– Да-а-а-а, – произнес Роу. – Да-а-а-а.

– Если подумать, то можно ведь запрограммировать вычислительную машину так, чтобы она оценивала за вас и результаты крикета… Или даже оценивала настоящую автоматизированную игру, которую ведет игровая вычислительная машина. Ее даже научат регистрировать аплодисменты при особенно ярких флуктуациях – например при объявлении, что игрок берет трудный мяч, стоя против солнца. Она будет регистрировать досаду, когда команда, с которой ей велено отождествиться, терпит неудачу, досаду, смешанную с невольным восхищением, если это произошло в результате искусной игры противника. Она будет регистрировать скуку, если долгое время не случится ничего из ряда вон выходящего… Однако на живых людях эта скука не отразится.

– Но ведь на крикет ходят для того, чтобы увидеть и оценить искусство игроков!

– Тогда почему же столько людей довольствуются тем, что слушают репортаж по радио? Действия зрителя и радиослушателя одинаковы: выбор реакций в зависимости от перестановок из предложенных переменных. Насколько я понимаю, действия эти носят конечный характер и, следовательно, программируются. Зритель великолепнейшим образом взаимозаменяем.

– Но, – произнес Роу, – зритель получает удовольствие от зрелища.

– Охотно верю, но это к делу не относится. Оператор гидравлического пресса, замененный вычислительной машиной при автоматизации завода возможно, получал удовольствие от управления прессом. Но, несмотря на это, его все же заменили. Человеческая личность, дорогой мой Роу, прибор слишком ценный и сложный, чтобы растрачивать его на простые конечные задачи вроде управления прессами, заполнения стадионов присутствия на состязаниях по футболу и крикету. Я глубоко верю, что весь мир спорта со временем станет абсолютно замкнутым, доступ к нему прекратится для всех, кроме инженеров-эксплуатационников. Играть будут вычислительные машины. Следить за игрой будут вычислительные машины. Комментировать игру будут вычислительные машины. Записывать результат будут вычислительные машины, и они же будут состязаться в памятливости с другими вычислительными машинами во время телевизионных спортивных викторин, где машины – и организаторы, и участники, и зрители.

– Да-а-а-а, – произнес Роу.

– Собственно, это ведь ваша область. Надо полагать, у вас все это уже продумано.

– Да, знаете…

– Дел впереди по горло, Роу. Меня-то по рукам и ногам связывает самаритянская программа, но будь у меня время перебраться в новый корпус, я бы взял на себя часть той работы, что ведут Ребус и Плашков в политическом и международном отделах. Если бы дипломатией и партийной политикой руководили вычислительные машины, Роу, сильно уменьшилась бы опасность отхода от старых добрых предвзятых идей ради грубой действительности. Вот каким мне бы хотелось видеть наше политическое руководство, потому что я и сам по природе такой. Мне свойственна странная тенденция к мономании, Роу, подсознательное стремление автоматизироваться.

– Ясно.

– Опять-таки хотелось бы мне основать отдел церемоний. Эх, будь у меня время! Да мы бы сами взялись за все, от командования парадом королевской гвардии и составления списков награжденных до торжественного открытия нового корпуса. Сколько бы мы сэкономили денег, времени и рабочей силы! А невыразимый гнет усталости, от которого мы избавили бы людей! Да вообще, будь у меня только время перебраться в новый корпус, нет счета процессам, которые я мог бы программировать. Один из моих любимых замыслов – программа по устранению посредников из сферы распределения: нужно только скалькулировать среднюю прибыль торговцев, и мы прекрасно обойдемся без них самих. А делился я с вами идеей запрограммировать машину на сочинение порнографических романов? Ведь все авторы используют перестановки из крайне ограниченного числа конечных переменных – это под силу самой простой машине. Или справочники по вопросам секса базовых величин там еще меньше, а перестановками рынок явно не насыщен. Но лично я, пожалуй, предпочитаю порнографию. Есть в ней откровенное величие логики, которое меня трогает… И кое-что другое, разумеется.

– Да, – произнес Роу.

