Героем России 15 июня 1996 года стал Владимир Борисович Барковский. Родился он 16 октября 1913 года в г. Белгороде Курской губернии в семье служащих.
После окончания средней школы в 1930 году работал слесарем на заводе и учился на вечернем рабфаке. В 1934 году стал студентом Московского станкоинструментального института. Активно занимался планерным и парашютным спортом в Московском студенческом аэроклубе. Закончил летную школу ОСОАВИАХИМа и как пилот был приписан к истребительному полку ПВО г. Москвы.
В 1939 году, окончив институт, был призван на службу в органы государственной безопасности и направлен в специальную разведывательную школу. И уже в конце 1940 года был направлен на работу в Англию в качестве оперативного сотрудника лондонской резидентуры по линии научно-технической разведки. Вот как он рассказывает об обстоятельствах того времени:
«В 1937–1938 годах органы государственной безопасности существенно пострадали от распространившихся на них репрессий. Ликвидировались целые резидентуры, многие разведчики стали жертвами произвола, агентуру стали подозревать в двурушничестве. Словом, в преддверии войны с Германией разведка была существенно ослаблена.
Понимание того, что вести войну, не имея эффективной разведки, нельзя, привело к решению Политбюро ЦК партии о мерах по усилению разведывательной деятельности в странах «оси» и в других ведущих капиталистических государствах, пополнению разведки кадрами из партийного и советского аппарата и о переходе к стационарной подготовке разведчиков. Так возникла Школа особого назначения. Это позволило приступить к собиранию сил, необходимых для вступления разведки в войну во всеоружии. Эти силы пополнились выпускниками ШОН набора 1939 и 1940 годов, среди которых оказался и автор этих воспоминаний, направленный на работу в английское отделение 5-го отдела ГУГБ НКВД.
С настроением не оплошать я выехал в Лондон в конце ноября 1940 года после непродолжительной стажировки в английском отделе МИД СССР. Примечательным моментом перед выездом из Москвы явилась беседа с В.М. Молотовым. В доброжелательном тоне, хотя и несколько суховато в силу присущих ему черт характера, Молотов рассказал о положении в Англии, о состоянии англо-советских отношений, о политических задачах нашего посольства в Великобритании. Указал, что предстоит серьезная работа, учитывая традиционную недружественную политику ее правящих кругов в отношении Советского Союза.
В Лондон я прибыл в начале февраля 1941 года. Европейский путь был тогда закрыт из-за начавшейся Второй мировой войны, и ехать пришлось через Японию, Гавайские острова, США и вокруг Ирландии в Ливерпуль. Здесь мне довелось принять боевое крещение в полном смысле этого слова. После того как нас устроили в отеле ожидать ночной поезд на Лондон, начался налет немецкой авиации на Ливерпульский порт. Еще днем мы ходили по городу, и вид развалин произвел удручающее впечатление. Теперь же от грохота зениток и разрывов бомб, воя сирен, прямо скажу, человеку, привыкшему к мирной жизни, стало страшновато, но я невольно поддался удивительно спокойному отношению англичан к этому событию и понял, что им свойствен стоицизм, мужество и, как я потом убедился, патриотизм и постоянная готовность постоять за свою страну и рисковать перед лицом опасности. Понял я и то, что отныне этот «шумовой оркестр» будет неизбежным спутником моей жизни и деятельности в Англии, с которым придется считаться, ведя разведывательную работу. Как ни странно, это успокаивало.
В отличие от нью-йоркской резидентуры, лондонская начала свою работу практически с нулевой отметки, ибо в начале 1939 года по указанию Берии она была ликвидирована, а агентурная сеть оставлена на произвол судьбы. Ее надо было оживлять, и в ноябре 1940 года прибыл новый резидент — Анатолий Вениаминович Горский. Он начал свою работу с восстановления связи с «кембриджской пятеркой».
