Кэлхар сглотнул. Если оружейник из другого мира подведет, если его магия окажется бессильной против этих чудищ — все будет кончено. И об этом думал, скорее всего, каждый из собравшихся на этом поле брани солдат.
Первый молот взмыл ввысь, за ним полетели еще несколько. Кэлхар видел, как увесистые снаряды падают перед драконом, рядом с ним, один даже попал в него, без толку, конечно. Такую махину да молотом — не пронять, ох, не пронять!
И в тот момент, когда рыцарь уже раздумывал, как именно он попытается задержать драконов, что делать при команде «спасайся, кто может» — магия первой булавы вырвалась из заточения.
Рвануло славно, как двумя днями раньше на пустыре, в воздух поднялась туча дыма, пыли, вверх полетели куски трупов, образовался красноватый туман из взвеси мелких капелек крови. Грохнуло совсем недалеко от дракона — но все напрасно!
Вторая булава взорвалась позади дракона, монстр успел проехать над нею и не пострадал, затем начали рваться следующие, а орки уже метнули еще несколько. Пара взрывов перед драконом полностью заслонила его клубами белого дыма.
Рыцарь осенил себя знамением, молча воззвал к Эртэс, сжал в руке копье — и тут дракон выкатился из дыма.
Только без головы — ее не было, оторвало вместе с шеей, подчистую.
А затем рвануло снова, и снова, и снова. И третий раз — аккурат у колеса. Полетели обломки толстых спиц, затем колесо хрустнуло и сложилось, когда остальные уцелевшие спицы сломались. Дракон накренился на правую сторону, ткнулся безголовой грудью в землю и остановился, со свистом выпуская пар из многих дыр в брюхе.
Готов.
Войско завопило, восторженно, ликующе, Кэлхар еще успел понять, что и он сам тоже непроизвольно вопит что-то нечленораздельное, затем над полем, перекрыв все остальные звуки, грянул боевой клич орков.
Второй дракон выполз из облаков дыма, сбавляя скорость, он пытался остановиться и поползти обратно, но волшебные молоты уже летели к нему, неотвратимо, неизбежно, неумолимо.
Тут рвануло дважды слева. Кэлхар повернул голову и увидел, как сверху сыплются куски оторванных конечностей, кабаньих и гоблиньих. Две булавы, которые метнул уползший орк, произвели невероятно опустошительное действие, разорвав на части и разбросав пару десятков свиноездов и уложив на месте по меньшей мере еще сотню вокруг. Выжившие бросились наутек, точнее, задали стрекача кабаны, и многие мчались без своих всадников.
А затем начали взрываться молоты остальных, и рыцарь с головой ушел в созерцание потрясающей гибели второго дракона. Сразу несколько последовательных взрывов под брюхом не смогли оторвать колеса, но дракон полностью остановился, свистя раскаленным паром из кучи пробоин и щелей в брюхе. Вот на его спине поднимается огромная металлическая чешуйка, оттуда пытается выбраться серый гоблин — и внезапно оттуда же начинает бить струя пара, гоблин, застряв в отверстии, корчился в агонии, свист пара перекрыл вопль заживо варящегося ублюдка.
Ублюдку — смерть ублюдка. Как только рыцарь это подумал, второй дракон буквально лопнул изнутри, выбросив в небо колоссальные клубы белого пара вперемешку с огненными языками и черным дымом, панцирь раскололся едва ли не напополам.
Над полем боя на короткий миг повисла тишина, умолкли все, потрясенные зрелищем — а затем шесть тысяч глоток — людей, орков, эльфов — грянул в едином торжествующем вопле.
Все пришло в движение. Вся армия, оставив позади онагры и бросив уже ненужные щиты, ринулась в атаку, вопя и потрясая оружием. Кавалерия пришпорила лошадей и перешла в галоп — каждый намеревался добраться до врага раньше всех. Земля содрогнулась под поступью тысяч ног, когда воины, окрыленные успехом и сжигаемые жаждой возмездия, побежали вперед так быстро, как только могли.
Ни о каком командовании не могло быть и речи — даже горнам не под силу перекричать такой хор — да оно уже было и ни к чему. Сражение закончилось с гибелью драконов, началось преследование ненавистного врага, который, конечно же, даже не подумал оказать сопротивление. И хотя войско, бросив щиты, стало уязвимым к стрельбе аркебуз — никто уже не стрелял, серые твари и их безмозглые слуги спасали свои шкуры в паническом, безоглядном бегстве.
