Для начала эти пятеро создали нечто вроде демократического блока. Но после двух заседаний Мак-Интош напрочь утратил интерес к делу. Голдвассер сохранил интерес теоретический, но не мог замедлить свою умственную деятельность настолько, чтобы на практике следить за ходом обсуждения вопросов в комитетах, и снова и снова, очнувшись от грез о кубическом корне скорости света, слышать, как миссис Плашков говорит: “…считать принятым единогласно. В таком случае занесите, пожалуйста, в протокол, мисс Фрам”. Хоу, разумеется, всегда поддавался доводам противной стороны, а Ребус, по общему мнению, становилась ОДНООБРАЗНОЙ в своей шумной оппозиции ко всему на свете. Подавленная эпизодом с Чиддингфолдом и несколько сомнительным характером своих отношений с Голдвассером после суеты вокруг корзины для бумаг, она и сама находила себя однообразной.

А у Роу взгляды изменялись. Ему уже не казалось явной нелепостью воздвигать перед институтом барьеры во избежание давки и собирать за этими барьерами толпы народу. Теперь он полагал, что если люди, проталкивающие какие-то дела, достигают цели, то они вовсе не такие дураки, какими иногда считают их люди, не умеющие проталкивать никаких дел. Если люди проталкивают дела, значит это люди респектабельные и благоразумные. А если люди респектабельны и благоразумны, то протолкнутые ими дела тоже респектабельны и благоразумны.

Область доводов “за” и “против” всегда казалась ему неимоверно запутанной. Задав себе среди ночи один из вопросов, вынесенных на скоропалительное голосование, он понял, что не вполне разбирается, какие из доводов “за” и какие “против”. Он не вполне соображал, где кончаются доводы “за” и начинаются доводы “против”. Или, вернее, он принимал часть доводов и “за” и “против”. Еще точнее, почти принимал часть доводов и “за” и “против”.

В этом бредовом лунном пейзаже он воспринимал с абсолютной четкостью только самого себя. Ему рисовалось, как он стоит во весь рост и с упорством несгибаемого интеллекта, с подкупающей скромностью разбирается в жутких сложностях. “Исчерпывающий анализ современных проблем, – гласили выдержки из рецензий, казалось, повисших в небе над земным хаосом. – Освежающая способность добираться до сути дела. Вот человек, которого не проведешь”.

Вокруг собственной выпукло очерченной центральной фигуры, среди непроходимой чащи доводов вырисовывались и другие, более размытые лица. Мак-Интош, Плашков, Чиддингфолд, Нунн все смотрели на Роу с надеждой, ожидая указаний. Он поймал себя на том, что пятится прочь от зарослей, скрывающих Ребус и Голдвассера. Есть в обоих что-то… Ну, что-то, не внушающее доверия. Конечно, не сексуальные странности. Это-то вряд ли, учитывая, что Роу человек, о котором в газетах писали (или напишут, как только представится случай): “Его широкая терпимость к слабостям человеческой натуры вошла в поговорку”. В романе понатыкано столько высоких и острых грудей, что никто не смеет оспаривать свободомыслие Роу в данном вопросе. Но есть в этих людях что-то нездоровое. Например, петиции, которые затевает Ребус. Респектабельные люди таких вещей не делают. И Голдвассер. Трудно было ухватить в точности, чего именно Роу не приемлет в Голдвассере. Он интуитивно чувствовал, что Голдвассер не очень-то большой знаток литературы. Опять же, есть в нем какое-то легкомыслие. Не тот он человек, на чью верность в беде могут положиться друзья. В общем, грубо говоря, не тот человек, которому захочешь, например, показать книгу в процессе работы над ней.

Как бы то ни было, когда настало время голосовать предложение о том, чтобы раскрасить несуществующие шторы на окнах нефункционирующего склада за международным отделом, макинтош вообще не явился, Голдвассер ничего не расслышал толком, Ребус выступила против, причем ей еле-еле удалось временно переубедить даже Хоу, а Роу сознательно и демонстративно проголосовал “за”.

От принятого решения у него стало легко на душе. Наконец-то он сбросил с себя оковы юности и избавился от безответственности. Наконец-то он стал респектабельным человеком.

