Орех легко побежал по лугу в сторону стада коров. Когда он проскакивал мимо, коровы разом подняли головы, посмотрели внимательными глазами и вновь принялись жевать. Рядом с ними, хлопая крыльями, прыгала большая черная птица. С виду она напоминала большого грача, но — вот уж что на грачей не похоже — была одна-одинешенька. Орех видел ворону впервые. Ему и в голову не пришло, что птица ищет кротовый след, и что если найдет, прикончит зверька ударом клюва и вытащит из норки. Знай это Орех, вряд ли бы он спокойно пробежал мимо и вряд ли отнесся бы к птице столь легкомысленно, назван про себя просто «не ястреб», что у кроликов означает кого угодно — от вьюрка до фазана.

Необычное благоухание усилилось, обрушившись на Ореха мощными волнами, шедшими с вершины склона, — так на путешественника, который впервые попал на побережье Средиземного моря, обрушивается волнами аромат апельсиновых рощ. Зачарованный, Орех поднялся на вершину. Там невдалеке зеленела еще одна изгородь, а за ней, плавно колеблясь от ветерка, лежало огромное поле цветущей фасоли.

Орех сел на задние лапы и загляделся на этот опрятный лесок маленьких серо-зеленых стволов, увешанных колонками черно-белых цветов. Никогда он не видел ничего подобного. Орех знал ячмень и пшеницу, однажды попал на поле турнепса. Но здесь цветы были совсем другие, не похожие ни на что, и казались ему чем-то прекрасным, мирным и благотворным. Конечно, кролики не едят бобов, но им нравится этот запах. Кроме того, на фасолевом поле можно лежать сколько душе угодно, укрывшись в зарослях, да и бегать там легко и нестрашно. Орех решил вернуться и привести сюда товарищей, чтобы они спокойно отдохнули до вечера под защитой шуршащего леса. Когда он спустился с холма, команда его лежала на том же месте. Шишак и Серебряный уже проснулись, остальные чутко дремали.

— Не спишь, Серебряный? — сказал Орех.

— Здесь слишком опасно, — ответил Серебряный — Я устал не меньше других, но если уснут все, а нас кто-нибудь заметит, кто же поднимет тревогу?

— Знаю. Я и нашел одно местечко, где можно спать сколько угодно.

— Нору?

— Нет, не нору. Огромное цветущее поле — оно спрячет нас от чужих глаз и носов, пока мы будем отдыхать. Хотите, пойдем, понюхаем.

Оба кролика тотчас поднялись.

— Говоришь, ты уже посмотрел на эти цветы? — Шишак, поводя ушами, старался уловить отдаленные шорохи поля.

— Да, на вершине. Пошли, разбудим остальных — того и гляди, придет какой-нибудь человек со своим «храдада»,[10] спросонок все разбегутся кто куда.

Серебряный разбудил спящих. Кролики просыпались неохотно и поднялись, только когда он несколько раз повторил, что поле «совсем-совсем рядом».

Кролики широко рассыпались по склону. Впереди бежали Шишак и Серебряный, чуть сзади Орех и Черничка. Остальные тянулись по одному — проскачут несколько ярдов и присядут перекусить или оставить кучку помета на теплой, прогретой солнцем траве. Серебряный уже почти добежал до самого верха, как вдруг примерно на середине склона кто-то пронзительно закричал — не звал на помощь, не пытался отпугнуть врага, а просто вопил от страха. Это на Пятика с Плошкой, ковылявших в хвосте, маленьких и усталых, напала ворона. Она пролетела над самой землей. Потом неожиданно кинулась на Пятика, целя в него огромным клювом, но тому удалось вовремя увернуться. А теперь, подскакивая, она догоняла обоих приятелей, и страшная голова была уже совсем близко. Вороны всегда метят в глаза, и, чувствуя это, Плошка головой уткнулся в кустик травы, пытаясь зарыться как можно глубже. И закричал.

