— Черт, — вновь чертыхнулся Левкоев, — надо же.

Мурад Версалиевич отошел от окна и просто так, чтобы уничтожить тишину, включил пультом телевизор: «…Это уже седьмой и восьмой по счету модули, входящие в МХК „Хазар“, выведенные на орбиту Земли, — щебетала диктор ОРТ, — Россия. США и Европа могут гордиться своими учеными».

— Черт. — не обращая внимания на экран, прошептал Мурад Версалиевич и обхватил голову руками.

Модуль «Синяя птица», по сути центральная рубка МХК «Хазар», стал предметом долгих политических дебатов и даже причиной охлаждения между США и Россией. США настаивали на том, что центральная рубка должна оснащаться лишь американским оборудованием, на территории Соединенных Штатов и только силами американских ученых, ибо МХК «Хазар», идея полета на Юпитер, деньги, мировой порядок и хеппи-энд принадлежат Америке. Россия же требовала совместного участия в оснащении и проектировании такого важного узла, как центральная рубка, в которой сосредотачивались пульты воздействия на автоматический, аварийный и ручной режимы управления, а также устанавливался экран визуального наблюдения «Рубикон», великое произведение космической науки и промышленности, перешагнувшими созданием «Рубикона» из двадцать первого века сразу в двадцать третий. В конце концов дружба, сотрудничество, партнерство восторжествовали в политической тавтологии, и ученые из научных секторов ЦРУ, Пентагона, ФСБ и космического управления ГРУ ГШ России приступили к совместной работе над модулем «Синяя птица». По восьмому модулю «Истина», лабораторной сфере со стационарным оборудованием для экспериментов в космосе, на Юпитере и в других ситуациях «при возможном отсутствии человеческого фактора», трения между США и Россией не были такими нервными, как в случае с седьмым модулем. Все сводилось к тому, чья наука, российская, американская или израильско-европейская, займет большую площадь под оборудование на свои опыты. Сошлись на том, что такое разделение науки по национально-географическому признаку рудиментарно по сути, и после небольших дебатов ответственным за производственные площади модуля «Истина» единогласно был назначен четвертый официально утвержденный член экипажа — Клэр Гатсинг…

Миронов поглядел на спящую рядом с ним Типу и сразу же все вспомнил. Набережная, кафе-бар «Единорог», неподалеку от того места, где сгорел ресторан «Морская гладь», много красного вина, художники, он произносит спич о недоношенности гениальных образов в их картинах. На этой почве возникла легкая потасовка, переросшая в непреодолимую дружбу с «Ренуаром», таганрогским художником, пишущим свои картины в стиле белой горячки с элементами легкой сексуальности на фоне привычно-утреннего похмелья. Типу он все это время держал при себе, она ему нравилась и вот… «А как же семья, — меланхолично подумал Миронов, вставая с постели и направляясь к балкону. — Молодец я все-таки, — с энтузиазмом решил он, обматывая бедра поднятым с пола полотенцем и выходя на балкон, — что отправил их на два месяца в Анапу к теще».

Грозовая туча, необычно часто выпускающая из себя тонкие жала молний, уже наползла на город, послав впереди себя предупреждение ветром штормовой силы. Ветер сорвал с бедер вышедшего на открытый балкон Миронова полотенце, вздыбил на голове не стянутые в косичку волосы, и бывший интеллигентный прокурор Миронов вдруг почувствовал, что именно в этот момент он может все. Его руки помимо воли стали подыматься к небу, словно заклиная грозовые тучи, и он дерзко и громко закричал:

— Ну, давай, дава-ай!!

И небо отозвалось. Мгновенные зигзаги двух молний высверкнули из тучи и поразили Миронова прямо в протянутые навстречу им руки…

— Шива, танцующий Шива… — прохрипел стоящий у окна своей кухни напротив дома, на балконе которого возник многорукий Шива, держащийся двумя верхними руками за молнии предводитель таганрогских кришнаитов Одагир, в миру Генка Красин из медучилища и, выронив из рук стакан с водою, упал в обморок посередине кухни.

