Ему не хотелось думать, что всё потеряно, но случая поговорить судьба пока не предоставила. И самому создать такой случай пока не удалось.

А вечером он приехал домой, и было уже довольно поздно. Чтоб не иметь сил для ерунды, он устраивал тренировки каждый вечер. Молодёжь стонала, но являлась без опозданий. Рыжий попробовал спросить Анриетту про Катрин, но та отмахнулась – ничего не знаю, она мне ничего не рассказывает, ничего передавать тоже не буду, давайте сами. Ну и ладно, сами – так сами.

И вот Рыжий оставил машину в подземном гараже, и зачем-то вылез на улицу, вместо того, чтобы просто подняться на лифте наверх. Охладиться, наверное. А на улице шёл дождь, такой тёплый летний дождь, хотя нет, всё же гроза, просто далёкая, и громыхает не над головой, а где-то за городом, наверное. В тот вечер, когда они снова встретились с Катрин, было иначе. Воспоминания грызли душу и больно скреблись где-то внутри, ну так что теперь? Нужно действовать, однако.

Он повернул к дверям, совершенно мокрый, но краем уха услышал какой-то левый звук. Будто кто-то плачет. Кто может плакать тут ночью под дождём? Вроде некому. Или показалось?

Звук доносился из-за кустов, скрывавших, он знал, детскую площадку. Там стояли качели, карусель, какие-то фигуры зверей – настоящих и волшебных, и песочница, и домик, и даже деревянный корабль. Было бы Рыжему лет пять – он бы с той площадки не выводился. И местные дети как раз так и делали, под присмотром матерей и воспитателей. Но это днём, а ночью?

Кто-то сидел на качелях, небольшая фигурка. Рыжий подошёл. Он не верил в волшебное существо со злыми умыслами ночью, на детской площадке, посреди большого города. Вот если бы в чаще леса на поваленном дереве кто-нибудь плакал ночью под дождём – он бы задумался, там могут быть варианты. А в городе все эти сущности не живут.

На качелях сидела, обхватив себя за плечи, и ревела девчонка с косичками, та самая, которая с собакой. Тогда Рыжий спросил у консьержа – кто такая, потому что не видел раньше. И оказалось, что и вправду въехала только на прошлой неделе, и не куда-нибудь. а в квартиру аккурат под Рыжим, на тридцать восьмом, значит, этаже. И квартира там какая-то такая же, как у него самого. И точно, в квартире был ремонт, а недавно вроде закончили. Но он же был вообще не в себе, и не обращал внимания на все эти мелочи. Тем более, что звукоизоляция у него магическая, и посторонних шумов не слышно. И консьерж сказал – да, переехала недавно, зовут – госпожа Жозефин, и собачка у неё, белая, всё верно.

Сейчас собаки рядом не наблюдалось. Потеряла, что ли? Оторвался и убежал? Или она опять без поводка гулять потащилась?

- Эй, ты чего? Пса своего потеряла, что ли?

Девчонка даже не сразу поняла, что с ней разговаривают. Пошевелилась, разглядела Рыжего – а так-то дождь льёт только в путь, и вообще ночь и темно. Но маг же. Подскочила, ощетинилась.

- Чего надо?

- Да ничего, просто пошёл посмотреть, кто ревёт, мало ли, может помочь надо.

- А ты прямо вот идёшь и помогаешь всем.

- Нет, не всем. Но иногда случается. Опять что ли пса вывела без поводка?

- Ничего подобного, дома он.

- Тогда парень бросил, что ли?

- А ты ничего умнее не можешь придумать? Можно огорчиться только из-за того, что тебя бросил парень?

- Нет, я понимаю, что жизнь штука непростая. Но девчонки часто ревут из-за того, что их бросили. Или ещё как-нибудь не так с ними поступили.

- Можно подумать, бросить может только парень, - прорыдала она.

- Девушка, что ли? – и такое случается, наверное.

- Да причём тут девушка! Вот одно на уме, что за человек, - она даже рыдать забыла.

Вот и славно.

- Да уж какой есть. Так кто бросил-то? Может, того, дело поправимое?

- Нет, - всхлипнула она. – Это если парень бросил, поправимое, потому что другой найдётся. А если ты твоей семье как кость в горле, то это навсегда.

