И они понеслись по полю к видневшимся уже невдалеке деревьям. Там оба остановились и сели прямо в конце стерни, по которой бежал пес. На этот раз он рванулся в погоню по-настоящему, и кролики едва успели шмыгнуть в кусты, когда между ними и псом оставалось всего ярдов десять. Друзья услышали, как затрещали кусты бузины, и кинулись вверх по склону. Пес залаял и помчался за ними.

Кровь сочилась из раны на шее и текла по передней лапе. Шишак внимательно следил за каждым движением Дурмана, который сидел на куче земли, готовый прыгнуть каждую секунду. Шишак услышал, как сзади кто-то подполз, но тоннель был таким узким, что ему было бы не развернуться и не посмотреть назад даже ради спасения собственной жизни.

— Как там вы? — спросил он.

— Нормально, — ответил Падуб. — Давай, Шишак, пусти меня. Тебе пора отдохнуть.

— Не могу, — выдохнул Шишак. — Ты мимо меня не пролезешь — места нет, а если я двинусь, этот мерзавец сунется следом и мы приведем его прямо в нору. Оставь меня. Я знаю, что делаю.

Он подумал, что в этом тесном тоннеле, даже мертвый, он будет мешать Дурману. Его придется либо тащить, либо обходить, а значит, рыть новый ход и дать осажденным большую отсрочку. Он слышал, как за спиной Колокольчик рассказывает крольчихам какую-то сказку. «Молодец, — подумал Шишак. — Пусть радуются. А мне остается только торчать здесь».

«…И тогда Эль-Ахрайрах говорит лисе: „Лисой ты пахнешь, лисой ты и останешься, но я могу предсказать по воде твое будущее…“»

Вдруг Дурман сказал:

— Тлайли, тебе что, жизнь не дорога? Если я захочу, я пошлю в этот тоннель свежего офицера, потом другого. Ты слишком хороший парень, чтобы так погибнуть. Вернись в Эфрафу. Обещаю отдать под твою команду любое Подразделение. А я держу свое слово.

— «Силфли храка, эмблер-рах», — ответил Шишак.

«…Ха-ха, — говорит лиса, — предсказать судьбу, а? Что ты там увидишь в воде, дружок? Толстенького кролика, который бегает по зеленой травке?..»

— Вольному воля, — сказал Дурман. — Но помни, Тлайли, в любой момент ты можешь сам прекратить всю эту дурь.

«…Нет, — отвечает Эль-Ахрайрах, — не толстеньких кроликов вижу я в воде, а быстроногих легавых, от которых кто-то удирает сломя голову…»

Шишак понял, что Дурман тоже подумал о том, какой помехой окажется он, живой или мертвый, в этом проходе. «Он пытается выманить меня отсюда, — решил Шишак. — Но я уйду отсюда только к Инле, а ни в какую не в Эфрафу».

Дурман неожиданно прыгнул вперед и рухнул прямо перед Шишаком, как сломленная ветка. Но он не собирался драться. Упершись в Шишака, грудь в грудь, он пошел на противника, тесня его всем своим чудовищным весом. Враги толкали друг друга лбами, и каждый пытался достать зубами плечо врага. Шишак почувствовал, как постепенно сползает назад. Он не мог сдержать этот страшный натиск. От задних ног в земляном полу оставались глубокие борозды. Через минуту-другую Дурман вытолкнет его в нору. Пытаясь удержаться, Шишак собрал последние силы и даже отпустил плечо Генерала. Голова опустилась на грудь, как у запряженной в тяжеленную телегу лошади, которая изо всех сил старается стронуть ее с места. Так продолжалось довольно долго, и вдруг Шишак почувствовал, что противник слабеет. Еще глубже вцепился он в пол когтями. А Дурман, все еще не отпуская его плечо, сопел и задыхался. Шишак не знал, что в недавней схватке поранил ему нос. В ноздрях запеклась кровь, и, вцепившись зубами Шишаку в шкуру, Дурман никак не мог перевести дыхание. И, в конце концов, он все же разжал зубы. Шишак, окончательно выбившийся из сил, лег на пол. Он хотел встать, но голова закружилась, и ему показалось, будто листопад уносит его в канаву. Шишак закрыл глаза. Наступила тишина, и в тишине он ясно услышал голос Пятика: «Ты ближе к смерти, чем я. Ты ближе к смерти, чем я».

— Проволока! — вскрикнул Шишак. Он вскочил и открыл глаза. Тоннель был пуст. Генерал Дурман исчез.

Дурман выбрался в полумрак «Улья», куда падали сквозь дыру в кровле солнечные лучи. Никогда он так не уставал. Он увидел, как озадаченно смотрят на него Гром и Вереск. Генерал сел и попытался очистить морду от крови.

