— Пусть будет такой, так легче свести все к шутке.

«Хорошие шуточки», — подумал Тропарев, мысленно снимая с себя действующие генерал-полковничьи погоны и примеряя точно такие же — отставные.

— Мармик, — президент посмотрел в сторону мидовцев, — знакомая фамилия.

— Это моя дочь, — успел во время паузы водворить галстук на место заместитель министра иностранных дел и, словно беря огонь на себя, снова уточнил: — Девочка.

— На самом деле, — усмехнулся министр иностранных дел, — эта троица больше напоминает ОПГ, кибер-преступников. Но молодцы, — склонился к парадоксу суждений дипломат, — перевели всю внутреннюю электронную переписку Госдепартамента США на мой электронный адрес. — Он с каким-то хищным одобрением посмотрел на молодых людей. — Много познавательного пришлось узнать. Чепуха, конечно, но полезная.

— Да вы что? — президент сделал вид, что удивился, и обратился к Толику Лаперузе: — Я знаком с вашими родителями, Ленком любимый театр моей супруги, а вот вы, как уверяют друзья вашего защитника Василия Петровича, — он посмотрел на главу ГРУ, — ввели его в заблуждение какими-то якобы паранормальными способностями, это так?

— А я беременная, — сообщила президенту дочь дипломата. Тропарев мысленно достал из кармана валидол и мысленно положил его под язык. — От Толика, — пояснила она и, оглянувшись на Сашу Углокамушкина, дополнила: — У меня двойня. Нас что, посадят в тюрьму?

— Да ты что, девочка? — вполне искренне удивился президент и с одобрением посмотрел на Тропарева: — Через Кремль в Бутырку не этапируют, прошли те времена, сейчас обратный процесс идет. Игорь, не волнуйся ты так, она не беременна, просто пытается защитить таким образом своих друзей. Талгат Петрович может гордиться своей внучкой. Впрочем, — усмехнулся глава государства, — как и ты своей дочкой. Николай Олегович, — обратился президент к главе ГРУ, — можете высказывать свои претензии к ФСБ и СВР, но знайте, что мы все осведомлены о вашей периодической дружбе и такой же вражде с ними.

— Я прямой человек, бесхитростный, — сразу же заявил Дождь, — и говорю все что думаю…

— Не увлекайтесь, генерал-полковник, — остудил его пыл президент, — говорите по существу.

— Ну да, — согласился с ним Николай Олегович, — я, конечно, опытный интриган и разработчик сложно-диверсионных задач, но как человек прямой — говорю все что думаю.

— Возьмите себя в руки. Дождь, — на всякий случай одернул генерал-полковника министр обороны, — поконкретней, пожалуйста.

— Я, конечно, старый мошенник, интриган и аферист, — разозлился на выходку министра обороны генерал-полковник, — но прямо говорю все что думаю. Слишком много денег уходит на содержание всяких колдунов и двойных агентов, не буду называть имена, но Стефан Искра был же в масонском гадюшнике «УЖАС»е, это я о ФСБ, а СВР так вообще кучу денег на всяких мистических сенсуалистов и альфонсов тратит, тогда как мы должны выбирать между оснащением для вывода на орбиту позарез нужного спутника класса «Голос» или платить больше своим специалистам, иначе станут разбегаться. И то и другое одновременно не получается.

— Ну и, — живо заинтересовался президент, — что выбрали?

— Зарплату, — четко, но не совсем понятно доложил генерал-полковник.

— А ведь упрек серьезный, — президент посмотрел на Волхва и Тропарева. — Вы там какой-то шабаш со стриптизом устраиваете, а Генштабу и ГРУ на спутник не хватает. Объяснитесь. Заодно и присаживайтесь, в ногах правды нет.

