Дородный детина, выбив остатки стекла ногой, вошел в комнату, оставив за спиной покатую крышу соседнего дома. Черт возьми! Какая пунктуальность!

Другой человек, более поджарый, но такой же злодейской наружности, вошел следом. Сзади я увидел еще одного. Я с удовлетворением отметил, что они идеально подходили для предстоящего представления.

Ван Кемпелен выронил чашку и через всю комнату направился к своей скамье, встал, заслоняя собой приборы широко расставленными руками. Мы с Петерсом встали, и дородный детина озадаченно на нас посмотрел.

Я издал боевой крик и бросился вперед. Жаль, что я не мог сказать ничего, подходящего для такого случая, так как вряд ли хоть один из них понимал по-английски. Я сделал ложный выпад левой в сторону лица великана. Он парировал удар правой, а левой ударил меня под ребра. И именно в этот момент меня пронзила мысль, что это не те люди, которые заключили с нами контракт, а настоящие наемники, работающие по собственному расписанию.

Я изогнулся, надеясь увернуться от удара по голове, который, я был уверен, последует за этим. Но его не последовало, так как Петерс сделал выпад и схватил нападавшего, не дав его кулаку опуститься. Я услышал, как великан засмеялся и увидел, как он пытается вырваться. После того, как это ему не удалось, выражение удивления появилось на его лице. Потом Петерс вывернул ему руку вниз и вынудил его, таким образом, нагнуться вперед, сам же схватил его левое ухо зубами и повернул ему голову на сторону, оторвав половину этого ненужного приложения к голове. Противник взревел, а его щека и шея окрасились кровью. Потом Петерс схватил его за руку и перебросил через бедро. В это время один из оставшихся ударил его дубинкой по голове. Я не мог прийти ему на помощь или хотя бы предупредить криком.

От этого удара Петерс пошатнулся, но не упал. Он повернулся лицом к человеку с дубинкой, но второй прыгнул ему на спину. В это время тот, с половинкой уха и сломанной рукой, вынул из-за пояса нож правой рукой и, пошатываясь, направился к дерущимся.

Не в силах подняться, я согнулся, обхватил колени руками и покатился ему под ноги. Когда он упал на меня, то произнес проклятия по-французски, которое я тут же прибавил к своей коллекции. Ничего не видя, я в любой момент ожидал удара ножа, но удара не было. Я сделал несколько глубоких вдохов и попытался встать, когда раздались душераздирающие крики.

Когда я выпрямился и повернулся, то увидел, что Эмерсон заталкивает тело одного из верзил в дымоход. Другому Петерс выкручивает руки, а тот, которого я сбил с ног, поднимается с ножом в руке, другая безжизненно повисла, половина лица залита кровью. Я услышал тяжелые шаги на лестнице и крик «Жандармерия!» как раз в тот момент, когда у подопечного Петерса затрещали кости, а тот, что с ножом, бросился на меня. Когда я отразил удар и послал ему ответ в челюсть, раздался тяжелый удар в дверь. Что-то, несомненно, сорвалось в нашем предполагаемом сговоре с полицией. Когда раздался еще один удар, Эмерсон перестал заталкивать свою жертву в дымоход, пробежал через всю комнату к туалетному столику Ван Кемпелена, схватил бритву, выскочил в окно и исчез среди крыш.

— Неплохая идея, — заметил Петерс, оставив свое занятие. Ван Кемпелену: — Спасибо за чай. — Потом он прошел к окну и вылез на улицу.

Я бросил взгляд на изобретателя, который все еще охранял свои сокровища. Раздался еще один удар в дверь.

— Доброй ночи, — пожелал я. — Счастливо оставаться.

Он прищурил, как бы в сомнении, свои изумительные глаза, потом, когда я уже почти ушел, сказал вдогонку:

— Будьте осторожны.

Я услышал, как вылетела дверь прежде, чем он успел к ней подойти. Черепица была влажная и скользкая, и я ориентировался по темным фигурам, маячившим впереди. Вскоре крыша стала плоской. Далеко позади слышны были крики. Я поспешил.

Собаки под нами все еще продолжали жаловаться.

