— Это вы преуменьшаете опасность. Из-за ваших действий… точнее, из-за вашего бездействия уже погибло несколько десятков человек.

На мгновение Долану показалось, что Зинтер сдалась. Фальшивая улыбка окончательно канула в небытие, губы сжались в тонкую полоску, морщины проступили резче.

— Что вы от меня хотите? Признания?

— Правды.

— Правды? О, это слишком большая ценность, чтоб делиться ей с наглыми мальчишками. Особенно если эти мальчишки сами нагородили вокруг себя стену из тайн и недомолвок.

— Это вы сейчас обо мне или о своих…

— О тебе! — рявкнула Зинтер, не дав закончить фразу. — Хочешь правды? Отлично! Продолжишь в том же духе — и я всем расскажу твою правду!

Светский лоск слетел с неё, как вуаль подхваченная порывом ветра.

Глаза лихорадочно блестели, спина напряглась, в многочисленных кольцах вспыхивали магические искорки. Если бы сейчас она рванулась в атаку, лязгая зубами, Долан бы не слишком удивился.

Он и так едва не дёрнулся за пистолетом, но в последний момент опомнился, засунул руки в карманы, чтоб хоть как-то их занять. Нащупал там заколку, сжал её в кулаке, чувствуя, как в кожу впиваются острые грани.

В сердце тоже что-то впивалось — не такое осязаемое, но гораздо более болезненное.

Только Силю всё было нипочём. Зинтер он разглядывал с искренним любопытством, как посетитель зоопарка изучает беснующегося в клетке зверя.

И всё бы ничего, но клетка существовала только в воображении, а вот зверь — на самом деле. И зверь этот был абсолютно уверен в собственных силах.

Что-то она знала.

Что-то важное. Секрет, ради сохранности которого Силь убил бы не колеблясь. Ради которого уже убивал.

Изображать шкаф и одновременно следить за происходящим становилось всё труднее.

— У меня нет тайн, — улыбнулся шеф. — Кроме служебных, разумеется.

— Уверен? Не боишься огласки?

— Вы же сами сказали: ваши подчинённые умеют хранить секреты и заслуживают доверия.

— А твои?

— А моих здесь нет. Этот молодой человек, во-первых, в отпуске, а во-вторых — мой друг. Хотя не уверен, что вам знакомо это понятие.

Долан моргнул.

Молодым человеком его не называли уже лет десять, а другом, кажется, и вовсе никогда. Были, конечно, всякие «Дружище, ну ты послушай!», но это ведь не то совсем.

И услышать такое от начальника, это же… ну… нарушение субординации! Или просто ещё один способ подразнить Зинтер, который, к слову, сработал.

— Выметайся из моего дома, или…

Силь задумчиво склонил голову набок, выражая полную готовность выслушать, что именно «или», но Зинтер решила не продолжать. Только бросила недовольно:

— Ты действительно весь в Леду. Такой же нахальный и невыносимо упрямый.

— Что поделать, наследственность — страшная штука.

— То есть отрицать не будешь? Я ведь действительно могу сделать это достоянием общественности. — Теперь хозяйка дома говорила почти ласково.

Правда, Долану от такой ласки очень хотелось сбежать подальше и, как в далёком детстве, спрятаться под одеялом. Пришлось срочно напоминать себе, что детство давно закончилось, одеял поблизости тоже не наблюдается, и вообще он опытный милит и сотрудник разведки, и видел людей пострашнее, чем истекающая приторным ядом старуха.

— А… То есть это сейчас и была ваша страшная тайна? — вежливо удивился Силь.

— Ваша тайна, — поправила Зинтер.

— Да какая же это тайна? Об этом знают все сотрудники управления, включая слесаря и уборщиц.

— Не знают, а предполагают.

— А кто им мешал спросить? Или я сам прилюдно объявить должен был? На общем собрании? А представителям прочих организаций разослать письма на официальном бланке с заключением генетиков, печатью и подписью?

Такой реакции Зинтер, видимо, не ожидала.

— Ты блефуешь? — напрямик спросила она.

«Блефует», — подумал Долан.

— С чего бы? — пожал плечами Силь. — Да, я не особо люблю распространяться о нашем родстве с Ледой, но это — не тайна. Иначе вы бы просто никогда об этом не узнали. Так что рассказывайте, кому хотите. Хоть статью в газетах заказывайте, на первой полосе и с фотографиями. Правда, не думаю, что кому-то будет интересно моё происхождение и отношения с матерью. Я не слишком публичная персона, в отличие от вас.

Зинтер выглядела почти растерянной. Почти человеческой.