Директор ФСБ Михаил Григорьевич Волхв соединился с приемной и спросил у секретарши:

— Веточкин пришел?

— Нет… Извините, Веточкин пришел.

— Пусть заходит.

Волхв встал из-за стола и подошел к астрономическому большому глобусу в левом ближнем углу кабинета. Мало кто знает, что такие глобусы последние десять лет стали обязательным атрибутом в кабинетах и комнатах отдыха руководителей силовых ведомств и членов правительства. Волхв крутанул тяжелый глобус и с удовольствием стал смотреть, как мимо него проносились созвездия, выполненные из качественных бриллиантов и рубиново-изумрудной крошки. Млечный путь был нанесен на поверхность методом напыления растолченных в пудру алмазов.

— Я здесь, господин директор, — появился в дверях Тарас Веточкин и доложил: — Прибыл из Анадыря.

— Да, да, — кивнул головой Волхв, не отходя от звездного шара. — Я знаю, это на Чукотке. Заходи, Тарас, не бойся.

Веточкин подошел к директору ФСБ и кивнул головой на округленный макет звездного неба:

— Я такой же в кабинете у Дождя видел и в Эрмитаже.

— Да нет, — покачал головой Волхв, — там медные и семнадцатого века, а у меня второй век до нашей эры и из метеорного камня, агат двухметрового диаметра. Вот, — он ткнул пальцем в западную окраину Млечного пути, — наша Земля. А теперь ее уже нет на этом месте, хотя со второго века той эры и по наш день всего лишь секунда прошла. — Он слегка повернул голову в сторону Веточкина и спросил: — Слышал еще об одной аномалии в районе Нахапетова?

— Да, — кивнул головой Веточкин. — Танцующий Шива. Похоже на бред, но посмотреть надо, бред штука опасная.

— Бред-то он бред, — отошел Волхв от драгоценно-метеорного глобуса, — но нам надо знать подоплеку его возникновения. Так что смотайся к нахапетовской аномалии, заодно Таганрог посмотришь. Он сейчас является центром особо-стратегической промышленной зоны, и мы его курируем. Это, во-первых, а во-вторых, когда вы, то есть ты и Стефан Искра, нащупаете способы внедрения в научную среду подземного комплекса «Янки»? Должны же мы точно знать, что за сюрпризы у них под пустыней Аризона находятся. В конце концов, мы друзья, могли бы и обменяться сюрпризами — они нам, мы им.

— Стефан может войти в «Янки» и без внедрения, — доложил Веточкин. — Но это боевая акция, скандал, разрыв дипломатических отношений и тому подобное, вплоть до мировой войны.

— Молодец, — похвалил Волхв Веточкина, — хорошо научился начальству мозги пудрить. «Может войти, но это начало мировой войны», — передразнил он Веточкина и строго посмотрел на него. — Это значит, не может войти. Кстати, вы почему влезли на территорию СВР, со своим ОМ и Стефаном Искрой? Меня из-за вас могут попросить с должности на пенсию. А с другой стороны, — Волхв с недоумением посмотрел на Тараса, — СВР так часто влезает на нашу территорию, что просто уже неприлично затягивать ответный визит.

— Народ — это фигня. — Сергей Иванович Байбаков отпил из высокого тонкостенного стакана глоток теплого, слегка порозовевшего от выдавленной в него малины молока. — Он был, есть и будет стадом, речь не о народе…

Напротив Сергея Ивановича сидел человек, к которому он сразу же стал испытывать доверие, ибо угадал в нем родственную душу и, что самое главное, человека своего финансового круга. Собеседник был кряжистым, почти квадратным, лицо, словно высеченное из камня, инкрустировано резкими, глубокими морщинами опыта, надежности и мужества. Он был одет в свободный, кительного покроя, пиджак черного цвета, который, несмотря на грубый военный стиль, стоил не меньше двух тысяч долларов. На столе, возле локтя мужчины, лежала помятая, «из двадцатых годов», фуражка капитана торгового судна. «Люблю таких пиратов бизнеса, — подумал Байбак, — надежный мужик, можно дело иметь». Сергей Иванович чувствовал, что собеседник тоже проникся к нему доверием.