На первой странице был изображен пострадавший от вторжения дворец. Генрих Третий в руках страшного чудовища, в котором я с некоторым опозданием узнала нашего тролля, и Мила, бьющая Кормака по голове.

«Хрупкая студентка — повелительница чудовищ. Чудо или хорошо спланированная в погоне за удачным замужеством акция?» — гласил заголовок.

— Разошлась уже по всей Итарии, — покачал головой Аврелий.

— Да, — протянул Жорик. — Репутацию девушки надо спасать…

Последнее мне совсем не понравилось, потому что спасать репутацию Милы в данном случае должен был потерянный дракон.

Как натура образованная и начитанная я хорошо знала, что такие жертвы часто оборачивались для мужчин настоящей любовью. Несчастная и несправедливо обвиненная жертва вызывала у лиц противоположного пола непреодолимое желание защитить ее и укрыть от жестокого мира. А потом они и глазом не успевали моргнуть, как оказывались женатыми, да еще и с тремя детьми.

«Определенно, Анжера найти необходимо», — сделала я самый правильный из всех возможных вывод. Положила голову на подлокотник и постаралась устроиться поудобнее (насколько вообще может быть удобно с тяжелым поясом, начиненным взрывчаткой). Где-то надо мной совещались мужчины, ритмично тикали часы в кабинете ректора, и под это мерное бу-бу-бу я начала медленно проваливаться в сон.

— Пора! — крикнул кто-то мне в ухо, отчего я подпрыгнула на кресле, ударилась головой о деревянный подлокотник и выронила на пол лекционный материал.

— Итак, Гвиневра, вы осматриваете зал и, если что-то покажется подозрительным, тут же сообщаете мне, — скомандовал ректор. — От меня не отходить, беруши не вынимать.

Я подавила зевок, кивнула и с усилием поднялась. Что-то в словах ректора показалось мне неправильным, но спросонья разобрать, что именно, я так и не смогла.

Жорик любезно подал мне брошюру и сопроводил до выхода из кабинета, на пороге которого стояла любопытная ректорская дочь. Вопреки моим ожиданиям Аурелия была одета скромно, в белую обтягивающую блузку и строгую юбку до колена. Но в том, что она снова подслушивала, не было никаких сомнений, потому что молодого секретаря поразила свойственная всем клеркам болезнь — ее скрутил хондроз, и разогнуться она не смогла.

— Аурелия? — застыл магистр при виде дочери. — Что происходит?

— Я просто хотела смазать замочную скважину маслом! Это моя работа, — с достоинством ответила девица и проковыляла к столу.

— Ах, так! — рассвирепел ректор. — Вот и работай! И к медикам обращаться не смей, я лично прослежу, чтобы ты не покинула кабинет до конца рабочего дня!

— Но, папа, а как же темный? — залепетала расстроенная шпионка.

— Какой такой темный? — Аврелий сорвался на фальцет. — Я разве говорил тебе о темном?!

— Не говорил, — с тяжелым вздохом созналась секретарь, и мы все постарались поскорее покинуть помещение, чтобы не мешать родственникам выяснять отношения.

Все тот же университетский коридор встретил нас теплым светом, картинами и парочкой новых, вполне симпатичных и очень похожих на живых людей статуй. Господин Бон, дав напоследок несколько советов относительно моего оружия (метиться получше, швырять резко), ушел — занимать стратегическое место в зале. Когда статуи отлепились от стен и последовали за своим начальством, я поняла, что успех нашего предприятия предрешен. Потому что в вопросах поимки преступника маскировка играет не последнюю роль. А маскировка у королевской службы безопасности была что надо.

— До встречи на концерте, дорогие коллеги, — поклонился нам менталист и последовал примеру Бона, то есть тоже ушел.

— Как дела в трактире? — спросил Жорик у Йонаса. — Джесс всех отпустила и улеглась наконец спать?

— Джесс… — расплылся в улыбке дельфин, почти в точности повторяя интонации резко ставшего влюбленным в Милу дракона.

— Понятно, — заключил друг и подал мне руку.

— Он какой-то странный, ты не находишь? — спросила тихонько. — И я всерьез опасаюсь, не получил ли и он удар от нашего Кормака.

