— Я не нашел никаких следов сартанов на Приане, — ответил он Альфреду. — Никаких — кроме построенного ими города.

— Города? — Во взгляде Альфреда появилась надежда.

— Заброшенный пустой город. Давно заброшенный. Они оставили послание; там говорилось о какой-то силе, которая гонит их прочь.

На лице Альфреда отразилось недоверие.

— Но это невозможно. Что же это могла быть за сила? Нет силы — кроме, быть может, вашей, — которая могла бы уничтожить нас или хотя бы помешать нам…

Эпло, заматывавший тканью правую руку, сдвинул брови и угрюмо взглянул на сартана. Похоже, Альфред был искренен; однако же Эпло путешествовал с этим сартаном по Арианусу и имел случай убедиться, что тот вовсе не был таким уж простачком, как казался на первый взгляд. По крайней мере, Альфред понял, что Эпло — патрин, гораздо раньше, чем сам Эпло разгадал в нем сартана.

Если Альфред и знал что-либо о подобной силе, он не говорил о ней. Ничего, Повелитель Нексуса вытрясет из него все.

Эпло аккуратно спрятал концы бинтов под манжеты рубахи и свистнул псу, мгновенно вскочившему на ноги.

— Ты готов, сартан? — Альфред удивленно моргнул:

— Да, я готов. И, коль скоро мы говорим на языке людей, было бы лучше, если бы вы называли меня по имени, а не «сартаном».

— Гром и молния, я даже пса не зову по имени, а уж он-то значит для меня гораздо больше, чем ты!

— Но здесь могут быть те, кто помнит не только патринов, но и сартанов…

Эпло прикусил губу: в словах Альфреда был смысл.

— Хорошо, пусть будет Альфред. — Он постарался, чтобы это имя прозвучало возможно более оскорбительно. — Хотя ведь это не настоящее твое имя, верно?

— Нет. Я просто выбрал это имя. В отличие от вашего мое истинное имя прозвучало бы слишком странно для слуха меншей.

— И каково же твое истинное имя? Твое сартанское имя? Если тебе интересно, я знаю ваш язык и могу говорить на нем — хотя мне это не слишком-то нравится.

Альфред выпрямился:

— Если вы говорите на нашем языке, то знаете, что произнести имя значит произнести руну и воззвать к ее силе. А потому наши истинные имена известны только нам самим и тем, кто нас любит. Имя сартана может произнести только другой сартан. Как ваше имя, — Альфред поднял тонкий палец и указал прямо на Эпло, — начертано на вашей коже и может быть прочтено только теми, кого вы любите и кому доверяете. Видите, я тоже говорю на вашем языке. Хотя и не люблю этого.

— Любовь! — фыркнул Эпло. — Мы никого не любим. Любовь — величайшая опасность Лабиринта, поскольку все, что ты полюбишь, там обречено на скорую смерть. А что до доверия — нам пришлось научиться доверию. Этому ваша тюрьма нас научила. Нам нужно было доверять друг другу — потому что только так мы и могли выжить. Кстати, о выживании: для тебя лучше будет, если я останусь цел и невредим, — ты ведь не думаешь, что сможешь провести корабль назад через Врата Смерти?

— А что случится, если от вас будет зависеть, выживу я или нет?

— О, я об этом позабочусь. Правда, не думаю, чтобы ты потом меня за это благодарил.

Альфред посмотрел на рулевой камень, на руны, которые были начертаны на нем. Он знал их все, но порядок их сильно отличался от того, который он знал. Эльфийские и людские языки основаны на одной и той же алфавитной системе, однако же сильно различаются между собой. Хотя Альфред и мог говорить на языке патринов, Эпло был уверен, что сартан не владеет их магией.

— Нет, боюсь, я не смогу управлять этим кораблем, — проговорил Альфред.

Эпло коротко, жестко рассмеялся и направился было к дверям, но остановился. Обернувшись к Альфреду, он предостерегающе поднял руку:

— И нечего при мне падать в обморок — со мной эти шуточки не пройдут. Я тебя предупредил! Я не отвечаю за то, что с тобой может случиться, если ты вырубишься.

Альфред покачал головой:

— Боюсь, эти чары мне неподвластны. В самом начале я мог этим управлять. Я пользовался ими, чтобы скрывать свою магию — что-то вроде твоих бинтов. А что мне еще было делать? Я не более хотел выдавать свою близость к богам, чем вы! Другие захотели бы использовать меня в своих целях. Корыстные требовали бы от меня богатства. Эльфы — чтобы я уничтожил людей. Люди — чтобы я избавил их от эльфов…

— И ты падал в обморок.

