Глава 11

СССР, Москва, ноябрь 1932 года

Процесс пошёл! Точнее сказать, он не просто начался, но набрал обороты, перемалывая судьбы людей, словно бешеная мясорубка. Та мясорубка, куда бросают людей, в то время как судьи с прокурорами – абсолютно подконтрольные воле партии – крутят ручку, а на выходе получается фарш мелкого помола из костей и жизней, крови и судеб, дерьма и боли. Привычное дело для СССР, где сначала выносится приговор, а уж потом начинается профанация суда.

Только вот сейчас было большое отличие от всего происходящего ранее. На сей раз подследственными оказались свои же. Те самые, приложившие свои скрюченные лапки к крушению империи, уничтожению лучшей части русского народа и… недоумевающие, истошно вопящие на тему того: «Почему именно мы?!» А почему бы и нет? Что Французская революция, что Октябрьская… Они были чрезвычайно схожи истоками, повадками организаторов, бессмысленной жестокостью. И обе, словно свиньи, охотно пожирали своих детей, смачно при этом подхрюкивая и перерабатывая бывших верных функционеров в кучи дымящегося навоза, который выпадал аккурат из-под революционного хвоста. Сейчас навоз отдавал непревзойдённым ароматом троцкизма, ну а в следующий раз… Неприкосновенных тут не было, просто мало кто имел достаточно мозгов, чтобы понять сей факт, провести исторические параллели и сделать должные выводы.

Одно название дела чего стоило! «Дело антисоветского троцкистко-террористического центра», изволите ли видеть. Такое название прямо намекало относительно того, что приговоры будут расстрельными. Может и не для всех без исключения, но для главных фигурантов точно. А их, фигурантов, хватало. Так и подмывало воскликнуть: «Какие лица, какие имена!»

Главными персонами, которым было явно не избежать скамьи подсудимых, являлись бывший замнаркома Рабоче-крестьянской инспекции и бывший же видный чекист Трилиссер, а также некто Пятаков, гнуснопрославленный резнёй в Крыму и бытием на посту Председателя Госбанка СССР. Так сказать, «примы» на готовящейся судебной сцене. Затем шли люди калибром чуток помельче: Рютин и Смирнов, лидеры одноимённых оппозиционных партийных групп; Преображенский, Тер-Ваганят и прочие «близкие сподвижники», видные персоны среди теоретиков, но неожиданно для себя самих обвиняемые но самым что ни на есть террористическим статьям. Про мелюзгу даже упоминать не стоило, хотя она присутствовала в довольно большом количестве, выхватываемая из числа помощников, подчинённых, приятелей. Главное требование было одно – причастность хотя бы краем к критике курса Сталина-Джугашвили и симпатии троцкистской идеологии либо к самому покойному Льву Давидовичу.

Ах да, чуть было не забыл! Имелась и ещё одна группа, стоявшая особняком и привлекающаяся по более мягким статьям. Кто входил в её состав? Зиновьев, бывший некогда одним из доверенных советников Ленина и председателем Коминтерна; Каменев, ещё один близкий соратник Ильича, член Политбюро ЦК, но не особо стремившийся к видным постам, предпочитавший играть роль «серого кардинала»; ну и несколько их ближайших соратников, которые сами по себе ничего значимого не представляли. В чём был смысл отделённости сей группы от остальных? Её членов пока не собирались расплющивать в тонкий блин, решив ограничиться высылкой в далёкие и не сильно уютные для жизни края. Ну и ободрать как липку, взамен уверений в собственной безопасности получив доступ к зарубежным счетам.

Счетав зарубежных банках! Они были важны, чего скрывать. Не зря же группа Монахова пару недель назад прихватила за жирные бока бывшего главу Народного банка РСФСР Якуба Ганецкого по партийной кличке Машинист. Это было легко сделать, ведь начальнику Государственного объединения музыки, эстрады и цирка особой охраны не полагалось, разве только личный водитель. Достать его можно было во множестве мест, куда он то и дело заезжал с целью лично проконтролировать и получить очередную толику денег, до которых был страсть как жаден. На том и погорел!

Дальше всё по отработанному сценарию. Вывоз пленника в укромное место, где не видно происходящего и не слышно даже самых истошных криков. Допрос с применением разного рода… инструментов. Вуаля, всё готово, извольте получить результат. А результат был на загляденье. Как всегда. Именные счета выцарапать было малореально, зато номерные – иное дело. Швейцарские же счета революционеров практически все были такими, безликими. Причина подобного подхода? Опасения того, что даже не шибко брезгливые владельцы швейцарских банков могут экспроприировать счета тех, кого их страна до сих пор приёмом посольства и то не удостоила. Зато безликие – это совсем другое дело.

Сто тридцать миллионов. Именно эту цифру – с некоторым округлением – выжмут доверенные люди Туркула из банков альпийской горной страны. И опять же не выведут куда-то, а переведут на счета там же, но уже под своим контролем. Затем, аккуратно и осторожно, начнут перекачивать уже на счета организации. Относительно малыми дозами, маскируя под вклады различных дарителей, желающих остаться анонимными.

Но не только деньгами и собственной смертью был полезен Ганецкий. Он по совместительству стал ещё и ценным источником информации о некой группе лиц, непосредственно замешанных в подготовке той проклятой революции, обрушившей могучую империю и нашу Родину. Печально известный Парвус был лишь едва-едва приподнявшейся над водой верхушкой айсберга. А вот за его спиной стояли куда более серьёзные персоны. Знал ли их сам Ганецкий? Увы, конкретных имён он назвать не мог. Зато дать, скажем так, несколько «нитей Ариадны» оказался в состоянии. Для находящихся в пределах СССР они были абсолютно бесполезны, зато для РОВС будут весьма полезны. Опасно пребывать в неведении относительно того, какие именно силы стояли за самим фактом рождения красного голема. Кто был заинтересовал в появлении на сцене мировой политики столь монструозного создания. А заинтересованные были, это очевидно уже по той причине. что слишком многие и палец о палец не ударили, дабы обрушить голема ещё на этапе зарождения оного.

Впрочем, Ганецкий – это уже пройденный этап. Зато готовящийся открытый процесс над «троцкисто-террористами» - дело близкого будущего. Они готовились, но и мы на месте не сидели. И цели… тоже были разные.

Что действительно мне мешало, так это охрана. Артузов всерьёз был обеспокоен, а потому не выпускал меня из-под наблюдения. Точнее сказать наблюдали не за мной, а за теми, кто мог бы подобраться со злыми намерениями. Увы, суть оставалась неизменной. Встретиться с Павлом Игнатьевичем или Ларионовым могла только Лариса, да и то с большими предосторожностями. Звонок по телефону тоже не был хорошим вариантов. Мало ли, вдруг работникам коммутатора дан приказ слушать и записывать все разговоры, входящие на мой номер и исходящие с него? ОГПУ, оно вполне способно сделать нечто этакое, ничуть от подобного афронта не страдая.

Прав был Туркул, когда во время нашей с ним беседы говорил о необходимости передать группе Ларионова руководство над другими, оставив для себя лишь общий контроль. И вместе с тем от этой правоты тошно на душе становилось. Рядом был единственный человек из той ещё прежней жизни, а я с некоторых пор был лишён возможности с ним встретиться. Плата за безопасность! Не только свою, но и его тоже, и всей организации, которая вновь восстанавливалась на территории СССР.

Зато у меня была Лариса. Не просто красивая девушка, отличающаяся хорошо развитым умом, но и агентесса высшего разряда, подготовленная к самым разным жизненным ситуациям. Не зря она выбрала прикрытие начинающей актрисы. Оно позволяло ей даже сейчас постоянно отлучаться в театры, галереи, на выступления певцов. Мотивация подобного была совершенно естественной, особенно для тех, кто за ней присматривал. Дальше дело техники. Вот и сейчас она без каких-либо проблем прикрывалась маской артистки, встречаясь с членами группы Ларионова в не самых обычных местах.