- Да ладно, - позволил себе усомниться Рыжий.

И услышал дивную историю о том, что у девчонки где-то в провинции родители и младшие братья, родители были против того, чтобы она училась в столице, а она выучилась, и домой после учёбы не вернулась. А недавно они узнали, кем она работает, и решили, что такая работа не для приличной девушки из приличной семьи. И отец поставил ультиматум – или она возвращается домой, или у него нет больше дочери.

- И вот… у него нет больше дочери, - щвыркнула носом девчонка.

- А ты сказала, что у тебя тоже больше нет никого? – брякнул он первое, что пришло в голову.

- Нет. Зачем? Это и так понятно, - слёзы полились рекой, мешаясь с каплями дождя.

- Слышь, а ты где работаешь-то? В стриптизе что ли? Или в эскорте? – ну просто Рыжий не смог придумать никакого другого варианта, из-за которого можно было бы так вызвериться на собственную дочь.

- Куда там! Я Жозефин Марту, я лучший корреспондент ТВП-27!

- Что-о-о?

В общем, Рыжий понял. И подумал, что родители – идиоты. Потому что это имя слышал даже такой далёкий от прессы человек, как он. И даже видел пару выпусков новостей и одну программу с её участием.

Девчонка работала на очень горячих темах – происшествия и криминал, беспорядки, военные действия. Кажется… кажется, однажды она даже приезжала, когда столичный телеканал делал большую программу про Легион, их там было несколько, и она, вроде, тоже.

- И что им не нравится? Что ты крутая?

- Что я зарабатываю деньги на неприглядных сторонах человеческой жизни. Что у меня репортажи то про убийство, то про теракт, то про право женщин работать там, где им хочется. Я специально взяла псевдоним, это фамилия прабабушки. И не говорила, чем занимаюсь, а новости они не смотрят, или смотрят, но на государственных каналах. А тут им рассказали, что меня видели, и они посмотрели, много выпусков. И сказали, что не для того меня рожали и растили, чтобы я про убийства по телевизору рассказывала. И чтоб я немедленно увольнялась и возвращалась в Льен. А я не хочу. Я профессионал, и я хорошо делаю свою работу. И причёска у меня не идиотская… Ещё б сказали замуж выйти за отцовского племянника, ага, - она уткнулась лбом в опору от качели и продолжала рыдать.

Рыжий попытался дотронуться – ну безобразие же, нельзя рыдать под дождём, даже если у тебя родители… такие вот. Но она оказалась насквозь мокрая, и он понял, что сам такой же.

- Слушай, хватит мокнуть. Ещё только простынь и заболей, ага. На радость всем, кто злобствует. Там, наверное, те люди, которые тебя сдали, просто позавидовали.

- Не знаю, и знать не хочу. Я только на квартиру заработала, на хорошую, и собаку завела, я не хочу отсюда уезжать!

- Не хочешь – и не уезжай. Понимаешь, никто не может тебя заставить. А неприятие родных, ну, пережить. Может, остынут ещё, и помиритесь.

- Не остынут, я их знаю.

- Ладно, всё равно это не конец света, поняла? У тебя хоть выпить-то есть?

Девчонку уже колотило крупной дрожью – кто её знает, сколько она тут сидит и ревёт?

- Выпить? Зачем?

- Чтоб согреться.

- Нет.

- Тогда пошли.

- Куда? – она даже реветь перестала.

- Ко мне. У меня есть, я запас сделал, - усмехнулся Рыжий, но усмешка вышла горькой. – Пса-то покормила? Или голодный сидит?

- Покормила. Прогуляла и покормила.

- Умница. А у меня кот голодный. Придём – нас сожрёт. Наверное. Но всё равно пошли. Будем греться.

В пятницу утром Катрин оказалось как-то особенно сложно настроиться на работу – потому что днём общее совещание. Итоги недели, планы, новости. И нужно будет сидеть за одним столом с Вьевиллем. И делать вид, что всё в порядке.

А оно было совсем не в порядке. Анриетта вчера пришла с тренировки и спросила:

- Слушай, да что у вас там? Рыжий как с цепи сорвался, так нас гонял.

- Ничего, - Катрин пожала плечами, будто и впрямь ничего.