Сперва Долану показалось, что она просто расстроена очередным не сыгравшим козырем, но нет, причина таилась намного глубже. Под слоем политической штукатурки заворочалась и подняла голову настоящая Фелиция Зинтер.

— И… ты думаешь, это нормально? — тихо спросила она.

— Что именно?

Хозяйка дома замешкалась, подбирая слова. Потом обернулась к охране:

— Мальчики, оставьте нас на пару минут.

Охранники направились к дверям. Ни колебаний, ни переглядываний… бездушные механизмы, а не люди!

— К вам это тоже относится, молодой человек. Некоторые вещи лучше обсуждать приватно.

— Я никуда не пойду, — произнёс Долан, искренне надеясь, что голос звучит спокойно.

— Господин полковник, скажите вашему телохранителю…

— Он не телохранитель. И, как я уже говорил, в данный момент он даже не мой подчинённый. И я не могу ему приказать, только попросить.

— Так попросите.

— Виктор… — начал Силь.

— Я никуда не пойду, — повторил Долан. Если бы шеф мог слышать чужие мысли, то оглох бы сейчас от вопля «Да она же набросится на вас, как только я выйду за дверь!». — Могу заткнуть уши и отвернуться к стене, если хотите. — «Но наедине с этой змеюкой подколодной я вас не оставлю, особенно сегодня».

— Виктор, пожалуйста, проследи, чтоб нас никто не побеспокоил. И попроси, чтоб принесли чай. Если у меня в горле пересохло, то у госпожи председателя, наверняка, и подавно.

«Госпожа председатель могла бы и сама предложить гостям чай! Правда, тогда он наверняка оказался бы отравленным.»

— Ладно.

«У вас десять минут, пока чай готовится. Не больше. Постарайтесь за это время не поубивать друг друга!»

— Так о чём вы хотели поговорить? — спросил Силь.

В горле действительно пересохло. И уже давно. Но осознать это получилось только сейчас, когда появилась короткая возможность перевести дух и проанализировать ситуацию.

Судя по всему, осведомлённость Фелиции Зинтер распространялась только на Леду. Раскрытие этой «страшной тайны» Силь вполне мог пережить без особых последствий. Он вообще не надеялся, что она продержится так долго.

Слухи ходили давно, чуть ли не с первых дней его появления в разведуправлении. И очевидно было, что рано или поздно кто-нибудь захочет их проверить, как однажды захотел он сам.

Не так уж и сложно: раздобыть пару пробирок с кровью, сдать экспертам и доплатить за срочность. За секретность можно не доплачивать, чтоб не провоцировать лишнее любопытство. Кому какая разница, чья внутри кровь и зачем её сравнивать. Надо — и всё тут. Работа такая.

Зинтер смотрела на Силя задумчиво и почти жалостливо.

— Прости за откровенность, но твоя мать была не слишком доброй женщиной, — вкрадчиво начала она.

— Да, это у нас семейное.

— Тебя это не смущает?

— Что она не была доброй?

— Что она была твоей матерью. И отказалась от тебя. Фактически выбросила, лишила детства. А потом подобрала обратно, как только обнаружила, что ты можешь быть полезен.

Силь едва сдержался, чтоб не закатить глаза. У него не было никакого желания выслушивать собственную биографию в вольном пересказе пополам с подтасовкой фактов, но надо же понять, к чему эта гадюка клонит.

Голова соображала плохо, пришлось спрашивать в лоб:

— Что вы хотите от меня услышать?

— Правду. Мы же условились говорить правду, помнишь?

— Допустим.

— Я просто хочу разобраться. И объяснить. То, что ты от меня ждёшь… эти требования, допрос этот дурацкий… Ты не понимаешь, ты никогда этого не испытывал, тебя никто не любил так. Я смотрю на тебя — и вижу несчастного, недолюбленного ребёнка. Тебя никогда не опекали, не защищали, не ценили просто за то, что ты есть. Тебя замечали только когда ты был нужен, и ты из шкуры лез, чтоб быть нужным: обманывал, убивал, воровал, подставлял, соблазнял и провоцировал. Ты весь мир готов был перевернуть, чтоб Леда тебя заметила и полюбила. — Фелиция Зинтер говорила истово, вдохновенно. Если она речи в парламенте так же читала, то понятно, как столько лет продержалась во главе этого сброда. Семья, дети, защищённость, любовь — ну просто все болевые точки общества как на подбор. — Мы с твоей матерью не были подругами, но я всегда уважала её как профессионала, как умного и ответственного человека. Но за то, как она поступила с тобой, я её уважать не могу. Родители не должны… не имеют права так относиться к своим детям! Это родная кровь, и её нужно защищать, а не использовать. Мы должны жить ради них, ради их будущего!