Капитолина Витальевна Шацкая и Любовь Александровна Кракол вышли из такси возле дома двадцать четыре по Ружейному переулку в 11.45 утра и одновременно посмотрели на небо. Оно было без единого облачка, синее и, как всегда, загадочное. Дом находился в глубине двора и был со всех сторон окружен яблоневыми, вишневыми, абрикосовыми и сливовыми деревьями, у штакетного забора росли кустарники крыжовника, красной смородины, а возле калитки разросся шиповник. Капитолина Витальевна подергала за ручку калитки и с усмешкой посмотрела на Любочку:

— Я решила оседлать Аскольда Иванова. По-моему, он соскучился по семейной жизни без моего участия.

— Я тоже так думаю, — согласно кивнула головой Любочка, — и Танюша так считает. Пора ему, бедняжке, узнать, что такое истинное счастье. Надеюсь, ты в него не влюблена?

— Что ты, — удивилась Капа и еще раз дернула за ручку, — он мне просто нравится. К тому же, у него все запутано в жизни, я хочу его вывести в люди, проверить свою квалификацию…

— О-го-го! — появился на тропинке, ведущей от дома к калитке, городской придурок могильщик Ноткин. — Чтоб меня подняло, козлину, да гэпнуло, какие тетки к нам приплыли из Одессы, я весь в экстазе. Люба, Капа! — Ноткин всплескивал рукамц от восторга. — За что мне столько чести в час нежданный? — Он распахнул калитку и отвесил поклон, приглашая женщин войти.

— Валера, — небрежно похлопала его по щеке Любочка, — как дела на подведомственной тебе территории?

— Все хорошо, — заулыбался польщенный вниманием Ноткин. — На этой неделе хоронят в основном тридцатилетних мужчин.

— Потом, потом, — махнула рукой Любочка, — не сейчас. Я о твоем доме спрашиваю.

— Могила, — профессионально пошутил Ноткин, — всегда для человека дом родной.

— Валерчик, а мы в гости к твоему соседу.

— Конечно, Капа, — готовно закивал головой Ноткин, — но его сейчас нет.

— Неважно, — оборвала его Любочка, — откроешь двери в его половину, впустишь Капу, а затем закроешь.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя повелительница.

Аскольд Иванов не мог понять авантюризма крупных акционеров «Тагмета», которые решили продвигать на место председателя правления банка именно его, окруженного двусмысленностями и плохой, хотя и ложной, репутацией. На одно лишь землячество вряд ли кто сделает ставку, и уж тем более никто не даст под это денег. Аскольд понимал, что ему не плохо было бы иметь для начала полмиллиона долларов, которых вполне хватило бы для того, чтобы начать осуществлять свою задумку. Такую сумму не так уж и сложно достать, дал бы тот же самый Видаш, но Аскольду нужны были деньги, о которых никто не знает. В данной, банковской, ситуации его явно подставляли и тоже были заинтересованы в том, чтобы у него не было денег в том количестве, которое предусматривает некоторую свободу действий. Аскольд это понимал, но не понимал, за что и кто его хочет вывести за скобки активной, да и вообще какой-либо жизни. Ему осталось лишь сожалеть о нелепой смерти Самвела Тер-Огонесяна, с которым его связывали хорошие и многолетние деловые отношения и которому он оставил так называемую «реанимационную заначку» на самый, что ни на есть, черный день. Теперь пришлось забыть о тех семисот шестидесяти тысячах зеленого наваждения. Самвел его обманул смертью, живой он этого не сделал бы.

Аскольд подошел к своему дому и почувствовал, что там кто-то есть. Секунду подумав, он все-таки решился обойти все комнаты и подняться на чердак, переоборудованный в летнюю мансарду. Там в жестком кресле с высокой спинкой восседала, словно королева, какая-то женщина. У ног ее стояла хозяйственная сумка.

Взглянув на женщину, Аскольд мгновенно понял, что пропал — влюбился с первого взгляда и навсегда. Он восторженно замер, затаив дыхание, а затем тихо спросил:

— Вы ангел или просто сон о прекрасном?

— Я Шацкая, — грациозно поднялась с кресла Капитолина Витальевна. — Я принесла вам ваши деньги, Иванов.

