- Любопытно. Только ведь если даже и не врёт, то вполне может назвать неверный пароль. Проверяй потом!

- Нет, - отрезала Лариса, ставя на стол тарелки и чашки. – Сначала выдаёт один счёт, а потом, после освобождения, другой. Упирает на то, что все его собственноручно начертанные признания – смертный приговор от соввласти, если только они про них узнают. А он считает, что узнают и быстро.

- Хочет попробовать бежать. Понимаю. Ладно, в таком случае один счёт из двух мы получить можем гарантированно. А второй… как повезёт. Может и в могилу унести, сказав неправильный пароль. В любом случае, часть лучше. чем ничего. Пусть Ставрогин начинает действовать. Я только «за».

Судя по довольному лицу Ларисы, она даже не сомневалась в подобном моём решении. А в том, что на любом из счетов бывшего наркома немалая сумма находится, я даже не сомневался. В первые постреволюционные годы вся эта шайка-лейка награбилась от души. Золото, драгоценности, немалая сумма в валюте. У наркома иностранных дел возможностей не просто хранить награбленное, а ещё и вывезти немалую часть за границу, после чего положить на запароленные счета, было более чем достаточно. Наверняка тащил в норку год за годом. используя своих «сладких мальчиков» в качестве курьеров. Страшно подумать, сколько ценностей уволокли туда, на тайные счета. Не только он, многие другие тоже. Просто он сейчас в нашей власти, а остальные… Надо будет некоторых красавцев не просто ликвидировать, а предварительно ещё и выпотрошить в финансовом смысле. Это не их деньги, а империи и её лучших детей. Так пусть украденное послужит приближению возрождения однажды уже потерянной нами Родины. Только так, иначе и подумать невозможно. Лично мне эти деньги не нужны. Совсем. От них не то что кровью, смертями тысяч и тысяч достойнейших людей смердит, болью, ужасом и безнадёгой. Очистить такое можно лишь пустив на действительно благое дело, причём не абы какое. а то, которое пришлось бы по душе тем самым жертвам.

В общем, настроение этим вечером стало не просто хорошим, а воистину замечательным. Что ещё надо для полного душевного комфорта? Хотя… знаю. Вот эту красавицу в неглиже, да на мягкой кровати, да разными способами. И, сдаётся мне. она и сама возражать не станет.

Глава 5

Франция, Париж, затем Швейцария, окрестности Берна, конец июня 1932 года

Оказаться за пределами СССР – это было нечто. Я словно бы заново ощутил давным-давно забытое, почти неуловимое. То, о чём даже не вспоминаешь, пока вновь не вернёшь, не ощутишь. Чувство… свободы. Пусть к Франции у меня не было особых симпатий, но парижские улицы, где люди просто гуляли, улыбались, занимались своими делами… И не боялись. Чего? Визита чекистов, появления «комиссии по уплотнению», лишения гражданских прав из-за того, что те или иные действия вызвали недовольство партии. Необязательно их собственные. Достаточно наличия близкого или даже дальнего родственника, замеченного в неблаговидных с точки зрения строителя коммунизма поступках.

Тут этого не было. Зато были многие естественные для европейца ценности и блага цивилизации. Какие? Да несть им числа! Здесь инженеры, учёные, юристы, учителя не ютились по коммуналкам, деля ванную комнату и туалет с пьяными маргиналами.Женская красота не была под негласным запретом. Напротив. стиль, шарм, элегантность были нарасхват, притягивая внимание любого здравомыслящего человека. И уж точно вчерашний недоучка, не способный из-за скудости ума получить даже среднее образование, не становился властителем душ и тел людских, не раздувался, аки гнойный прыщ у всех на виду.

