Вот вздрогнула земля…

…В стену как будто ударил с разбегу великан – она покачнулась, и Артём не слетел во двор только благодаря невысокому ограждению её внутренней части. Грохота он даже не услышал – почувствовал всем телом, как будто его ударили огромной, тяжёлой и мягкой кувалдой, но увидел, как в долю секунды окна замка превратились в неровные пустые проёмы – стеклопакеты внесло внутрь вместе с рамами и кусками кирпичной кладки. В тот же момент утратили свою идеальную прямоугольную форму зубцы стены – их как будто облизало невидимым шершавым языком, сглаживая углы и вышибая в воздух кирпичную крошку. Тут же каменный град ударил по стене башни, заволакивая её рыжей пылью. Последнее, что успел увидеть Артём, – заворачивающиеся вверх швеллера и улетающую с них в зенит новогодним серпантином спираль Бруно, – потом взрывная волна достигла осветительной ракеты, и наступила темнота.

– Да… Как-то не очень хорошо вышло… Я ж его предупредить-то забыл…

– Кого? – Артём с трудом сфокусировал полуоткрытый глаз на два расплывчатых пятна. Одно из пятен было с бородой.

– О, глянь, – неподдельно обрадовалось бородатое пятно, – говорит!

– Лежи-лежи! Тебе вредно! – приятным женским голосом сообщило безбородое.

– Так лежать или вредно? – с трудом выдавил Артём. Ему казалось, что он только что остановил головой грузовик.

– О, сарказм попёр – значит, жить будет!

– О чём… Забыл?..

– Помнишь, там, в углу площади, тумба такая бетонная стояла, типа афишной? Мы на неё лампу ещё ставили…

Артём хотел кивнуть, но, попробовав, сразу передумал – ощущение было такое, что голова может ненароком и отвалиться. Впрочем, Борух всё равно продолжил:

– Ну так я её набил взрывчаткой, камнями, обрезками арматуры – короче, мусором всяким… Взрывчатки много ушло – всё равно лишняя оставалась… Та ещё бомба вышла, да и угол дома удачно взрывную волну фокусировал – как специально поставили. В общем, оружие последнего шанса. А тебя я про эту штуку предупредить и забыл – замотался… Хорошо, что ты был в шлеме… Но деваться некуда – эти твари так перли, что мама не горюй… Ты уж извини…

Артём промычал что-то неопределённое – было не до Боруховых рефлексий. Ему казалось, что он и сейчас в шлеме, и по этому шлему несильно, но раздражающе тюкают молоточками.

– Ну, в общем, контузило тебя слегонца, ничего страшного. Зато видел бы ты, как этих матиссов об стену размазало! Весь замок в кишках…

Артём изо всех сил постарался себе этого не представлять, но его всё равно замутило.

– Мантисов… – с трудом сказал он.

– Что? – Борух наклонился ниже.

– Мантисов. Матисс – это художник. Мантис – латинское название богомола. Теперь я понял, почему их так назвали…

– Ой, да по фиг, как их звали! Главное, что их больше нет! Но живучие же твари – некоторых пришлось добивать, да не по разу! Лапки оторваны, в башке дырка – а они всё дёргаются… Ну чисто тараканы!

– Слушай… – Артём потихоньку приходил в себя. – А сейчас, вообще, что? Ночь? День?

– Я бы сказал, утро…

– А чего вы оба тут сидите при лампе?

– Видишь ли… Тут окон нет. Ну, то есть их теперь, если честно, во всём здании нет, но тут их и не было.

– Ты чего-то темнишь опять, да?

– Ну, мы это… как бы сказать… временно утратили контроль над территорией, – смущённо признался Борух. – Там такая фигня творится, что лучше пока тут посидеть…

– Какая фигня? Боря, ну что ты гонишь, как депутат? Говори уже прямо, чего мы там опять просрали… – Артём, кряхтя как старый дед, с трудом уселся на куцем диванчике. Слегка подташнивало, и голова кружилась, но, если вдуматься, всё было не так плохо. Вот бы ещё… – Выпить есть?

– А то! – обрадовался Борух. – Стратегический запас напитков мы эвакуировали при отступлении.

– Ему же вредно, у него контузия! – запротестовала Ольга.

