденькая, месяцев трех, симпатичная длинноносая крольчиха остановилась и посмотрела прямо ему в глаза.

— Скоро ты отдашь Фриту душу, Капитан, попомни мои слова, — ответила она, — как Капитан Кровец. И почему это вы не берете крольчих во Внешний Патруль?

Она помедлила, дожидаясь ответа, но Кервель промолчал, словоохотливость его как ветром сдуло.

— Что она имела в виду? — спросил Шишак.

— Да были тут у нас неприятности, — сказал Кервель. — На Ближнем Фланге несколько крольчих собрались и устроили на Совете скандал. Генерал велел разделить их, и к нам перевели двоих. Я за ними присматриваю. Они-то ничего, а вот Нельтильта стала дерзить и нахальничать — ты же сам видел. Мне до этого дела нет — она всего-навсего пытается оскорбить гвардейцев. Я бы больше забеспокоился, если бы все наши юные дамы стали вдруг вежливы и послушны. Тогда я бы решил, что они что-то затеяли. И все-таки, Тлайли, познакомился бы ты с ними поближе. Может, хоть тебе удастся их приструнить.

— Ладно, — ответил Шишак. — А кстати, нельзя ли тут у вас обзавестись подружкой?

— Подружкой? — переспросил Кервель. — Да если тебе нужна подружка, выбирай любую, какая понравится. Вот и все. Мы даром не служим. Я имею в виду офицеров. Приказа никто из крольчих не ослушается, и встать тебе поперек дороги никто не посмеет. Кроме меня или Гравилата, конечно. Но мыто уж вряд ли поссоримся. В конце концов, крольчих у нас хватает.

— Понятно, — сказал Шишак. — Ладно, пойду-ка и я в «силфли». Поболтаю с кем-нибудь, осмотрю посты, на травке поваляюсь — если, конечно, у тебя нет ко мне поручений. Да, а как Блэкавар?

— Забудь о нем, — сказал Кервель. — Это не твое дело. Пока Подразделение наверху, он будет сидеть здесь, а потом им займется Ауслафа.

Шишак побежал в поле, чувствуя на себе угрюмые взгляды кроликов. Он растерялся и чуял недоброе. Как подступиться к опасному заданию? А пора бы уже и начать — Кехаар ясно дал понять, что долго ждать не намерен. Шишаку ничего не оставалось, как только попытаться доверить кому-нибудь свою тайну. Но кому? Уж это поселение наверняка кишмя кишит шпионами. И видимо, лишь Генералу известно, кто шпион, а кто нет. А вдруг за ним и сейчас наблюдают?

«Во-первых, доверять можно собственному чутью, — подумал Шишак. — Обойду-ка я эту лужайку и посмотрю, стоит тут с кем знакомиться или нет. Но одно я решил твердо: если мне и впрямь удастся хоть кого-нибудь вывести отсюда, я непременно возьму с собой этого несчастного калеку. Тысяча элилей! Подумать только! Заставить так сидеть бедного кролика! Вот уж и в самом деле — Дурман! Для такого и пули мало».

Останавливаясь сорвать травинку, Шишак медленно двигался по залитому лучами вечернего солнца лугу. Через некоторое время он наткнулся на небольшую канавку, точно такую же, в какой они с Серебряным нашли Кехаара. В канавке, спиной к Шишаку, сидели четыре крольчихи. Он сразу узнал в них тех, что вышли последними. Они, похоже, успели утолить голод и теперь лениво болтали между собой. Шишак заметил, что в основном говорит одна, а трое слушают. Шишак чуть ли не больше всех любил сказки, и теперь ему страшно захотелось услышать что-нибудь новенькое. И когда крольчиха снова заговорила, он тихонечко подошел к краю канавки.

Шишак сразу же понял, что это не сказка. Но где-то он слышал нечто подобное. Тот же ритм, те же восторженные, восхищенные слушатели… где это было? Потом он вспомнил запах морковки, большую пещеру и возвышающегося над толпой Дубравку. Но если Дубравкины стихи Шишаку не понравились, то эти сразу западали в душу.

Крольчиха умолкла, и никто из трех ее подруг не произнес ни слова; но и по молчанию Шишак понял, что она высказала то, что лежало у всех на душе. Болтая и перекликаясь, пролетела над ними стайка скворцов, в траву, прямо перед носом слушательниц, упал сверху жидкий помет, но ни одна не шелохнулась, погруженная в печальные мысли. А мысли эти, как ни были они грустны, витали в местах, очень далеких от Эфрафы.