Да, это место не являлось раем на земле. Зато не было и преддверием «нижних миров», полным боли, тоски и безумия. А страна советов была, это являлось очевидным фактом не только мне, но, я уверен, практически любому. кто имел возможность сравнить. Контраст был слишком уж разительным, наглядным. Не зря же партийные товарищи высоких рангов столь тщательно выстраивали заградительные барьеры, не давая советским гражданам выезжать за рубеж. Тем, кто мог, кому по должности было необходимо, надевали ошейник в виде остающейся в СССР семьи. Дескать, если смоешься – им совсем худо будет. Понимали, что без подобных заградительных барьеров мало кто из людей с уровнем повыше среднепролетарского останется «строить коммунизм».

Вообще же за последние несколько недель случилось много событий, которые и привели меня сюда, в город Париж. Для начала сюда. ведь французская столицабыла не более чем перевалочным пунктом по дороге в совсем другое место. А началось всё с того самого разговора с Артузовым, во время которого он, взбудораженный убийством Мехлиса и похищением Чичерина, приказал мне предоставить планы по ликвидации Троцкого. Не столько даже для него, сколько для передачи их Председателю ОГПУ Менжинскому, дабы получить предварительную санкцию. Окончательную, что и логично в иерархии СССР, должен был дать один усатый грузин, взобравшийся на самый верх.

Что там да как, мне. само собой. не сообщали. Точнее сказать, кое-что таки да рассказали, но процент полученной информации был явно невелик. Понятно было лишь одно – если сначала Сталин-Джугашвили ещё колебался, то спустя несколько дней дал добро на любые меры по устранению угрозы со стороны Льва Давидовича Троцкого. Любыми средствами.

Почему именно так легли карты? А вот на сей вопрос у меня имелся ответ. Сама смерть Мехлиса, его бывшего личного секретаря, была унизительным щелчком по носу для этого человека с психологией горного абрека. Но тут он ещё мог сдержаться. На время, конечно, выжидая наиболее, по его мнению, подходящего для мести момента. Вот только в наши планы это не входило. Поэтому спустя пару дней на территорию посольств – по уже испробованному мной рецепту – были подкинуты крайне жареные материалы. Фотографии обезглавленного Мехлиса, главного редактора главной коммунистической газеты с табличкой «Главный лжец СССР». Голова Чичерина и опять же поясняющая причину казни табличка, гласящая: «Человек, подписавший похабный Бресткий мир и иные невыгодные для СССР договора».

Очень, чрезвычайно прозрачный намёк для понимающих людей. Ведь именно Троцкий, несмотря на всю его отвратительность и все беды, причинённые России и русским людям, был против Брестского мира. Договора с Турцией и Ираном тоже того, сильно критиковал. Что до претензий к Мехлису, то и они имелись. Не зря же именно в «Правде» много чего нелестного - и это ещё мягко сказано – про Льва Давидовича писалось. Проще говоря, обе ликвидированные персоны были для Троцкого крайне несимпатичны. Вот и получился перевод вины с больной головы на здоровую, с истинных виновников этих смертей на ложных, специально под это дело подставленных.

Европейская и заокеанская пресса в очередной раз охотно скушала новую порцию сенсаций. Пытаться блокировать выход статей ни в одной стране не стали, резонно посчитав, что где-то всё едино опубликуют, а оттуда уже и до их стран дойдёт. Представать же в виде «душителей свободы слова» никому из европейских лидеров не хотелось. Тем паче статьи то были направлены против СССР, цитадели коммунистов, коих любить было и не за что.

Пресса завывала на все лады! Журналисты может быть были и гиенами пера. Но никак не клиническими идиотами. Быстро связали старые убийства и новые, выстраивая различные версии, порой совсем уж безумные, а порой вполне себе логичные. Хаос и сумятица во всей красе. Зато в советских газетах – гробовое молчание. Об исчезновении и последующей казни Чичерина вообще помалкивали, но смерть главного редактора «Правды» скрыть не получалось. Обошлись фразами про «подлое убийство верного ленинца» и «виновные будут найдены и наказаны по всей строгости советского закона». Зато про способ убийства и поясняющую причины оного табличку, конечно же. молчали. Только вот слухи. они всё равно вот-вот готовы были поползти.