— Ох, Джесс… — томно выдохнул Йонас и пошел за нами.

— Не думаю, — успокоил меня друг. — Джесс помощь не нужна.

Я недоуменно посмотрела на Жорика.

— У нее сковородка есть, — с непроницаемым лицом пояснил эльф.

— Очень смешно! — надулась я. — Прямо-таки трясусь от смеха, — и звякнула поясом для наглядности.

Жорик поднял руки и неприлично громко захохотал, глядя то на хмурую, как осенний вечер, меня, то на все еще повторяющего имя моей сестры Йонаса.

— Ты лучше мне вот что скажи, — я приняла грозную позу, — что будет, если покажу Аврелию на невиновного?

— Да ничего не будет, — отмахнулся друг. — Ну побудет несчастный пару дней под наблюдением профессора Штайна. Максимум с Боном поговорит. Но менталист быстро определит, является ли подозреваемый темным или все-таки нет. Не переживай.

Звучало оптимистично. Не хотела бы я стать причиной серьезных проблем для кого-то. Одного безвинно пострадавшего дракона на моей совести было более чем достаточно.

— А Анжера надо бы найти, — вздохнула я. Потуже затянула ворот мантии и спросила: — Так что ты хотел мне рассказать?

— Ничего, — буркнул Жорик, отвернулся, а потом, вспомнив что-то, снова внимательно посмотрел на меня. Стремительно подошел, распахнул мою мантию и, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления, снял с меня казенный убийственный пояс.

— Может быть, врага ты и не обезвредишь, но и себя не подорвешь, — заключил друг и отдал оружие ничуть не удивленному таким исходом дела дельфину.

Мне оставалось только обиженно хлопать глазами. Впрочем, обида эта была в большей степени напускная. Взрывчатка на талии меня и саму изрядно нервировала.

В полном молчании мы дошли до большого зала, в котором мне предстояло сегодня выступать. Пронзительно громкая музыка на подходе к месту напомнила всем нам о том, что выступать я буду не одна. Мы воткнули беруши, я прижала брошюру к груди, эльф открыл тяжелую дверь, и наша компания оказалась в первых рядах поклонников группы «Бумага».

А в поклонниках был весь университет.

Многочисленные стулья были расставлены в несколько рядов у стен, чтобы освободить место для танцев у самой сцены, и первые парочки уже топтались на месте под заунывные мотивы о несчастной и трагической любви. Солистка ансамбля, закрыв глаза, пела о невозможности воссоединиться с любимым на небе, потому что была полностью уверена в том, что ее возлюбленный разбойник за грехи свои попал в преисподнюю, а туда ей не хотелось.

Черное платье, длинные распущенные темные волосы и алая помада наглядно говорили о силе переживаний певицы и ее коллектива. И сила эта была столь велика, что даже беруши не помешали мне насладиться музыкой, словами и незабываемым голосом университетского кассира.

Вскоре зал заполнился битком, и среди наслаждающихся концертом я увидела множество знакомых лиц. Были здесь и сотрудницы канцелярии под непосредственным руководством госпожи Бокен. Госпожа Анжела громче всех аплодировала, подпевала и даже свистела во время гитарного проигрыша. В общем, заведующая канцелярией гордилась самородком, к становлению которого она наверняка приложила свою толстенькую ручку. Судя по кислым лицам стоящих рядом девушек, оставшиеся сотрудницы к этому отношения не имели.

Были преподаватели, были студенты. Все, кто был с нами в столовой, и все, кого я успела увидеть за несколько дней в должности штатной пифии.

И безответно влюбленный главный бухгалтер тоже был здесь. Он озирался по сторонам в поисках Аурелии, нервничал, потел, вытирался платочком и шевелил губами. Думаю, репетировал приветственное «здравствуйте» для роковой дочери ректора.

Не было здесь только подбитого мною в коридоре коменданта. Вероятно, он все еще находился у медиков, что было несколько странно, потому что профессор Фавн тоже был здесь. Значит, лечился вредный старик у зомби.

Грустная мелодия закончилась, и Листок, откашлявшись, объявила: