— Доброе утро, Чарльз, — улыбнулась Кимберли.

Ему нравилась ее «улыбка»... Став крысой-морфом, человек больше не мог улыбаться, поскольку мимические мышцы крысиной морды не приспособлены к такому выражению эмоций. Но легкий наклон мордочки, особый разворот ушек, какое-то неповторимое выражение глаз - и вот леди Кимберли смотрит на него с легкой улыбкой.

— Ты уже нашла спутника для Фестиваля? — спросил он, наперед зная ответ.

— Еще нет... — она бросила на Чарльза смущенный и в то же время заинтересованный взгляд.

— Я тоже. Пойдем вместе?

Она вложила лапу в его и вышла за дверь:

— С удовольствием.

Чарльз склонился еще раз, осторожно закрыл за ней дверь, и они вдвоем вышли обратно на Зеленую аллею, ощутив тепло осеннего солнца, уже поднявшегося над далекими стенами Цитадели. Это ласковое тепло, почти столь же приятное как прикосновение её лап, окутывало, навевало покой и веселье, тянуло, нашептывало желание обнять и прижаться крепче. Он чувствовал её пальцы, обвившие его ладонь, ее маленькие когти, царапающие шкуру, щекочущие мех на тыльной стороне его лап...

Идя с ним по Зеленой аллее, она то и дело указывала на цветы и останавливалась, чтобы рассмотреть то почки на стеблях, то засохший, но оставшийся на ветвях ярко-алый лист виноградной лозы, то уже чуть повядшие, но все еще упрямо тянущиеся к свету плети плюща. Он улыбался её желанию насладиться уходящей прелестью осени и как раз отступил на шаг в сторону, чтобы полюбоваться нюхающей поздние цветы леди Кимберли, когда она случайно спугнула присевшую на цветок пчелу. Ким шагнула назад, отмахиваясь одной лапой, а Чарльз, почти бегом потащил её дальше, через аллею к боковому входу одного из зданий. Пчела, конечно же, последовала за ними, гневно жужжа и выписывая сложные петли.

— Спрячемся?! — воскликнул Чарльз.

— И поскорее!

Отгородившись от разъяренной пчелы дубовой дверью, они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Потом Маттиас нежно сжал лапу Кимберли:

— Тебе лучше быть осторожнее с этими цветами! Пчелы не любят незваных гостей!

— Я вдруг поняла, что они мне не нравятся! — еще раз хихикнула Кимберли.

— Мне тоже, — согласился крыс, обнял Ким за плечи и шепнул на ушко, — но если мы будем держаться от них подальше, они оставят нас в покое.

Она подняла мордочку, развернулась, не разрывая объятий, и несколько ударов сердца они тонули в глазах друг друга, касаясь усами-вибриссами и сплетая хвосты...

Возвращение к реальности было почти болезненным — буквально в двух шагах, за поворотом коридора кто-то шумно прошелся и хлопнул дверью. Чарльз коротко вздохнул и предложил:

— Идем дальше?

Кимберли поправила ему сбивший на бок шарф, обтерла платочком усы и кивнула.

Пройдя немного внутренними коридорами примыкающего к аллее здания, они вышли у самой центральной арки и пошагали по вымощенной камнем дороге вниз, к южному внутреннему двору Цитадели.

Павильоны, кабинки и помосты, украшенные флажками, многоцветными драпировками, а кое-где и просто кусками цветной ткани,  огораживали просторный двор от главных ворот и до каменной лестницы парадного входа.

Главная арена, в центре площади, зарезервированная для большого представления — обычно кулачный бой или жонглеры и акробаты, а может быть даже заезжие артисты из Мидлендса, сейчас была пуста. Главные страсти закипят на ней ближе к полудню. Тогда вокруг соберется толпа народу, они будут шуметь, пить пиво, будут встречать аплодисментами и дождем серебряных и медных монеток победителей боев, градом гнилой картошки и тухлых яиц — проигравших. Будут освистывать очередное выступление придворного поэта... Бедняга, за шесть лет это уже превратилось в традицию — сколь хороши бы ни были его стихи, его все равно прогонят с арены с позором... Потом солнце склонится за высокие стены Цитадели, сгустятся тени, по кругу пойдут кружки с горячим вином,  придет время песен — грустных, со слезами на глазах и веселых, с танцами и топотом...