Через несколько секунд Орех был уже рядом. Он понятия не имел, что надо делать, и если бы ворона сама не обратила на него внимания, он, наверное, совсем растерялся бы. Но она развернулась, и Орех решил было обойти птицу сзади, но оглянулся на своих и увидел, как с другой стороны к ним подбегает Шишак. Ворона тоже заметила движение, попробовала достать Шишака клювом, но промахнулась. Орех услышал, как клюв чиркнул по камешку и раздался звук, похожий на треск раковины, когда дрозд стучит ею о гальку, чтобы вынуть улитку. Тут следом за Шишаком подбежал Серебряный, и ворона, мгновенно оправившись после неудачи, пошла прямо на него. Серебряный испугался, замер, а ворона, преисполнившись зловещего восторга, затанцевала почти перед самым его носом, хлопая черными огромными крыльями. Она уже изготовилась было клюнуть Серебряного, но тут сбоку прыгнул Шишак, сбил ворону с ног, и она рухнула на траву с резким, яростным карканьем.

— Вперед! — крикнул Шишак. — Заходи сзади! Они сами трусы! Они только слабым и страшны.

Но ворона уже удирала; медленно и тяжело взмахивая крыльями, она полетела низко над землей. Кроликам хорошо было видно, как она долетела до нижнего края поля и исчезла над лесом за речкой. В тишине раздалось тихое похрустывание — это корова, не переставая жевать, подошла поближе.

Шишак поспешил к Плошке, бормоча себе под нос дерзкую песенку гвардейцев Ауслы:

— Пошли, Хлао-ру, — сказал он. — Да не прячь ты голову. Ну и денек сегодня!

Шишак двинулся к вершине, и следом Плошка, стараясь не отставать от спасителя. Орех вспомнил, как Пятик говорил, будто у малыша неладно с лапой. И теперь, глядя на неловкую, ковыляющую походку Плошки, подумал, что тот, наверное, и впрямь поранился. Время от времени Плошка, пробовал наступать на правую переднюю лапу, но тотчас снова ее поджимал и ковылял на трех ногах.

«Как только найдем безопасное место, нужно ее как следует осмотреть, — подумал Орех. — Бедняга, так он далеко не уйдет».

Алтейка уже выбежал на вершину и, что есть духу, понесся к фасолевому полю. Орех пролез сквозь изгородь, перепрыгнул полоску межи и сел под бобовым кустиком, в сумрачном междурядье, между длинными грядками, смыкавшимися далеко внизу. Земля здесь была мягкая, рыхлая, кое-где сквозь нее пробивались ростки сорняков, которые часто встречаются на любом возделанном поле: и здесь в зеленом сумраке под листиками фасоли приютились полевая горчица, дымянка, очный цвет и ромашка. Легкий ветер шевелил стебли, в нежной зелени играли солнечные пятна, и «зайчики», отскакивая, бежали по коричневой земле, по белым камешкам и сорнякам. Но в этом непрестанном движении не чувствовалось никакой угрозы — это двигался лес, и кроличье ухо ловило один лишь единственный звук — мягкий и непрерывный шорох листьев. Далеко в междурядье Орех заметил спину Алтейки и тоже понесся в глубь зеленого поля.

Немного погодя кролики собрались в небольшой ложбинке. Вокруг стояли ровные ряды фасоли, скрыв от врага под своей сенью и кроликов, и кроличий запах. Даже в норе вряд ли может быть безопасней. Плохо только, что еды на фасолевом поле мало — несколько травок да одуванчики.

— Здесь можно спать хоть целый день, — сказал Орех. — Но, по-моему, пусть лучше кто-нибудь все же останется сторожить. Если вы согласны, я подежурю первый, а заодно займусь твоей лапой, Хлао, — кажется, с ней что-то не так.

Плошка, который лежал на левом боку и дышал часто и тяжело, перекатился через спину и, снизу вверх, подал Ореху лапу. Орех внимательно осмотрел густую грубую шерстку (на лапах у кроликов нет подушечек) и почти сразу нашел то, что и ожидал, — в шерсти торчал круглый обломившийся шип терновника. Он вошел глубоко, и ранка немного кровоточила.

— Ну и занозища у тебя, — сказал Орех. — Ничего удивительного, что ты бегаешь плохо. Придется вынимать.

Вынуть колючку оказалось не так просто: лапа наболела, и Плошка вздрагивал, дергался даже, когда Орех прикасался к ней языком. Ореху пришлось набраться терпения, и, наконец, после долгих попыток ему удалось ухватить пенечек зубами. Шип вышел сразу целиком, и из ранки потекла кровь. Он был такой длинный и толстый, что Плющ, оказавшийся рядом, даже разбудил Алтейку, чтобы и тот посмотрел.