— Я думаю, — с удовольствием сел за стол министр обороны и даже слегка поерзал на стуле, поудобнее устраиваясь, — что ее и в других частях тела нет. Правда, как говорится, не в деньгах, а в силе, — он потряс кулаком перед своим лицом, — ума, само собой разумеется…

— Я более-менее подготовлен к проявлению ожидаемого мрака. Им пугают человечество со времен его бестолкового осознания своего неожиданного появления в пространстве бесконечного тупика. Нашу Солнечную систему, словно автомобиль на крутом повороте, выбросило с оживленной трассы безлинейно-орлаксовых вселенных в пропасть формирующегося забвения. Так что окончательный, чувственный мрак хотя и пугает до душевного озноба, он, тем не менее, уже привычен для нас. Субстанция беспощадного страха и мрака всего лишь ничего не значащая полуфантомная частица необходимости в непредставимом для нас Абсолюте света и чистоты. Это окончательная, навсегда осуществляющаяся осуществленность. Вот, — бывший прокурор Миронов взял стоящий на песке замызганный стакан с водкой на донышке, пригладил бороду и влил в себя содержимое стакана, — такая чепуха в этом мире творится.

Стоило ли удивляться, что после всего услышанного и увиденного Слава Савоев заметил, что Миронов Сергей Антонович находится слишком уж в дикой песчаной бескрайности и в полнейшем одиночестве. Поблизости не было даже намека на море, но перед ним лежал перевернутый рыбацкий баркас, чадил маленький костерок, и над ним свисало с железного крюка, вбитого в планету, ведро с расплавленным битумом. Борода Миронова достигала груди. Он полулежал, полусидел на песке, в длинной холщовой рубашке солдатского качества и таких же кальсонах с болтающимися внизу завязками. Бывший таганрогский прокурор и бывший куратор южного региона России от Генпрокуратуры пытался объяснить костру, ведру с битумом, баркасу и тысячекилометровому безлюдью вокруг самую банальную и простенькую прописную истину:

— Я, как бы вам это поточнее сказать, по сути — основатель, а по смыслу — придурок, фигурально выражаясь, дурак, высланный из смерти в жизнь, деформированный структур.

— Так ты структур, структур, — заходило песчаными волнами пространство вокруг Миронова, которое кишело «плоскастиками», двухмерными прозрачными атлантами, — и мы тоже деформированные структуры, заскладированные неформальные божики.

— Эх-ма, — развеселился Миронов и, прицелившись пальцем, воткнул его в песок со словами: — Тюк по темечку.

Видимо, фраза была ключевой, потому что все вокруг превратилось в эпицентр ядерного взрыва, да такого, как будто бы он, взрыв, собирался действовать на постоянной основе, но неожиданно все изменилось до уровня пограничной черты между земным и неземным. Это аолиэтный лаоэр спрятал суть Славы Савоева в себя, оставив ему лишь дозированно малый и тщательно контролируемый им процент визуальности, слегка соприкасающийся с сознанием Славы Савоева нелаоэра. Два отрезка времени назад аолиэтный лаоэр вступил в Шамбалу, мир которой очень точно выразил словами никогда в ней не бывавший и не собирающийся там быть Талгат Петрович Волин, Великий Палач Тибета, Кабнг Омпа:

— Шамбала — это галлюцинация Будды, и людям не то что приближаться, а даже думать о ней не рекомендуется.

Вселенская искорка, наделенная полномочиями Абсолюта, — аолиэтный лаоэр вошел в зону своего неведения, Шамбалу, без всяких предварительных условий. Этому предшествовали невнятные предупреждения и бестолковые объяснения далай-ламы, доставшиеся на долю Славы Савоева, который, в силу своего приземленно-циничного отношения ко всякой буддистике, сделал правильный вывод, решив, что далай-лама, мягко говоря, несет какую-то чушь. У Славы даже возникло предположение, что Шамбала — это что-то наподобие воровской малины, сбивающей со следа его коллег из какого-то запредельного оперативного отдела какого-то Пангалактического уголовного розыска. Далай-лама, с недоумением глядя на Славу Савоева, ибо лаоэр никак себя не проявлял в его облике, предупреждал:

— Ты должен понимать, что, войдя в Агнозию, ты можешь выйти в таком месте, где нет ничего — ни мрака, ни света. Ни-че-го! Никаких, даже вторичных, признаков бесконечности, только лишайно-кислотная гиперпустотность, семенная тля. — Далай-лама замолчал и, склонив к плечу голову, поинтересовался: — Тебе понятно?

— А тебе? — огрызнулся Слава и, решив поддержать авторитет небесного посланца, спросил: — Вы почему это на «ты» с начальством разговариваете?