Тем не менее Ольга решила зайти на почту, пока отделение связи не закрылось. У стойки — редкий случай! — не было ни одного клиента, знакомый «почтмейстер» скучал, склонившись над бумагами. Но когда Ольга подошла, он встрепенулся, узнав посетительницу. Точилова посмотрела ему в лицо и поразилась: она ни разу прежде не замечала, что у него такие неприятные глаза: узкие зрачки на фоне чуть розоватой радужной оболочки, прямо как гнойники — странное сравнение напросилось само собой. И эти глазки бегали, словно мужчина за стойкой был не в ладах с совестью.

«Наверняка потрошит чужие посылки, да и мои вскрывал тоже», — с уверенностью подумала Ольга. И обратилась к нему:

— Не подскажете, сегодня Бондарева работает?

— Бондарева? — переспросил «почтмейстер». Глаза у него перестали бегать. — Я не знаю такой сотрудницы.

— Ну как же… Она родственница этого человека… Александра Бондарева.

— Вообще без понятия. — Молодой мужчина широко улыбнулся, и от этой улыбки странные глаза стали выглядеть гораздо приятнее. Видимо, ответил он честно. — А кто это?

— Может, знаете? Он занимается перепродажей гаражей.

Глаза опять превратились в гнойники.

— Извините, я не знаю, о ком вы.

Реплика прозвучала более чем сухо, и Ольге ничего не оставалось делать, как ретироваться. Она извинилась за непреднамеренную ошибку и направилась к выходу, почти физически ощущая, как глаза «почтмейстера» буравят ее спину.

Выйдя на улицу, Точилова набрала номер Светы.

— Да, Оля, — послышался голос.

— Света, у меня есть одно подозрение. Даже не то что бы подозрение, просто небольшая идея, которую было бы неплохо проверить.

— Идея, говоришь? Это хорошо. А что именно нужно проверить?

— Видишь ли, я не знаю, как это сделать. Может быть, нам есть смысл встретиться?

— Конечно. Дело терпит до завтра? Я сегодня сильно занята.

— Думаю, терпит.

— Тогда на нашем месте. Завтра во второй половине дня.

— Созвонимся, заранее, да?

— Обязательно… Оля?

— Да?

— Все в порядке?

— В порядке, Света. В полном. Все хорошо.

— Оль, а как ее зовут, если не секрет?

— Это имеет значение?

— Имя в целом — нет, но вот скажи: есть ли в нем звук «ль»?

— Нет… А что это может значить? Я помню, как-то ты уже упоминала о таком.

— Я забыла название… Когда изучают, как определенный набор звуков в имени влияет на характер человека и его отношения…

— Ты говоришь про фоносемантику имен?

— Да, ее самую… Ключевой звук в твоем имени — «ль». В моем, кстати, тоже… Это самый женственный, эротичный и сексуальный звук. Мягкое, влажное скольжение.

Ольга почувствовала, что краска заливает ей лицо. Лена продолжала:

— Если родители вольно или невольно дают девочке имя со звуком «ль», то тем самым добавляют вероятности, что она потом превратится в очень чувственную девушку, склонную к поиску наслаждений. Потому что когда ребенка окликают по имени, он каждый раз получает определенный сигнал, влияющий на формирование его характера.

— Лен, я изучала фоносемантику, но этих выкладок что-то не припомню. Возможно, это на уровне гипотез, вроде нумерологии, астрологии и прочей мистики?

— Может быть. Но нумерология и астрология так или иначе работают. Пусть не всегда со стопроцентным попаданием, но тем не менее… И с именами на уровне подсознательных вибраций примерно то же самое. Плюс совместимость некоторых имен — тоже многое значит…

— Кажется, я понимаю. Будь у той девушки другое имя, то у нас с ней могло что-то произойти? Ты это имеешь в виду? Извини, Леночка, но я так не думаю. Тут другое.

— Подожди. Тебе ведь не было неприятно?

— Неприятно не было. Но и приятного тоже не чувствовала. Пустое ощущение. С мужчинами так не бывает. Там либо сразу понятно — что он не твой, и тогда идет отторжение на всех уровнях. Либо наоборот.

— Оленька, ты просто еще не раскрылась. Тебя надо разбудить.

— А надо ли?