Кэлхар на скаку проткнул пикой орка-людоеда, не смог вовремя выдернуть оружие и схватился за меч. Наклонившись, рубанул первого гоблина, примерился рубануть второго — но его прямо из-под рыцарского носа вздернул на пику товарищ. Кавалерия неслась вперед, сквозь толпу убегающих врагов, и прореживала ее с рьяным усердием. Кэлхар рубил так отчаянно, что рука, привычная к мечу, быстро устала. За старого короля! За Арлансию! За сожженные деревни, за убитых, за зарезанных, словно скот, на мясо женщин и детей!! Умрите, сволочи, умрите!
Рука онемела, потому он вскоре перестал вкладывать в удары свою силу, предпочтя использовать скорость коня. Ткнуть в спину, полоснуть по шее, по руке, да куда придется! И ладно, что рана не смертельная, ослабевшего врага добьет наступающая следом пехота. Убить как можно больше сейчас — меньше труда останется на потом!
Лагерь взяли с наскоку — его никто не оборонял. Здесь граф Вольсунг все же сумел взять инициативу в свои руки, приказав кавалерии продолжать преследование, оркам — крушить телеги-водовозы, а пехоте — собирать трофеи и готовиться увезти все из вражеских припасов, что можно, а остальное предать огню.
Кэлхар ринулся выполнять приказ вместе с товарищами, и на самой окраине лагеря они обнаружили загон с молодыми девушками и подростками — их тут явно держали на мясо. Их радостные крики и надежда, загоревшаяся в уже потухших глазах, подстегнули рыцарей сильнее, чем любое боевое пойло. Здесь граф Марней оставил заботиться о пленных горстку самых уставших или легко раненных воинов, а сам вместе с остальной кавалерией ринулся в погоню.
Кэлхар пришпорил коня и мысленно попросил у четвероногого боевого товарища прощения: он будет гнать его до тех пор, пока не загонит насмерть или пока убегающих ублюдков не перебьют всех до последнего.
За два дня Данила изрядно намаялся. С производством мушкетов возникли некоторые незначительные трудности, а вот с линией сборки творился тихий ужас, который, если по-хорошему, надо было бы предвидеть. Сам Разумовский, планируя производство предельно простого оружия, совершенно упустил из виду, что изготовить нужную деталь — одно дело, тут не надо ничего понимать. Сказали — рабочий делает. Зачем и почему так, а не иначе — ему знать не надо. Но вот собирать кучу деталей в готовое оружие должен тот, кто хорошо понимает, как работает огнестрел вообще и как будет работать именно этот мушкет.
Из-за этого просчета первая партия — пять экземпляров — оказалась совершенно негодной. Рабочие не видели ничего плохого в том, что ударно-спусковой механизм установлен немного наперекос, из-за чего либо клинил спуск, либо курок не попадал по брандтрубке. Два мушкета — с проблемами запирающего замка, у одного ствол к ложу прикреплен недостаточно туго.
И дело было вовсе не в халатности сборщиков — все-таки на это дело Данила подрядил весьма умелых мастеров, кузнецов и часовщиков — просто из-за непонимания принципов работы оружия сборщик оказался не в состоянии определить качество своей работы. Можно ли винить рабочего, допустившего прокол в сборке запирающего замка, если он вообще не знает, что оружию и положено открываться и закрываться?
Даниле пришлось убить полдня лишь на то, чтобы до мельчайших подробностей расписать специфику эксплуатации оружия и вместе с мастерами качественно собрать один мушкет. Само собой, что всю партию придется проверять поштучно, и это станет большой проблемой при производстве большого количества мушкетов, так как сам Данила пока что единственный человек, способный это сделать.
Параллельно с курированием производства оружия, инженер начал организовывать предприятие по производству патронов. Ручное изготовление бумажного мешочка строго по заданным размерам, пропитывание его составом, который алхимики обещали закончить «вот-вот, буквально завтра», сушка, отмеривание пороха, затем пыж, затем пуля, затем аккуратно заклеить книжным клеем, который тоже пришлось производить в большом количестве — все это подразумевало, что обеспечить боеприпасами всего роту стрелков может только большая и грамотная артель. А если огнестрела станет много — тут уже артелью не обойдешься.