Мак-Интош давно замолчал, а мозг Роу все еще продолжал бороздить океаны недодуманных дум. То был взбудораженный, кипучий мир. Если бы только ему удалось занять выгодную позицию и хоть на секунду спокойно охватить взглядом этот мир, Роу набросал бы его словесную карту. Карту территорий гораздо более обширных, чем те, что исследовал Мак-Интош, – их фантастические очертания уже вырисовывались перед его внутренним взором. Если бы только….. Если бы…

– Да, – произнес он. – Да.

Сэр Прествик Ныттинг был не мастер говорить по телефону. И не таких, как он, этот аппарат ставил в дурацкое положение. Разве узнаешь, принадлежит ли голос тому, кем он назвался, представляет ли собой то, чем кажется, кажется ли тем, что собой представляет, и правда ли то, что говорит собеседник?

– Нунн? Алло, это Нунн? – вопрошал он опасливо.

Он боялся, что Нунн болеет или вообще умер, и его, Ныттинга, просто разыгрывают.

– Нунн! Это вы Нунн? – повторил он свирепо. Внезапно его одолел панический страх. Есть Нунн на другом конце провода или его там нет? А вдруг он действительно умер? Сэру Прествику мерещились бесчисленные стайки телефонисток: они подслушивают по всем каналам коммутатора и изнемогают от сдавленного хохота, оттого что заставили сэра Прествика кричать на Нунна, тогда как Нунн лежит мертвый в открытом гробу на собственном столе.

– Нунн! – воскликнул он удрученно. – Нунн!

– Здравствуйте, сэр Прествик, – сказал Нунн, которому пришлось на время отойти от вешалки, где он отбивал довольно трудный мяч.

– Это вы, Нунн?

– У телефона, сэр Прествик.

– Ага. Я все пытаюсь до вас добраться, Нунн. Так вот, Нунн….. Алло! Нунн! Нунн! Нунн, вы меня слушаете или нет?

Нунн не сводил глаз с мяча, который успел долететь до середины ковра; теперь мяч чудом обогнул ножку стола и мимо корзины для бумаг, под аплодисменты ценителей, ушел за пределы поля к батарее, подарив команде лишние четыре очка.

– Извините, сэр Прествик. У нас сегодня горячий денек. Выкладывайте.

– Понятно. Так вот, Нунн…

– Видели вы скачки с препятствиями, которые ваш конкурент показывал вчера по телевидению?

– Нет. Так вот, Нунн…

– Были довольно занятные курбеты. Извините, я вас перебил.

– Да собственно…

– Отвлекся. Признак старости.

– Ага. Так вот, всплыло…

– Непростительная грубость. Сам ненавижу, когда меня перебивают.

– Так вот, всплыло серьезнейшее непредвиденное обстоятельство.

– Так.

– Ваши планы относительно нового корпуса. Боюсь, что Ротемир их не потерпит.

– Да неужто?

– У Ротемира создалось впечатление – и вот тут передо мной соответствующее письмо от вашей мисс Фрам, – что корпус предназначен (я цитирую) “…для увеличения объема работ отдела этики по исследованию вопроса о том, в какой степени возможно запрограммировать вычислительные машины на соблюдение кодекса этики”.

– Все правильно.

– Мы ведь взялись поддерживать эту работу в убеждении, что она содействует борьбе с детской преступностью и распущенностью. Именно таков для нас смысл слова “этика”.

– Именно таков он и для меня, сэр Прествик.

– Вот Ротемир отказывается понять – да и я отказываюсь, – чем же тогда оправдывается использование корпуса под вычислительные машины, сочиняющие порнографические романы и справочники по вопросам секса.

– Порнографические романы и справочники по вопросам секса?

– Именно.

– И у нас будут подобные машины?

– Так мне сообщили.

– В новом корпусе?

– По-видимому. Ротемир узнал об этом на званом вечере от какой-то девушки.

– Вы уверены, что она в курсе того, что здесь происходит?

– Кажется, она узнала это от какого-то мужчины, а тот сказал, что об этом толкуют по всему институту.