— Тлайли больше никому не доставит неприятностей, — сказал он. — Иди, добей его, Вереск, он уже не выйдет оттуда.

— Вы хотите, чтобы это сделал я, сэр? — спросил Вереск.

— Да ты просто придави его, и все, — сказал Дурман. — А я хочу заняться стеной — ее нужно обвалить в нескольких местах. Потом я вернусь.

Вереск понял: случилось невероятное. Генерал потерпел поражение. Его слова на самом деле означали: «Прикрой меня. Пусть никто ничего не знает».

«Во имя Фрита небесного, что там произошло? — думал Вереск. — С тех пор как я впервые увидел в Эфрафе Тлайли, он всякий раз берет верх. Чем скорее мы вернемся домой, тем лучше».

Он встретился взглядом с бесцветными глазами Дурмана, помолчал и полез на груду рыхлой земли. А Дурман похромал к восточной стене, в которой Крестовник должен был уже отрыть два тоннеля. Солдаты расчистили входы и работали в глубине. Услышав шаги Дурмана, Крестовник вылез из дальнего проема и принялся чистить когти о торчащий из земли корень.

— Как дела? — спросил Дурман.

— Этот выход открыт, сэр, — доложил Крестовник, — но на другой, боюсь, времени уйдет побольше. Очень уж хорошо он завален.

— Одного достаточно, — сказал Дурман. — Все спустятся и по нему. Зови, пусть займутся этой стеной.

Он собрался и сам подняться наверх, как вдруг увидел рядом с собой Вереска. Сначала Генерал решил, что тот явился сообщить о смерти Шишака. Но, посмотрев повнимательней, понял, что дело совсем в другом.

— Я… у меня соринка попала в глаз, сэр, — промямлил Вереск. — Сейчас я сделаю второй заход.

Знаком Дурман велел ему идти в дальний конец «Улья». Вереск поплелся следом.

— Трус, — прошептал он Вереску на ухо. — Если моя власть рухнет, где окажешься ты в тот же день? Ты, кого ненавидят в Эфрафе даже офицеры? Тлайли должен умереть.

И Генерал сам полез на груду земли. Вдруг он остановился. Вереск и Чертополох подняли голову и сразу поняли, в чем дело. Тлайли выполз из тоннеля и сидел прямо над ними. По голове расплывалось кровавое пятно, надорванное ухо свисало на глаза. Дышал он медленно и тяжело.

— Оказалось не так-то просто выкинуть меня отсюда, не правда ли, Генерал? — сказал он.

Как-то робко, устало удивляясь, Дурман понял вдруг, что боится. Ему вовсе не улыбалось еще раз схватиться с Тлайли. Все отчетливей он понимал, что второй схватки не выдержит. «А кто же выдержит? — подумал он. — Кто в состоянии это сделать? Нет, придется придумывать что-то другое, но тогда все всё узнают».

— Тлайли, — сказал он, — мы открыли один вход. Я приведу столько солдат, что они обрушат эту стену в четырех местах. Почему бы тебе не выйти?

И они услышали голос Тлайли, тихий, задыхающийся, но очень отчетливый:

— Мой Старшина приказал защищать этот вход, пока он сам не отзовет меня.

— Твой Старшина? — поразившись, переспросил Вереск.

Ни Дурману, ни кому-то из офицеров и в голову не приходило, что у Тлайли может быть Старшина. Теперь, когда он это сказал, они поверили тотчас. Тлайли говорит правду. Но если Старшина не он, значит, где-то поблизости есть еще один, более сильный кролик. Сильнее Тлайли. Где он? Чем он сейчас занят?

Дурман заметил, что Чертополох куда-то пропал.

— Куда делся этот юнец? — спросил он Вереска.

— По-моему, он удрал, сэр, — ответил тот.

— Остановить, — приказал Дурман. — Привести обратно.

Но через несколько минут вернулся не он, а Крестовник.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Чертополох сбежал через открытый ход. Я решил, что это вы послали его наверх, иначе я бы спросил, зачем ему туда понадобилось. И по-моему, с ним ушел еще кто-то — я не разобрал кто.

— Вот я им покажу! — рявкнул Дурман. — За мной.

Теперь он знал, что делать. Надо согнать всех вниз и отрыть заваленные ходы. Что касается Тлайли, его лучше оставить на месте, и чем меньше о нем говорить, тем лучше. Никаких больше схваток в тесных тоннелях, и когда появится страшный Старшина, ему придется выходить на открытую площадку, где его атакуют со всех сторон одновременно.