— Я был окружен грабителями. — Альфред поднял руки и растерянно воззрился на них. — Я мог бы единым словом уничтожить их. Я мог бы обратить их в камень. Я мог бы вогнать их по колено в землю. Я мог бы использовать свои чары… и навеки оставить свой след в мире. Я был напуган — не ими, своей силой, тем, что я мог бы с ними сделать. Противоречия, раздиравшие мой разум, были слишком сильны для того, чтобы я мог перенести это. Когда я пришел в себя, я уже понимал, как могу разрешить эти противоречия. Мне нужно было просто потерять сознание. Они взяли все, что хотели, и оставили меня в покое… А теперь я не могу совладать с этими чарами. Это просто… случается со мной.

— Можешь совладать, можешь. Просто не хочешь. Ты нашел для себя удобный выход.

Патрин указал на лавовое море, плескавшееся под килем корабля:

— Но если ты упадешь в обморок и свалишься в лужу в этом мире, тебе уже никогда больше не придется применять свои чары!.. Пошли, пес. И ты тоже… Альфред.

Глава 11. ГАВАНЬ СПАСЕНИЯ, АБАРРАХ

Эпло оставил корабль в доке: магия поддерживала его в воздухе над волнами лавы. С кораблем ничего не случится — руны защитят его лучше, чем смог бы это сделать сам Эпло: в отсутствие хозяина на корабль никто не проникнет. Да и непохоже было, что кто-нибудь попытается это сделать. Не было никого на берегу, ни одно начальственное лицо не пыталось выяснить, по какому делу они прибыли сюда, никто не пытался заставить их уплатить пошлину, ни один моряк не осматривал корабль.

Пес спрыгнул с палубы на пирс, Эпло последовал за ним, приземлившись почти так же легко и бесшумно, как и пес. Альфред оставался на палубе, нервно вышагивая по ней, то подходя к борту, то отступая в нерешительности. Эпло было совсем уже решил оставить сартана как, есть, когда внезапно с отчаянной отвагой Альфред бросил свое неуклюжее тело в воздух, размахивая руками и ногами, и рухнул на пирс бесформенной грудой тряпья. Некоторое время ему не удавалось собраться с силами, чтобы подняться: возникало ощущение, что он пытается заново собрать собственное тело по частям, как головоломку, и к тому же все время делает ошибки. Эпло наблюдал за этим процессом с некоторой толикой веселья, при этом испытывая раздражение и сильнейшее желание помочь неуклюжему сартану, приподняв его за шиворот и хорошенько встряхнув. Наконец Альфред выяснил, что умудрился не переломать себе кости, поднялся и зашагал вслед за Эпло и псом.

Они медленно шли по пристани: Эпло тщательно изучал окрестности. Один раз он даже остановился, чтобы рассмотреть поближе сваленные на берегу тюки; пес обнюхал их, Альфред тоже присмотрелся.

— Что это такое, как вы думаете?

— Сырье какое-то, — ответил Эпло, легко касаясь тюков. — Мягкое, волокнистое. Одежду из него делать можно. Я… — Он замолчал, наклонился ближе к тюку, словно обнюхивал его, как пес; выпрямился, указал пальцем:

— Что ты об этом думаешь?

Альфред, казалось, был немало удивлен вопросом, однако же наклонился ближе, прищурился, рассеянно изучая тюк:

— Что? Я не могу…

— Приглядись к знакам на тюке. Альфред только что носом не ткнулся в изучаемый предмет, вздрогнул, слегка побледнел и отстранился.

— Ну и что? — требовательно спросил Эпло.

— Я… я не могу быть полностью уверенным…

— Как это не можешь, чтоб тебе пусто было?!

— Знаки стерты, их трудно прочесть.

Эпло покачал головой и зашагал дальше, свистнув псу, — тот, видно, решил, что отыскал крысиную нору, и принялся устраивать подкоп под тюк.

Обсидиановый город встретил их тяжелым, зловещим молчанием: никто не выглядывал из окон, не бегали по улицам дети… Однако было очевидно, что когда-то в городе бурлила жизнь, сколь бы невозможным ни казалось это здесь, на берегу лавового моря, чей жар и испарения убили бы любого простого смертного.