— По двум причинам. После того как заболел Бриккер, Вересов начал гнать информацию на Терминал сорок-десять. Передача несколько раз прерывалась, и я на сто процентов уверен, что она прерывалась умышленно. Кому кроме убийцы это было выгодно? Никому. Следовательно, убийца — не помешавшийся от страха астронавт и не мститель. Убийца готовился заранее. Вторая причина — видеозапись, о которой я вам уже говорил. Ее обнаружили в чудом уцелевшем «черном ящике» станции. Вересов, ощутив, что теряет контроль над станцией, включил запись с камер, расположенных в нежилых отсеках. Убийца рассчитывал, что протекший реактор расплавит и «черный ящик». С счастью… впрочем, какое уж тут счастье… короче, содержимое ящика частично сохранилось…

— Хорошо бы увидеть, — вставил я.

Он посмотрел на меня как бы оценивая, достоин ли, затем перевел взгляд на экран, где по прежнему висел отчет комиссии.

— Без копии, хорошо?

— Я уже сказал, копию просить не буду.

— Все так сначала говорят. Потом начинают чуть ли не вымаливать, деньги предлагают.

— Вымаливать я точно не буду, но к денежному предложению можете потихоньку начинать готовиться… шучу, — вынужден был я тут же добавить, перехватив его презрительный взгляд. На самом деле я не шутил.

Он прошел несколько уровней защиты, включая звуковую и визуальную — компьютер обязан был узнать своего хозяина в лицо, наконец отыскал видеозапись.

— Любуйтесь…

С чего он взял, что я стану любоваться?

Он повернул экран ко мне, сам взял с полки какой-то журнал, отошел с ним к кухонной стойке.

— Мне потребуются ваши комментарии.

— Я наизусть все помню.

На экране мельтешили черно-белы полосы. Постепенно из них начало формироваться изображение, задвигались какие-то тени.

— Камера находится внутри медицинского блока, над дверью, — пояснил он, — слева дверь в изолятор.

— А в кресле…

— Вересов, он уже без сознания.

Сэмюэл Милн вышел из левой двери, подошел к электронному микроскопу, расположенному прямо напротив камеры, откатил кресло с Вересовым к левой стене, устроился перед микроскопом. Он сидел спиной к камере, по движению правого локтя можно было определить, что Милн настраивает микроскоп. Таймер в углу экрана отсчитывал время. Одна, две, три минуты… Локоть застыл. Снова зашевелился. Пять, шесть, семь… Милн встал, повернулся к камере. Сквозь черно-белый дождь черты лица не различить… Торопливо заходил по каюте, снова сел… Девять, десять… Оттолкнулся левой ногой от стола, стул сделал оборот. Он чем-то взволнован… Наклонился к окуляру. Одиннадцать, двенадцать…

У нижнего обреза экрана появилась бледно-серая тень, похожая на перевернутое ведро. Ведро удалялось и поднималось одновременно, под ним возникли плечи — широкие из-за скафандра.

— Убийца? — спросил я.

— Он. Теперь смотрите внимательно.

Да я и так боялся моргнуть. Почему не нацепил на плечо камеру? Потому что дело частное, как я полагал.

Милн повернулся к вошедшему скафандру. Хриплые звуки. Милн отодвигается от микроскопа вместе с креслом, освобождая место для скафандра. Скафандр склоняется к окуляру, через тридцать секунд распрямляет спину. Милн что-то говорит, но я слышу только хрип.

— Что он говорит?

— Примерно следующее: «а, это ты… иди сюда, смотри, что я обнаружил… не бойся, ты в скафандре…убедился?.. надо немедленно сообщить на Терминал… Рассвел-то был прав… почему ему не поверили… напишу сначала ему, он обязан узнать первым».

— Как вы это различаете… Я слышу только хрипы.

С дистанционного пульта он нажал на паузу.

— Во-первых, вы смотрите оригинал, а не экстраполяцию. Хрипы восстановили до членораздельной речи, но я оставил все как есть. Во-вторых, его слова можно прочитать по губам.

— Губ-то не видно…

— Посмотрите раз десять, все увидите.

— И где ж я смогу посмотреть раз десять?

— Обратитесь в ГП.

Своевременный совет.

— А убийца говорит что-нибудь?