Не знаю, сколько времени мы убегали. Наконец, я последовал за Петерсом через окно в безлюдное пространство чердака. Кто из них обнаружил это место, он или Эмерсон, вышло ли это случайно или по воле таинственного инстинкта, — я никогда не спрашивал, только мне кажется, что именно в это время мы потеряли Эмерсон. Несколько минут мы лежали, притаившись, прислушиваясь к шуму погони. Все тихо. Мы вышли из укрытия, по лестницам благополучно спустились на землю и оказались на улице.

Потом мы бродили какое-то время, но ночные улицы затихли. Даже собаки успокоились. Вскоре Петерс нашел кафе, где мы смогли отдохнуть за стаканом вина, подсчитывая наши потери, которые были минимальными, и привести себя в порядок.

Теперь казалось бесполезным думать о том, почему префект полиции не сделал то, что, как предполагалось, должен был сделать. Мы решили выждать какое-то время, а потом отправиться назад, в то место, которое мы покинули так внезапно, и посмотреть, нельзя ли что-нибудь разузнать. Между тем, Петерс оторвал большой кусок табачной жвачки от плитки, которая была у него с собой, изумляя меня своей способностью плевать за дверь, — а расстояние от того места, где мы сидели, было порядочным — когда она открывалась, не задев ни разу того, кто входил или выходил. Я, в свою очередь, на спор перепил четырех местных пьяниц, для чего мне потребовалось чуть меньше двух обычных стаканов вина. Наши номера вызвали всеобщее веселье среди других посетителей на протяжении двух часов, проведенных нами в заведении.

Где-то били часы. Мы слышали этот звук уже в третий раз с момента нашего появления. Заплатив по счету, мы вышли. За время нашего кратковременного пребывания в помещении ночь стала значительно более холодной, поэтому мы подняли воротники и засунули руки в карманы, прежде чем отправиться к месту недавней конфронтации.

Здание было полностью погружено в темноту. Мы несколько раз прошли мимо; казалось, поблизости никого не было. Наконец, я подошел и тронул дверь. Замок был сломан. Она легко отворилась. Я дал знак Петерсу, и мы вошли. Двигаясь медленно, ступая осторожно, мы поднялись по лестнице. Когда мы достигли пролета, ведущего к двери Ван Кемпелена, мы остановились и долго прислушивались. Молчание было абсолютным. Тогда я прошел вперед и в полной темноте наощупь обследовал дверь. Этот замок тоже был сломан, а дверной косяк расщеплен.

Я толкнул дверь и подождал. Никакой реакции.

Я вошел. Сквозь разбитое окно в комнату проникал лунный свет. Пользуясь этим освещением, мы могли увидеть, что комната была совершенно пуста. Никаких признаков мебели или приборов, не осталось ни ложки, ни чашки. Даже скамья была сдвинута с места.

Петерс тихонько свистнул.

— Довольно странно, — сказал он, — Что вы об этом думаете?

— Ничего, — сказал я, — Это может значить все, что угодно. Первым делом с утра мы должны увидеть Дупина. Может быть, у него найдутся подходящие ответы.

Петерс сплюнул в окно.

— А может быть, и не найдутся, — сказал он.

Мы поспешили назад, к судну, где мохнатое чудо, висевшее на канатах, приветствовало наше появление.

— Bon juor, черт побери! — сказал ворон. Он устроился на ручке моего кресла и наблюдал, как я пью чай из чашки.

— Bon juor тебе, исчадие ада, — сказал я.

— Вы, похоже, ему понравились, — заметил Дупин. — Определенно, это вы вдохновили его сказать вчера «прекрати».

— Кар-р! Навер-рно! — закричал Грин, расправляя крылья и поднимая голову.

— Вернемся к письму, — напомнил я.

— Да, — ответил он, улыбаясь. — С помощью различных уловок, включающих подарок в виде золотой табакерки, удалось получить доступ к переписке министра. В ней содержатся несколько занимательных пунктов. Так, Ван Кемпелен предложил продать свой секрет правительству. Под текстом этого письма рукой министра сделана пометка, что цена слишком высока, и лучше получить необходимые документы, инсценировав грабеж. Было также пожелание действовать безотлагательно, так как есть другие заинтересованные лица, которых цена устраивает. Это замечание подписано еще одним министром, поставлена дата, вчерашнее число, тридцать первое.