Чарльз вспомнил, как в один из вечеров прошлогоднего Фестиваля, члены гильдии Писателей разыгрывали представление — символичную осаду Цитадели злым Насожем и защиту её доблестными Хранителями. К удивлению самих артистов, преставление оказалось потрясающе успешным. Наверняка тому способствовала изрядная доля юмора... Во всяком случае, всем знакомые морды, изображенные членами гильдии, оказались на диво узнаваемы и вызывали приступы прямо-таки гомерического смеха у зрителей. К примеру Магус в исполнении Нахуума — все ронявший, терявший книги, свитки, жезлы... и тут же достававший точно такие же из под полы безразмерной мантии. Или, что удивительнее всего, сам Насож в исполнении Жупара — пожалуй он оказался самой комической из ролей, когда-либо виденных Маттиасом.

Интересно, какой спектакль поставит в этом году гильдия Холмов[4]? Крестьяне, с окружавших Цитадель земель собирались разыграть что-то совершенно особое... Что ж, подождем и увидим!

С этими мыслями, Чарльз прошел арену, и собирался было уже повести леди Кимберли поискать лавки с женскими товарами, как вдруг пряный запах свежего хлеба приласкал его ноздри, заставил повернуть голову и забурчать живот...

— Хм... — сказала Кимберли. — Правду говорила моя бабушка, самое слабое место мужчины — его желудок.

— Как она была прозорлива! — восхитился Чарльз, продолжая вынюхивать. — Последуем ее советам?

— Обжора! — хихикнула Ким, и продолжила: — Веди меня в царство хлебов и сыров, мой кавалер.

Маттиас послушно кивнул и двинулся к рядам с угощением.

В честь праздника, лорд Хассан, совместно с гильдией Ножа и Колпака[5], а также с гильдией Холмов и гильдией Охотников традиционно организовывали бесплатное угощение для всех желающих.

И сейчас, Чарльз шел вдоль рядов, обходя прилавки с мясом — традиционным прибежищем мясоедов-хищников — уверенным шагом ведя Кимберли туда, куда звал его желудок — к лавке Грегора.

Самого пекаря не было в лавке, только его новый ученик, Бреннар, полосатый черно-белый кот-морф стоял позади прилавка с буханками хлеба. Он беспокойно бродил туда-сюда, то и дело переставляя и перекладывая булки, булочки и буханки.

Наконец Бреннар подняв взгляд, заметил их и улыбнулся, показывая острые белые зубы. Это зрелище заставило Ким слегка вздрогнуть, но Чарльз успокоил её, ободряюще сжав лапу. Кот тоже заметил беспокойство леди и поспешно спрятал устрашающую улыбку:

— Мастер Чарльз! Я такой рад, весь такой рад и тебе мр-р-р-р! А ты совсем первый и совсем весь здесь!

— И тебе доброе утро, — кивнул Маттиас. — А где Грегор?

— У-у-у... Мастер Чарльз, такой секрет, такой секрет, только я все знать! — Бреннар таинственно обернулся по сторонам и заговорил вполголоса. — Мастер весь такой в бегах, и у-у-у!!! В пекарню! И топ-топ-топ — еще булочки, и еще кексы и все топ-топ-топ! Все такое — ой! И уй! И тс-с-с!!

— Ни звука не изойдет из наших уст! — торжественно провозгласила Маттиас, подходя ближе. — Рассказывай!

— Я весь вчера только лапы — уо-оххх и мр-р-р... как вдруг — БАХ! Дверь! И ДеМуле! Весь — ой-ой-ой! Как сто лутинов, нет, тысяча! Мастера за пояс — ЦАП! И нету... Ой... Я весь такой ждал-ждал, и стемнело уже, а я все ждал-ждал, и из миски попробовал и тесто помешал и в окно поглядел, а нету... Потом БУХ! Мастер! Глаза ох! Шерсть ух! Я — ой! А он тоже ХВАТЬ! И в чан! С тестом! ФУХ! Миску! Изюма! Вот прямо всю! Уй... И меня — «шевелись полосатый!» И гонял, и гонял... Всю ночь бегал, ажно устал весь! Формы подавал, кексы делал, пол подметал, дрова носил, воду таскал... Аж хвост дрожит, так весь устал!

 Маттиас почесал затылок:

— Как интересно... Что это на него нашло? Разве можно в тесто изюм? И что получилось? Ты пробовал эти... э-э... кексы?

— Я весь даже такой не знаю, мастер Чарльз... И все крошится, и сухое, только изюминки выковыриваются, и даже не знаю!