К двум часам ночи было объявлено, что кровь больше не понадобится. Основная часть пришедших в больницу горожан давно уже разошлась, остались только ученики Точиловой. Их сначала вежливо попросили очистить территорию клиники, но учащиеся проигнорировали просьбу. Тогда пришли несколько человек охраны. Школьники рассредоточились и принялись бродить по близрасположенным газонам и среди зарослей живой изгороди поодиночке и парами-тройками. После этого на них перестали обращать внимание. Им никто не стал делать замечание, даже когда часа в четыре утра несколько человек из их компании полезли на фонарные столбы рядом с больничным корпусом и натянули длинные полотнища на уровне второго этажа, где уже больше десяти часов кряду реаниматоры боролись за жизнь молодой женщины… Вернее — помогали бороться ей.

…В неверном свете начинающегося дня уставившийся в окно врач прочел надпись на баннере, отпечатанном, по всей видимости, этой же ночью:

— Что им сказать? — спросил подошедший коллега, зубами стаскивая с руки латексную перчатку.

— Откуда я знаю? — тихо сказал первый врач. — Говори, не говори… Что толку? Но одиннадцать часов! Одиннадцать, КАРЛ! При таких повреждениях… При такой кровопотере… Больше половины ребер. Обе ключицы. Левое легкое — в клочья. Печень уже не собрать. У этой женщины жизней оказалось больше, чем у кошки… Я никогда не встречал такого поистине яростного желания жить.

— Я тоже, — сказал второй. — Он наконец содрал обе перчатки и швырнул их на пол. — Чертова ночь! Но мы сделали все, что могли, старик.

— Конечно. И даже больше того. Я верил до последнего, что мы ее не потеряем. Но мы не умеем творить чудеса… Попрошу у шефа день за свой счет. Если я сегодня не напьюсь, то за себя не отвечаю.

В школе погасли почти все окна. В гулком сумраке коридоров еле слышно шумели трубы отопления. Все помещения уже пустовали и были заперты, кроме кабинета директора. Там сидели Маркина и Музгалова — обе выглядели уставшими и мрачными.

— Я предлагаю связаться с ее родственниками из деревни, — произнесла завуч. — Пусть заберут тело к себе. У меня такое впечатление, что ученики собрались устроить целую манифестацию из похорон… И без того уже какой-то флеш-моб во дворе.

— Да нет там никакого флеш-моба, о чем вы? — вздохнула директриса. — Кому дети помешали? Да там и не только дети. Там и родители. По-моему, из полиции пришли ее друзья… Похорон не будет, Валентина Васильевна. Мне прислали из нотариальной конторы копию завещания. И копию распоряжения относительно всего остального.

— Точилова сделала завещание? — удивилась Музгалова. — Когда? Зачем?

— Еще весной. Она обследовалась у онкологов, ее там здорово напугали… Знаете, как врачи это умеют делать… Но, справедливости ради, причины, погубившие ее мать, вполне могут крыться в здешней жуткой экологии. Поэтому Ольга и стремились уехать отсюда.

— Про это я знаю… А почему без похорон? Как так можно?

— В распоряжении сказано однозначно и недвусмысленно: «Тело кремировать…» И еще: «Я категорически запрещаю проводить церемонию с участием представителей любых религиозных организаций…»

— Как-то не по-людски это, — проворчала Музгалова. — А на кого будет возложен контроль за исполнением?

— Представьте себе, на нас… Денежный депозит, кстати, на эти цели тоже хранился у нотариуса. Родственники у нее — люди небогатые.

— Какая она предусмотрительная оказалась… — произнесла завуч, но ни теплоты, ни даже одобрения в ее голосе Маркина не услышала. — А завещание каким образом к нам попало?

— Для нотариуса была сделана пометка: «ознакомить директора школы».

— И что? Квартиру она кому-то ведь отписала?

— Отписала.

— Кому?

— Не нам, естественно. — Маркина сложила бумаги в папку и заперла их в сейф. — Пойдемте, Валентина Васильевна, по домам. Еще ведь завтрашний день как-то пережить придется.

— Если вы не против, я пойду первая. Через запасной выход, где дежурит Арсен. Не хочу, чтобы меня видели у главного… Еще станут что-нибудь спрашивать. А у меня сил уже нет.

— Я понимаю. Идите, конечно.

— До свидания, Галина Петровна.

— До завтра.

Когда шаги завуча стихли в гулком коридоре, начала собираться и директриса. В отличие от Музгаловой, она спускается в холл и покидает школу через главный вход.

…Там, прямо у широкого крыльца, находится не менее сотни людей, образуя несколько неправильных полукругов, вытянувшихся между фасадом здания и ограждением школьной территории. Почти все собравшиеся держат в руках свечи, отчего вечерний полумрак не кажется очень плотным. Самый узкий полукруг, конечно, состоит из учеников одиннадцатого «Б». Чуть дальше — учащиеся из других классов, родители, выпускники прошлого и позапрошлого годов. Еще кто-то… Особняком стоят несколько стражей порядка. Молодая женщина в полицейской форме плачет навзрыд, уткнувшись лицом в грудь коллеге огромного роста. Рядом с полицейскими чуть покачивается мужчина в надвинутой на глаза шляпе. Директрисе этот человек хорошо знаком — его частенько вызывали в школу для мелкого ремонта по электрической части. Именно он попытался обезвредить убийцу Ольги и вызвал «скорую»… Вот брюнет лет двадцати — он пришел сюда с девушкой. Стоят тихонько, держат друг друга за руки. Маркина несколько раз видела этого парня на ближайших улицах, когда он выгуливал своего спаниеля… У самых ворот ограждения прислонился к столбу незнакомый бородач — даже в полумраке видно, что на его лице написано недоумение, похожее на детскую обиду. Сразу же за воротами припаркован зеленый мотоцикл с люлькой. В ней сидит, скорчившись, светловолосый молодой человек, совсем еще юноша. Видно, как трясутся его плечи. Слышно, как он тихо и отчаянно ругается…

Маркина двинулась к центру, находящемуся на ступеньках крыльца, вокруг которого сконцентрировались люди. Галину Петровну узнавали, давали ей дорогу. Через несколько секунд директриса встретила глазами взгляд Ольги, чей портрет с черной ленточкой в правом нижнем углу будет завтра установлен в холле. Но сейчас он стоял здесь, в окружении горящих свечей, их пламя подрагивало на тихом холодном ветру… Директриса вынула из сумки свечу, сделала шаг к портрету, перенесла огонь с одной из свечей на свою. Отступила на полшага, глядя Ольге в лицо. Кто сделал такое чудесное фото? Кто поймал эту легкую улыбку? Кто уловил блеск прекрасных синих глаз? Кто сумел запечатлеть на этом портрете все то, во что безоглядно и истово верила эта молодая женщина — Жизнь и Любовь?..

Падал октябрьский снег — редкий и тихий. Белые снежинки ложились на стекло, закрывающее фото, и сразу же становились блестящей влагой. Между последней грозой и первым снегом этой осени прошел всего лишь один месяц.