— Ты этого боишься?

— Нет…

— Ты этого не хочешь?

— Не знаю. Лена, я не знаю, честно!

— Может быть, тебе просто что-то мешает?

— Знаешь, мне иногда снится такое…

— Это приятные сны?

— …

— Ты молчишь?

— Думаю… Раньше мне было стыдно перед собой, когда просыпалась. Сейчас уже нет… Но…

— У меня все происходило точно так же. Только немного раньше, чем у тебя… Хочешь, расскажу про свой первый случай? Даже не первый, а так сказать, «нулевой»?

— Расскажи.

— Однажды, почти лет десять назад, я летела в Москву. Дело было ранней весной, возможно, поэтому в самолете больше половины мест пустовало. Не сезон, словом. Полет выдался долгим, мне стало скучно. Тогда таких гаджетов, как сейчас, не было, книжка оказалась неинтересной. Встала и начала бродить по салону. Подхожу к аварийной двери, читаю надписи, осторожно касаюсь ручек. Тут мне на руку мягко так ложится чья-то ладонь. Стюардесса. «Пожалуйста, не надо ничего трогать». Я оборачиваюсь, чтобы слегка надерзить, но — веришь-нет — язык прилип к небу. Сказать «красивая» — это ничего не сказать. Она меня просто ошеломила. Глаза темно-карие, почти черные, кожа матовая, губы… Неописуемы. Вероятно, полукровка, отец откуда-нибудь с Кавказа. Лет двадцать пять, или около того. Пилоточка набок сбита, волосы интересно собраны. Фигура… Почти как у тебя, наверное. Юбка немного колени открывает — ножки суперские. И видно, что отлично понимает, насколько хороша собой. Я стою как дура, глазками хлопаю. Она улыбается, спрашивает, чем меня эта дверь так привлекла. Я и ляпнула, что вот, закончу универ и попробую тоже в бортпроводники податься. Она развеселилась, начала интересоваться, что я знаю об этой работе. Слово за слово, мы разговорились, она мне немного про свою жизнь рассказала. Я — про свой универ, о том, как в Москве сложно учиться. И тут замечаю, что ей мои истории постольку-поскольку, зато видно, как она по мне взглядом шарит. Так обычно парни смотрят, словно пытаются увидеть, какого цвета белье у тебя под одеждой. Тогда и я так же начала ее разглядывать. Она что-то прикинула, спросила, не хочу ли я узнать про чисто женские секреты профессии. Я говорю: «правда ли, что все стюардессы носят исключительно чулки с поясками?» Она сказала: «у нас действительно особый дресс-код. Иди на свое место, я подойду через десять минут, а то сейчас немного занята». Я пошла к себе, села у прохода. Там целый ряд пустых кресел. Сижу, жду. Сама не знаю, чего, но сердце замирает. Проходит десять минут, потом еще пять. Смотрю — идет. Нет, слово «идет» не годится. Скользит, мягко ступает, грациозно так, прямо пантера в джунглях. Подходит ко мне, наклоняется, говорит: «двигайся к окну». Я так и делаю. Она садится на среднее сиденье справа от меня, поднимает подлокотник между нами и высоко задирает юбку. А я вижу чулок. И вижу подвязку. И полоску чудесной матовой кожи. Она улыбается: «будешь летать — тоже станешь такие носить. Хочешь потрогать, какие гладкие?» И берет мою руку в свою правую. Я сижу такая сама не своя, а она кладет мою ладонь себе на бедро, слегка прижимает сверху своей. И тянет чуть вверх, на теплую кожу. Я не убираю ладонь, наоборот, пытаюсь расслабить руку. Вижу ее взгляд, ну, ты знаешь, тут все понятно без слов. Ее левая рука ложится на мое колено. А я как деревянная… Сердце, конечно, скачет, но желания близости нет. А мне так хотелось, чтобы оно было! Но и отталкивать ее не могу. Не знаю, что делать, только губу закусила. Она это увидела, и все сразу закончилось. «Ты просто не готова», — сказала она. Я что-то промямлила, уже не помню какую глупость. Мне было до ужаса неловко, причем именно от того, что не сумела откликнуться на ласку. Ведь мне не было неприятно!.. Вот и вся история, которая закончилась, так и не начавшись.