Теперь, когда зрение сфокусировалось, Артём оценил её бравый вид – разводы пороховой копоти на лице, небрежно висящий на плече стволом вниз «винторез», лихо торчащие из-под синего берета короткие рыжие пряди и вызывающе обтянутые тонким десантной расцветки тельником особенности фигуры. Хоть сейчас на глянцевую обложку книжки жанра «крутой боевик» – кожаных шортов разве что не хватает, их так любят иллюстраторы… Но и камуфляжные штаны удивительно ловко сидели на том, что ниже талии, а шнуровка высоких светлых берцев на толстых жёлтых подмётках подчеркивала тонкие лодыжки. Ради такого зрелища, пожалуй, стоило приходить в себя. Артём почувствовал, что ему стало настолько лучше, что может стать даже неловко.

– Спирт солдату не только вреден, но и полезен! – веско возразил прапорщик, чувствовалось, что со знанием дела. – На-кось, накати крепкого для протирки извилин.

Взяв протянутый стакан, Артём отхлебнул, распробовал – коньяк, и недурной, – и немедленно выпил. Действие алкоголя на организм оказалось волшебным – резко, со щелчком, распустилось что-то до сей поры намертво скрученное в голове, мир обрёл краски, резкость и контраст. Даже головная боль исчезла, сменившись лёгким и даже почти приятным звоном в ушах. Он попробовал встать – пошатнулся, но устоял, подхваченный Ольгой под локоть. От неё слегка пахло потом, сильно – порохом и почему-то степной терпкой полынью и горьким миндалём.

Утвердившись на ногах, Артём огляделся в поисках автомата – без оружия ему уже было как-то неуютно. А ведь поди ж ты – каких-то несколько дней назад у него и ножа-то не было… «Калаш»-весло нашёлся в углу, и писатель, неловко наклонившись (Ольга снова поддержала его за плечо), подхватил его за ремень. Оттянув затвор, проверил патронник, отстегнул магазин и убедился, что он полон, защёлкнул предохранитель и почувствовал себя почти в порядке. Оставалось ещё одно важное дело.

– Борь, – сказал он тихо, немного стесняясь Ольги. – А где тут сортир?

– Интима не будет! – сурово предупредил Борух. – В сортир по одному не ходим!

– Да что там такое, чёрт побери! – возмутился Артём.

– А вот ты глянь, только аккуратно… да стой ты, каску надень, придурок! И так контуженый уже…

Артём напялил шлем-сферу, застегнул ремешок, опустил противопульное стекло и потихоньку, по сантиметру, открывая дверь, выглянул в коридор. Туалет был дальше по коридору – оказывается, они сидели во внутренней комнате второго этажа. Видимо, когда-то она предназначалась для прислуги – судя по скромной отделке и дешёвой мебели, – но зато размещалась в центре корпуса здания и не имела окон. До туалета (тоже предназначавшегося прислуге) от неё буквально несколько дверей, но попасть туда было не так-то просто. Коридор выходил десятком больших окон на фасад, и взрывной волной тройные стеклопакеты буквально внесло внутрь, выдрав из стен вместе с пластиковыми рамами «под дерево». Теперь всё пространство было усыпано битым стеклом и перекрученными каркасами створок, но главное – оно оказалось открыто внешнему миру. За обгрызенными оконными проёмами сияло солнечное яркое утро, небо усеивали легкомысленные пушистые облачка, а на массивных мраморных подоконниках сидели вороны. Птицы были чёрные, крупные и выглядели совершенными хозяевами замка. Под окнами было уже изрядно насрано. Периодически то одна, то другая птица срывалась с карниза и пикировала во двор, а на её место тут же садилась, громко хлопая крыльями, другая и сразу начинала пристраиваться поудобнее, чистить клюв и гадить. Дверь, на которую неловко опирался Артём, скрипнула, и в его сторону сразу повернулись десятки клювов и чёрных внимательных глаз. Он рефлекторно потянулся к висящему на ремне автомату, дверь приоткрылась, и сразу три крупных твари стартовали в его сторону, как пернатые ракеты. Борух рванул Артёма назад в комнату, но самая резвая успела дотянуться клювом, звонко цокнув по шлему – за что и поплатилась, попав между косяком и дверью, которую Артём захлопнул испуганно и резко. Внутри оказались голова и часть крыла. Полуотрубленные полотном двери, они испачкали косяк кровью и перьями – писатель приоткрыл дверь на пару сантиментов и брезгливо кончиками пальцев выпихнул птичий труп наружу. Снаружи об дверь что-то стукнулось, и он нервно закрыл её, защелкнув хлипкий внутренний замок.