Где бы приобрести пару золотых церемониальных ножничек, чтобы перерезать ленту? Протокольный комитет этого не знал и запросил подкомитет по церемониалу. Подкомитет по церемониалу в замешательстве обратился к Объединенному консультативному комитету протокола и церемониала, а Объединенный консультативный комитет протокола и церемониала, по совету Хоу, запросил Хоу.

Хоу мигом раздобыл журнал “Новые товары для церемоний” и по тамошним объявлениям выбрал фирму “Имперские товары для церемоний”, которая, по всей видимости, обслуживала высшие сферы и входила в синдикат “Взаимная гарантия надежности поставщиков товаров для церемоний”.

– Золотые ножнички для церемонии? – переспросил заведующий, когда Хоу посетил выставочный зал. – Конечно, сэр. Вам на заказ? Или показать что-нибудь из широкого ассортимента имеющихся товаров? В наши хлопотные дни они пользуются большим спросом. Что вы имеете в виду, сэр? Позолоту, дутое золото, позолоченное серебро или цельное золото? С гравировкой, орнаментом, с инкрустацией из драгоценных камней или без украшений? Для левой руки или для правой? Теперь, что касается длины, могу предложить любые от шести до двадцати дюймов. Если вам нужны побольше или поменьше, то боюсь, такие придется изготовлять несерийно. Вот довольно приятная модель, сэр. Это “Сандрингем”[4]. Очень славные ножницы, правда же, очень славные. Может быть, вам угодно взять в руки, сэр? Чувствуете, какие покладистые? Испробуйте их на демонстрационной ленте, вот здесь… Правильно, сэр. Превосходно действуют, не правда ли?

А может быть вы предпочитаете нечто более традиционное? Взгляните на “Осборна”[5]. Эта модель уже много лет остается непревзойденной. Надо полагать, кое-кто счел бы их чуть-чуть старомодными, но тем не менее они прекрасно раскупаются. Да-да, в традициях что-то есть, сэр, правда ведь, что бы там ни говорили…

Вот эти, сэр? Это “Холируд”[6]. Массивные ножницы для лент потолще. Практика показала, что крупные подрядчики и технические фирмы поставляют ленту весьма большой ширины, если за ними не присматривать.

А вот это “Балморал”. Сейчас в большой моде, сэр. То, что называют итальянским фасоном. Очень изящный образчик ножничного искусства, сэр, пользуется бешеным спросом среди молодежи.

Конечно, если вас лимитируют финансовые соображения (а кого они в наше время не лимитируют?), вы скорее предпочтете вложить деньги в подержанные ножницы. Да, конечно. Прошу вас, пройдите сюда, сэр. В наличии весьма разнообразный набор подержанных ножниц с гарантией. Все они, конечно, затачивались в наших же мастерских. Как вы сказали, сэр? Да, сэр, прежние надписи удалены, сэр. Вовсе нет, сэр, вовсе нет. Крайне разумный вопрос.

Подержанные ножницы – вон в тех футлярах. Не заинтересует ли вас что-нибудь еще? Золотые молотки? Серебряные мастерки? Церемониальные выключатели? Да, да, сэр, выключатели вон на той стене. Как вам нравится самый большой? С его помощью герцогиня полусекс открывала новую гидроэлектростанцию Коектоу. А вы-то для чего предназначаете, сэр?.. Для вычислительных машин? Вам, наверное, подойдет вот этот, с позолоченными конденсаторами. Мы изготовили его в наших мастерских для мисс Ромейн Рокси – включить огни иллюминации на Уэнстонсьюпер-Мэр. Потом его использовали еще раз на иллюминации в Саутшилдз, распорядителем там был, если не ошибаюсь, лорд Дургем. Этот выключатель немало насмотрелся, сэр.

Откровенно говоря, я частенько подумываю: “Если бы вещи умели говорить, чего бы они только не порассказали!” Возьмем, к примеру, тот молоточек с рукояткой слоновой кости. Это особая модель повышенной легкости, изготовлена для вдовствующей маркизы Минаи – она закладывала фундамент нового спортивного зала в своей старой школе. Очень, знаете ли, хрупкая женщина. Или вон та золотая лопата в углу. В 1927 году лорд Фроум с ее помощью сажал мемориальный дуб в саду Андоверской пресвитерианской семинарии. Ему тогда было восемьдесят четыре года, для такого дела он поднялся со смертного одра. И спустя неделю он умер, сэр.