Блин, я думал ясновидение — это прикольно, а это, оказывается, жутковато и холодно. Да и то, какой прикол можно обнаружить в знании, что на земле начинается эпоха смены магнитных полюсов Земли?..

Саша Углокамушкин остановился возле МГУ и спросил у проходившего мимо парня:

— Где здесь физико-математический факультет?

— Это я, — студент ткнул себя в грудь пальцем, — я физико-математический факультет. Что надо?

— Я серьезно, — улыбнулся Саша Углокамушкин и, проведя ребром ладони по горлу, уточнил: — Во как надо…

И в этот момент вокруг Саши все стало безмолвным и холодным.

— Поль Нгутанба, — обратился он к студенту. — Ты — Поль Нгутанба?

— Да нет, — студент задумчиво взглянула на него. — Я Геннадий Скориков. А что тебе надо?

— Мне бы профессора Кривицкого Юрия Аркадьевича увидеть, — постепенно пришел в себя Углокамушкин.

— Пошли, покажу, — кивнул студент.

Профессор Кривицкий, один из крупнейших ученых мира, специалист в области процессов, происходящих внутри земного шара, сейсмолог и доктор геолого-минералогических наук, автор теории о воздействии литосферы на качество физического тела, помещенного в центр петли времени с отрицательной тахионой энергетикой, стоял перед аудиторией в семьдесят человек, студентов факультета журналистики, и вбивал в их головы общее представление об анатомии Земли, посвящая этому занятию восемь часов в семестр и понимая, что будущие журналисты совсем не та публика, которой нужны фундаментальные знания о внутриземном мире. Поэтому Юрий Аркадьевич упростил свои факультативные лекции до уровня «Отовсюду обо всем занимательно».

— Видите ли, господа будущие журналисты, — говорил он, ни капли не смущаясь, — между журналистикой и вулканологией нет никакой разницы. И то, и другое — видимый результат глубинных процессов. Земля, в принципе, это гироскоп, вращающийся внутри сферы. По современным понятиям внутри Земли имеется твердое ядро, и оно вертится как волчок. Ось вращения ядра лежит в плоскости земного экватора и медленно перемещается по ней с востока на запад. Конечно, перемещение масс материи в различных слоях земли вызывает трения, которые нельзя назвать слабыми, но вас это не должно заботить, тем более, что это вообще никого не заботит до той поры, пока все не закончится переворотом ядра на 180 градусов.

— И что же произойдет, господин профессор, упадет курс доллара? — выкрикнул с места долговязый рыжий студент.

— Можно сказать и так, — улыбнулся Кривицкий. — Возникнет петля времени, а что это такое, в оставшиеся пять минут лекции я объяснить не смогу, для этого потребуется лет пять вашего заинтересованного внимания. Но вкратце это очень хорошо объясняется известной английской эпиграммой в маршаковском переводе: /Сегодня в полдень пущена ракета./Она летит куда скорее света./И долетит до цели в семь утра /Вчера…/.

— То есть, — попытался выяснить все тот же рыжеволосый студент, — внутри земного шара как бы действует машина времени?

— Ну, если вы так хотите, — неожиданно громко и весело расхохотался профессор, — то как бы да.

По окончании лекции Юрий Аркадьевич решил зайти в ректорат и в конце концов выяснить, кто он — доктор наук или так просто, геолог недобитый. Если доктор наук, то пусть увеличат оклад до семи тысяч в месяц, а если геолог недобитый, то пусть добьют. Взяток ему, по крайней мере, никто не дает.

— Простите, вы профессор Кривицкий? — вкрадчиво поинтересовался у него молодой человек, по виду старшекурсник, и представился: — Моя фамилия Углокамушкин, зовите меня Саша, я пророк с ментальными проявлениями ясновидения. — Саша почему-то решил, что таким представлением он будет выглядеть более солидно в глазах ученого.

— Ну что вы, молодой человек, — благодушно заулыбался Кривицкий, — разве я похож на знаменитого профессора Кривицкого, что вы, я как говорится, рылом не вышел. Юрий Аркадьевич находится вон там, — Кривицкий показал рукой в дальний конец коридора, — повернете и до конца…