Выход на первую встречу с агентом запомнился на всю жизнь. Получив адрес, данные об агенте и пароль, я прибыл к месту его жительства, но половины его дома не существовало — накануне был налет на Лондон немецких бомбардировщиков. Я взялся помочь какой-то пожилой женщине вытащить ее вещи из-под обломков. В завязавшемся разговоре она сообщила, что в их доме жило несколько европейцев, которых переселили в дом на соседней улице. Там и был найден объект моего интереса.
За этим агентом последовали другие, стал накапливаться опыт ведения разведки в сложных условиях.
Лондонская резидентура явилась пионером в разведывании проблем создания атомного оружия, которое можно считать целой эпопеей в научно-технической разведке, и причастность к ней составляет, по справедливости, предмет гордости всех тех, кто добывал для страны нужную информацию.
Резидент Горский поручил выполнение этой задачи одному из членов «пятерки». В сентябре 1941 года тот передал Горскому подборку материалов. Из них явствовало, что создание атомной бомбы в Англии приняло практические очертания. В подборке были подробные сведения о создании и деятельности «уранового комитета», о технологии производства урана-235, о конструкции атомного заряда атомной бомбы пушечного типа, об исследовательских и промышленных центрах страны. С одобрения Объединенного комитета начальников штабов предполагалось создать атомную бомбу в течение двух лет.
Принеся эту информацию, Горский, учитывая ее насыщенность технической терминологией, поручил мне, как инженеру, подготовить для Центра обзорную телеграмму. Это было мое первое, может быть, еще не осознанное по степени важности соприкосновение с проблемой атомного оружия. Позже я принял на связь агента, непосредственного участника исследований, проводившихся в Англии. На первой же встрече он оживленно стал мне втолковывать значение точного определения величины сечения захвата нейтронов атомами урана-235 для успешного протекания реакции деления. Обнаружив, что все это находится за пределами моего понимания, он поинтересовался, как я думаю строить свою работу с ним дальше. Я предложил передавать ему вопросы наших специалистов, а он будет готовить ответы. Он сказал, что предпочел бы в моем лице иметь дело с человеком, который в состоянии осмысленно участвовать в обсуждении передаваемой им информации. И предложил мне купить американский учебник «Прикладная ядерная физика». Пришлось «сесть за парту». Эта учеба стоила бессонных ночей, но мы оба были довольны, когда однажды он сказал, что теперь со мной можно иметь дело.
Позже появилась потребность в создании агентурной сети из непосредственных участников соответствующих исследований. Один из них по собственному почину вышел через своего знакомого на Горского и в декабре 1941 года передал свой первый материал. После изучения и проверки он был завербован в 1942 году. Второй агент работал в системе «уранового комитета». Третий агент был завербован мной. Таким образом возникла компактная, но эффективная агентурная сеть этого профиля.
Вообще агентурная сеть лондонской резидентуры, как она сложилась в предвоенные годы, состояла из людей, близких нам идейнополитически, начавших и продолжавших сотрудничать с нами исходя из морально-нравственных соображений, людей пунктуальных, инициативных и мужественных.
Вспоминается, как резидент решил однажды вознаградить агента, добывавшего исключительно ценные сведения о радиолокации. Зная этого человека, я понимал, что ни денег, ни ценных подарков он не возьмет. Остановились на обеде. В ресторане он был явно рассержен, почти ничего не ел и не пил, а на мой вопрос, чем объясняется его поведение, ответил: «Сейчас у вас идет битва за Сталинград, мы поставляем вам военную технику и материалы, вы оплачиваете поставки валютой, а ты тратишься на такие пустяки, как этот обед. Прошу в дальнейшем воздержаться от подобных поступков».
Работа в лондонской резидентуре была хорошей школой для накопления опыта разведывательной деятельности. И в моем становлении как разведчика большую роль играли оба резидента: Анатолий Вениаминович Горский (в 1941–1943 гг.) и Константин Михайлович Кукин (в 1943–1946 гг.). В 1946 году окончилась моя командировка и я вернулся на Родину».
