Рычание пса стало еще более угрожающим, глаза сузились, он прижал уши. «Нам было неплохо вместе, — казалось, говорил он Альфреду. — И я думаю, что ты хороший человек, и мне было бы жаль, если бы с тобой что-нибудь случилось. Но если ты подойдешь ближе и будешь тянуть руки к хозяину, я вцеплюсь в тебя зубами».

Альфред поспешно отдернул руку и отступил.

Пес настороженно следил за ним.

Глядя на Эпло, Альфред пришел к выводу, что патрин все же не было ранен. Он уснул, что было либо поразительной храбростью, либо поразительной глупостью — Альфред не мог бы точно сказать.

Однако, возможно, это был просто здравый смысл. Альфред припомнил, что вроде бы патрины способны исцелять себя во сне. Только теперь Альфред осознал, что и сам смертельно устал. Он мог бы идти вперед — ужас гнал его, ужас перед тем, чему он стал свидетелем в чертоге. Он продолжал бы идти, бежать вперед, пока не упал бы от усталости. Пожалуй, было бы лучше отдохнуть, сберечь силы для того, что ожидало его впереди. Он бросил испуганный взгляд на закрытую дверь.

— Вы… вы думаете, мы здесь в безопасности? — спросил он вслух, не очень понимая, кому адресован его вопрос.

— В большей безопасности, чем где-либо еще в этом обреченном городе, — ответил принц Эдмунд.

Кадавр казался сейчас более живым, чем живые люди. Его дух снова отделился от тела, но, похоже, тело и дух действовали совместно. Только теперь тело казалось тенью.

— Что с ним? — Альфред с искренней жалостью посмотрел на Джонатана. Герцог, погрузившийся в глубины видения, бессмысленным взглядом смотрел перед собой. Принц вывел его из комнаты за руку, как ребенка, и пальцы Джонатана были едва ли теплее, чем рука кадавра.

— Он… сошел сума?

— Он увидел то же, что и вы. Но в отличие от вас он продолжает видеть это.

Став свидетелем убийства, происшедшего в древние времена, Джонатан оставался безучастным к окружавшему его кошмару. Кадавр осторожно, но настойчиво принудил его сесть на пол. Взгляд герцога был устремлен в прошлое. Временами он вскрикивал, его руки двигались, словно он пытался помочь кому-то, невидимому для Альфреда.

Призрак принца Эдмунда был теперь отчетливо виден в багровом полумраке — сияющий голубовато-белым светом очерк фигуры. Тело его казалось черной тенью.

— Мы в безопасности, — повторил он. — У мертвых сейчас есть более неотложные дела, чем гнаться за нами.

Альфред содрогнулся, уловив в голосе принца мрачные нотки:

— Дела? Что вы имеете в виду?

Призрак обратил мерцающие глаза к двери:

— Вы слышали ее. «Мы получим свободу, когда наши угнетатели будут мертвы». Она имеет в виду живых. Всех живых.

— Они собираются убить… — Альфред задохнулся от ужаса; казалось, его разум неспособен воспринять услышанное. Он покачал головой:

— Нет, это невозможно!

Он помнил слова лазара, вспомнил выражение ее лица — страшного живого-мертвого-призрачного лика…

— Мы должны предупредить людей, — пробормотал он, хотя сама мысль о том, чтобы заставить двигаться свое измученное, усталое тело, едва не заставила его заплакать. Он даже не представлял себе, насколько вымотался.

— Слишком поздно, — ответил призрак. — Убийства уже начались и будут продолжаться — тем более теперь, когда сам Клейтус тоже стал лазаром. Как и сказала ему Джера, он познает истинную власть — власть, которая будет вечно принадлежать ему. Единственная угроза для него — живые, и он позаботится о том, чтобы уничтожить эту угрозу.

— Но что могут ему сделать живые? — спросил Альфред, содрогнувшись от страшного воспоминания. — Он ведь… он — мертвый!

— Но вы можете соткать чары, которые заставили мертвого умереть, — сказал принц Эдмунд. — А если вы можете сделать это, значит, могут и другие. Клейтус не может рисковать. Но даже если бы и не было этой причины, лазар все равно убивал бы — из ненависти. Теперь и Клейтус, и Джера понимают, что живые сделали с мертвыми.