— Молчит. Ни слова не произносит. Продолжаем?

— Давайте…

Милн поворачивает голову к монитору компьютера. Экран белеет — Милн выводит шаблон для письма. Скафандр водит головой из стороны в сторону, как бы что-то высматривая. Снимает с кронштейна лампу, берется за шнур. Милн оборачивается, кажется — он в недоумении, короткий хрип…

— "Зачем", — переводит Алексеев.

Движения человека в скафандре быстры и уверенны. Один оборот шнура вокруг шеи Милна. Непрерывный хрип. В предсмертных конвульсиях биолог бьет по клавиатуре…

— Поэтому письмо ушло, — поясняет Алексеев, но я его не слышу — все мое внимание приковано к экрану.

Нет, это еще не конвульсии. Милн что-то нащупывает на столе. Взял, взмахнул рукой… Скальпель! Убийца его словно не замечает, продолжая стягивать петлю. Снова взмах скальпелем. Кажется, Милн попал ему по руке. Правая рука Милна безжизненно повисает, и скальпель падает на пол. Убийца перестает тянуть, он тяжело дышит, роняет лампу. На экране с началом письма к Рассвелу возникает серый квадрат.

— Сообщение, что письмо ушло, — продолжает пояснять Алексеев.

Убийца отступил от кресла. Куда он смотрит? Вниз, на пол. Там возникают небольшие темные пятна. Кровь, — догадываюсь я, — капает с руки. Убийца догадывается об этом одновременно со мной, бросается к шкафу с медикаментами. Там он что-то ищет… Ага, понятно, он берет инъектор и ампулы… и что-то похожее на ручку. Расстегивает скафандр, высвобождая правую руку. Делает инъекцию, затем прикладывает ручку к кулаку…

— Что это?

— Коагулятор. Прижигает рану, чтобы не дать вирусу попасть в кровь. Скальпель наверняка был заражен.

— Больно, наверное.

— Он ввел анестетик. Но шрам останется приличный… Ненадолго, впрочем…

Я недоуменно посмотрел на спасателя.

— Я имею в виду, что через несколько часов от убийцы и от шрама ничего не останется.

Тем временем убийца заканчивает самолечение и снова подходит к Милну. Бросив взгляд на экран, издает еле слышный хрип и с размаху бьет по клавиатуре.

— О чем это он?

— Не расшифровали. Наверное, ругается. Поэтому совершенно очевидно, что причина преступления не в мести или помешательстве, а в этом письме.

Убийца в скафандре выходит из медблока. Милн точно уснул сидя на стуле — уходя, убийца зачем-то придержал его плечи, не дав завалиться на бок. Пауза.

— Почему для вас это очевидно, а для комиссии — нет.

— Думаю, им это тоже очевидно, но у них свой интерес. Вслух они говорят, будто убийца опасался, что незаконченное, но отправленное письмо наведет следователей на мысль, что Милн умер не от заражения. Мол, не дописал, но послал. Почему? Потому что кто-то помешал дописать, пришлось срочно отправлять неоконченным. В общем, версия, как говорят ученые, ad hoc — лишь бы только свести концы с концами.

— Но так все и было, — возразил я, — не дописал, потому что помешали. Послал, можно сказать, случайно…

— В том-то и дело, что случайно! — накинулся он на меня, словно я был среди тех, кто подписывал то «официальное» заключение. — Впрочем, — тут же оговорился он, — все это мелочи. Не будем придираться к мелочам.

Он загасил экран.

— Постойте, — опомнившись, запротестовал я, — давайте досмотрим.

— Там больше нечего смотреть. Пять минут вы будете созерцать два трупа, потом картинка пропадет. Рассвел показывал вам текст письма? Нет? Тогда взгляните…

Экран снова загорелся.

Уважаемый профессор Рассвел.

Меня зовут Сэмюэл Милн, я микробиолог и, волею судьбы, врач на космической станции «Телемак-Пи». К сожалению, обстоятельства, в которых я сейчас нахожусь, не позволяют мне дать Вам более подробную информацию о собственной персоне. Случайно или нет, я обнаружил явление, разумное объяснение которому можно дать лишь в рамках гипотезы, выдвинутой Вами много лет назад. Вот что я обнаружил

В этом месте письмо обрывалось.

Дочитав, я заметил: