— Знаешь кого-нибудь, кто мог бы нам с этим помочь? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня сверху вниз.

— А ты?

Среда, 21 сентября

Освобождение Алексы

Ее вещи выкладывают на стойку. Сувениры из прошлой жизни. Мы стоим сзади и позволяем ей все просмотреть. Она расписывается в получении.

Мы наводим фокус камеры на стойку. «Нокиа 6100», один из первых мобильных телефонов, у которого появилось соединение с интернетом. В 2002 году о нем мечтали все, Алекса была одной из первых, воплотивших эту мечту. Но зарядки к нему нет. Одному богу известно, сумеет ли она найти такую сейчас.

Коричневая кожаная сумка от «Малберри». Алекса открывает ее. Просроченные карты «Американ Экспресс», банкноты, монеты. Я задумываюсь о том, не вышли ли такие банкноты из обращения. Пятифунтовые, например, снова менялись в прошлом сентябре, они всегда меняются. Я думаю обо всех кошельках, лежащих там, на тюремном складе, и о пятифунтовых банкнотах, которые уже стали или вскоре станут совершенно бесполезны.

Черный складной зонт. Полпачки жевательной резинки «Ригли Экстра». Поблекший проездной для зон 1-2. И все. Жизнь Алексы.

— Спасибо большое. — Алекса тепло улыбается охраннику из Тринидада. Они, похоже, неплохо ладят.

— На здоровье, дорогая. И хорошего тебе дня. Я очень надеюсь никогда больше тебя не увидеть, если ты понимаешь, о чем я.

Он гортанно смеется и улыбается стоящей перед ним красивой женщине. Алекса собирает свои вещи в маленькую кремовую холщовую сумку и направляется в сторону выхода. У дверей она останавливается, пока последний охранник не пропускает ее. Фил, Дункан и я стоим за ее спиной. Это единственное настоящее освобождение из тюрьмы, которое нам удастся записать. Алекса — единственная заключенная, которая позволила нам это сделать. И мы чувствуем интимность подобного жеста доброй воли. Мы выскальзываем вслед за ней под дождь, камера направлена ей в спину от двери, когда Алекса выходит на влажный осенний воздух и дверь за ней захлопывается. Она снаружи. Она смотрит вверх, дождь падает ей на лицо, ветер играет с ее волосами. Алекса дышит, ее грудь мягко поднимается и опускается. Приглушенный звук транспорта доносится от Камден-роуд. Ветер в кронах деревьев. Когда она снова опускает взгляд, ее глаза полны слез. Она молчит. Мы все молчим, шагая цепочкой в сторону дороги, снимая ее. Когда мы доходим до шоссе, на лице Алексы расцветает яркая улыбка, а по щекам ее катятся слезы. Она запрокидывает голову и смеется. И этот смех заразителен. Теперь мы все улыбаемся.

В огромном пространстве новой свободы наш план должен стать для Алексы приветственной путеводной тропой. Мы направляемся к станции Ватерлоо-Ист, где Алекса сядет на поезд до Фолкстона в Кенте. До своего нового дома. Дома ее семьи. Мы поедем туда вместе и будем снимать ее на протяжении следующих двух дней. Меня радует возможность вырваться из Лондона на сутки. Я все жду, что в любой момент в дверь может ворваться Энди. Это невероятно изматывает, бриллианты, кажется, уже прожгли дыру на нашем чердаке, как сердце-обличитель Эдгара По. Эта поездка позволит мне отвлечься. Позволит собраться.

Я заказала машину, которая отвезет нас к станции, но вначале Алекса хочет немного пройтись. Поэтому мы шагаем под слабым дождем.

Она останавливается возле кафе, чтобы купить свежевыжатый апельсиновый сок. Мы все стоим и смотрим, как апельсиновые полумесяцы ложатся в соковыжималку и попадают под пресс. Алекса пьет сок через соломинку.

И кивает.

— Вкусно, — говорит она.

И покупает еще три, по стакану для каждого из нас, расплачиваясь деньгами четырнадцатилетней давности, после чего мы шагаем дальше.

Останавливаемся у Каледонского парка, где она находит мокрую скамейку и садится, а мы сдаем назад, чтобы не мешать ей смотреть на деревья, на горизонт, на собачников и любителей пробежек. Она буквально впитывает все, что видит.

Наконец она нарушает тишину. Поворачивается к нам.

— Ребята, можем мы остановиться на минуту? Посидите со мной. — Она хлопает по потемневшей от дождя скамейке.

Мы вчетвером представляем собой странное зрелище, сидя бок о бок на парковой скамейке: изящная Алекса, коренастый звукорежиссер Дункан из Глазго, видеооператор Фил и я. Все мы смотрим прямо перед собой, на мокнущий под дождем парк; Фил снимает этот вид, уложив камеру на колени.

— Спасибо вам, что вы здесь, со мной, — говорит Алекса, пока мы смотрим на серый Лондон. — Это лучший день моей жизни.

И да, звук мы тоже записываем.

К счастью, наш поезд не слишком переполнен. У нас получается заснять определенные вехи путешествия: первая газета Алексы, первый джин-тоник, первая шоколадка.

Мы прибываем в тихую деревеньку Хокиндж, где семидесятилетний отец Алексы Дэвид ждет нас на подъездной дорожке. Она лихорадочно ищет дверную ручку в такси, находит и выскакивает наружу. Отец и дочь бегут друг к другу. Краснолицый Дэвид заключает дочь в медвежьи объятия, и они на миг застывают.

— Теперь домой, — говорит он, и это звучит как обещание. — Сразу домой. — Он сжимает ее руку.

Дэвид наконец поворачивается к нам, голова Алексы идеально ложится в сгиб обнимающей ее руки. Оба сияют.

— И вы, ребята, заходите. Вам не помешает горячий чай. — Он жестом приглашает нас в дом и провожает к нему. Фил, все еще снимая, завершает процессию.

Мы оставляем их одних, как только начинает меркнуть свет, и возвращаемся к гламурным фонарям Фолкстона, в отель «Премьер», где остановились на сегодняшнюю ночь.

Кроме цен, ничего премьерского в этом отеле нет. Вместо мыла — антибактериальная пена в диспенсере на стене. Я звоню Марку, почти неохотно. Мне плохо оттого, что я вчера причинила ему боль, но он наверняка будет волноваться, поэтому я заставляю себя позвонить. Марк говорит, что у него появились какие-то чудесные новости о его деле. Сегодня на связь вышел потенциальный клиент; он услышал о фирме Марка от коллеги и сказал, что воспользуется его услугами, как только Марк запустит дело. Плюс Гектор подтвердил, что точно уйдет из компании и с радостью присоединится к Марку. Для них обоих это станет новым началом. Я так рада, что он решил взять судьбу в собственные руки. По поводу бриллиантов каких-то идей у него не возникло, сегодня он был слишком занят. Я убеждаю его, что мы что-нибудь придумаем, мы всегда что-нибудь придумываем. А пока нужно просто держаться. Закончив снимать здесь Алексу, я перейду к съемкам Эдди в субботу. После чего у меня появится время заняться камнями.

Для Марка его новая компания стала настоящим спасательным тросом. Рынок труда на данный момент мертв, и я не представляю, что Марк делал бы без наших денег. Я посылаю ему по телефону поцелуй на ночь и ложусь спать на каменно-твердый матрас, улыбаясь, как идиотка.

Визит Алексы в репродуктивный центр назначен на 10 : 35 следующего утра, снова в Лондоне. Забавно, что со дня нашего прошлого разговора о рождении ребенка я успела забеременеть. Мой тайный пассажир вместе с нами отправится на эту встречу.

Утром Алекса ведет себя тихо, она нервничает. Она крепко сцепляет руки в замок, пока мы сидим в комнате ожидания клиники «Листер». У нас есть разрешение на съемку сегодняшнего визита к доктору. Я прочитала кое-что о фертильности, но на самом деле понятия не имею, чего ожидать.

Потолкавшись какое-то время, нам удается втиснуть и себя, и съемочное оборудование в маленькую комнату для консультаций.

Доктор Прахани, лощеная женщина чуть за сорок с успокаивающе-серьезной улыбкой, предлагает Алексе присесть.

Она аккуратно кладет руки с идеальным маникюром поверх документов Алексы, разложенных на ее столе.

— Итак, главная цель нашей сегодняшней консультации заключается в том, чтобы определить, понадобится ли вам ЭКО, или мы можем продолжить с менее инвазивными методами оплодотворения, для краткости ВМИ. ВМИ гораздо проще ЭКО, это процесс подбора лучшей спермы от выбранного вами донорского образца в лаборатории, а затем помещение образца непосредственно в вашу матку посредством катетера. Вмешательство в организм будет минимальным и неинвазивным, займет всего пять минут. Иными словами, это наиболее предпочтительный и наш любимый метод.