— Но как же тогда вы? — Альфред озадаченно посмотрел на принца. — Вы сказали, что понимаете. Однако же в вас я чувствую только глубокое сожаление, сострадание, но не ненависть.

— Вы были там. Вы видели.

— Я видел, но я не понимаю! Может быть, вы объясните мне?

Внезапно глаза призрака, казалось, закрылись, сияние их погасло.

— Мои слова — для мертвых, не для живых. Только тот, кто ищет, найдет.

— Но я ищу! — возразил Альфред. — Я на самом деле хочу узнать, хочу понять!

— Если это так, вы узнаете, — ответил принц. Джонатан страшно вскрикнул, схватившись за грудь, и согнулся пополам, содрогаясь от боли. Альфред поспешил к нему.

— Что с ним случилось? — выдохнул он, оглядываясь. — На нас напали?

— Не теперь. Его ранило не оружие настоящего, — молвил призрак, — но оружие прошлого. Он все еще во власти видения, он — в прошлом. Если можете, лучше разбудите его.

Альфред перевернул Джонатана. Губы герцога посинели, глаза мертво расширились, кожа его была холодной, сердце билось неровно. Молодой человек был настолько во власти видения, что ему грозила смерть от потрясения. Но, быть может, если разбудить его, ему станет еще хуже… Альфред посмотрел на Эпло. Бледное лицо спящего было спокойно и безмятежно, черты смягчились, словно не было ни забот, ни болезни, ни чудовищного напряжения последних часов.

Сон. Или, как называли его древние, «малая смерть». Поддерживая герцога, Альфред шептал ему слова успокоения и утешения, вплетая эти слова в песенный узор рун. Напряженное тело Джонатана расслабилось, искаженное болью лицо разгладилось. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Еще мгновение Альфред поддерживал обмякшее тело Джонатана, потом, убедившись, что тот действительно спит, бережно уложил его на пол.

— Несчастный, — мягко проговорил сартан. — Ему придется жить с сознанием чудовищного зла, которое он навлек на свой народ.

Принц Эдмунд покачал головой:

— То, что он сделал, он сделал из любви. Это повлекло за собой зло, но, если он достаточно силен, добро возобладает.

Подобные сказки хорошо рассказывать детям перед сном, но в туннеле, озаренном отблесками пламени, в подземельях города, оказавшегося во власти непередаваемого кошмара…

Альфред прислонился к стене и почти соскользнул по ней на пол.

— А как же ваш народ? — спросил он, внезапно вспомнив Кэйрн Телест. — Ведь они же в опасности! Разве вы не должны предупредить их, помочь им?

Выражение лица принца изменилось, стало печальным. Впрочем, быть может, Альфред просто ощутил его печаль и только представлял себе, что лицо кадавра приняло это выражение.

— Я скорблю о моем народе и о страданиях его. Но они — живые, а значит, более не подвластны мне. Я оставил их, и ныне слова мои — для мертвых.

— Но что вы будете делать? — беспомощно спросил Альфред. — Что вы можете для них сделать?

— Я еще не знаю, — ответил призрак. — Но это будет сказано мне. Ваше живое тело требует отдыха. Спите. Я буду на страже, покуда вы отдыхаете. Не страшитесь ничего. Пока вы в безопасности.

У Альфреда не было иного выхода, кроме как довериться принцу и уступить усталости. Магия — даже магия сартанов — имеет свои ограничения, что их пребывание в атом чудовищном мире только подтвердило.

Альфреду удалось продержаться так долго только потому, что он использовал магию, но теперь ему необходимо было восстановить силы. Со вздохом он устроился поудобнее на каменном полу.

Пес, внимательно следивший за Альфредом, казалось, был доволен: он тоже получал возможность отдохнуть. Свернувшись подле своего хозяина, пес положил голову на грудь Эпло, однако же глаз так и не сомкнул.

Эпло очнулся от сна, исцелившего его тело, но не принесшего успокоения разуму. Без всякой видимой причины от ощущал тревогу и гнев. Лежа на полу в туннеле, он поглаживал голову пса и пытался понять, что с ним происходит.

Что-то он собирался сделать… или сказать… что-то невероятно важное, нужное… но он не мог вспомнить, что.

— Бред какой-то, — сказал он псу. — Чушь. Невозможно. Если бы это было так важно, я бы это помнил.